Чтобы вам было понятней полная хуня! И это вы называете рекомендациями первому лицу страны?
Организовать и финансировать выступления против референдума Привлечь к освещению вопросов перед верующими
Еще один лист вспорхнул и закружился за спиной Крутова. Референт, стоящий за креслом президента, сделал было шаг в сторону падающего документа, но раздумал и снова замер истуканчиком, с полуоткрытой папкой в руках.
Да, да Апофеоз! Главный вывод!
В настоящий момент позиции президента Украины настолько ослаблены постоянной оппозиционной борьбой, что он скорее всего будет вынужден искать возможности договориться о поддержке с российским руководством. Мы предполагаем, что ни одна из западных стран не решится в данный момент открыто заявить о поддержке позиции Плющенко и признать легитимность его действий
Крутов медленно смял лист в руке, и хруст бумаги прозвучал в мертвой тишине, словно треск ломаемой ветки.
Бумажный комок покатился по паркету.
Деморализованный Плющенко. Симпатизирующая нам общественность. Верные нам депутаты. Браво! Бис! Так?
Александр Александрович встал, и в этот момент никто в зале не смог бы назвать его низкорослым он распрямился, буквально навис над сжавшимися подчиненными.
«Ах! Молодца! подумал Кукольников, еще раз восхищаясь шефом. Как он их к ногтю. А ведь никто не спросит почему аппарат выполнял такие глупые рекомендации неукоснительно? Кто ж ему, этому самому аппарату, приказал? Никто не спросит И я бы не спросил».
Так? еще раз задал вопрос президент, и сам себе ответил: Так! Так, но с точностью «до наоборот»! И то, что мы выпустили в Европу этого ручного медведя, украинского премьер-министра, ровным счетом ничего не изменило! Ослабленные позиции плюс наше нерасчетливое давление на них закончились ультиматумом. А на ультиматумы надо отвечать. Обязательно. И так отвечать, чтобы неповадно было никому говорить с нами на языке ультиматумов. Это ясно?
Александр Александрович, произнес Прокофьев, покорно склоняя выю. Я и сейчас готов подтвердить все вами прочитанное. На тот момент рекомендации отвечали истинному положению вещей
Да? поинтересовался Крутов. Вы уверены? А ведь это не ваш доклад, мон женераль. Вы чего защищаться бросились? Совершенно другое ведомство. Это у нас высокооплачиваемые кремлевские аналитики хней страдали. А на вас я просто смотрел Для примера. Сидели вы близко.
Прокофьев пошел красными пятнами. Потом побелел и снова пошел пятнами, как испуганный осьминог.
Ведающий аналитическим управлением при Управлении делами, Александр Олегович Серебряков, бывший первый зам председателя питерского ФСБ, сообразив, что в исполнении президента звучал доклад, подписанный его именем, начал привставать, наливаясь красным. На лице его была написана решимость не сдаваться до конца!
И что делаем мы? спросил Крутов почему-то снова у Прокофьева и лишь потом перевел взгляд на своего земляка. А делаем мы следующее Мы давим на соседа, как рекомендуют лучшие умы страны. Мы закрываем Украине кран. Наш с вами газ горит факелами в Уренгое, наши с вами денежки летят в небо, а все потому, что нам надо поставить Украину в нужную позицию
Теплая зима была, вставил слово генерал. Голос у него был хриплый, как у караульного с мороза. Практически не было холодов
Я понимаю, согласился Александр Александрович и даже всплеснул руками. Да Кого тут винить? Виновата погода. Но факты упрямая вещь Ситуацию мы просрали из-за синоптиков. Украина в нужную нам с вами позицию не встала. Зато встала на дыбы Европа. Не могут европейцы без газа. И обвиняют они в его отсутствии не Украину, а нас И так, знаете, резко, аргументированно обвиняют Можно сказать, бесстрашно! Ведь если нас не боятся ближайшие соседи, то те, кто живет за углом, нас бояться не будут никогда. Так? Так! И виноваты в этом синоптики или аналитики, нашей с вами стране все равно! М-да
Крутов откинулся в кресле, на долю секунды прикрыл глаза, а когда он их снова открыл, то Кукольников едва справился с желанием вскочить, вытянувшись во фрунт. Нехороший был взгляд у президента. Если честно тухлый был взгляд. Таким взглядом смотрят на жертву перед тем, как выстрелить ей в затылок. Меньше всего Бидструп хотел, чтобы бывший шеф так смотрел на него.
Несколько человек за столом с нервами не справились и начали привставать. И это были не «штафирки».
Так что будем делать, господа аналитики!? Как будем искупать перед президентом и Родиной? спросил Александр Александрович голосом, лишенным всяческих интонаций, бесцветным и вязким, как клей. Японцы в таких случаях говорят сюзерену: «Я потерял лицо» и делают харакири.
Решимость, только что светившаяся в глазах Серебрякова, сменилась выражением обреченности.
Он не хотел делать харакири. Но Крутов о его желаниях не спрашивал. Он уже никого не спрашивал о желаниях. Абсолютная власть мало интересуется желаниями тех, кого подчиняет.
Вот доклад вашей конторы, Виктор Сергеевич! обратился президент к Прокофьеву, оставляя Серебрякова в покое, и референт сразу подал ему еще одну стопку бумаги. Вы так рьяно защищали чужие выводы, что мне интересно услышать вашу аргументацию в защиту выводов собственных. Смотрим
На месте Прокофьева стоило застрелиться раньше, опережая дальнейшие события. Крутов потратил ровно три минуты на цитирование и комментарии, и этого хватило для того, чтобы интриган и умница Виктор Сергеевич осознал, что его сегодня, возможно, расстреляют. Или, по крайней мере, уволят без пособий и права на реабилитацию. С волчьим билетом.
Закончив уничтожать Прокофьева, Крутов внимательно посмотрел на притихших членов СНБО и распорядился:
Указ подготовьте. С сегодняшнего дня я Совет распускаю. Все.
Причину какую указывать? спросил, нимало не удивившись президентскому решению, глава секретариата, присутствовавший на совещании.
А не надо причин, сказал Крутов. Если назвать причины, тогда половину из них можно расстрелять.
«А ведь с него станется, подумал Бидструп с восхищением. Ведь не побоится, если надо!»
Остаются Кукольников, Завадский, Хусаинов, приказал Александр Александрович. Остальные свободны. Совсем.
Референт сделал фигуру, изображающую немой вопрос.
И вы, Сергей Иванович, свободны
Сановники, генералитет и обслуга покинули кабинет настолько тихо, что, казалось, по стенам проползли тени. На лицах их не было растерянности, зато страху было хоть отбавляй. Все знали, насколько суров Александр Александрович в гневе. И гнев его наносил ущерб не моральный, а самый что ни на есть материальный. Потеря насиженных мест, персональных привилегий, долей в прибыльных бизнесах, утрата индульгенций и главное потеря возможности быть рядом с главой государства и использовать эту близость для решения собственных проблем не просто пугали, а пугали до инфаркта.
Пока изгнанники крались к выходу, глядя на оставшихся глазами бездомных собак, Кукольников с трудом сдерживал улыбку. Львы, герои на его глазах превратились в живых, испуганных людей, мечтающих об одном выйти из этой передряги, потеряв минимум из нажитого. Судьба собственной страны, стран соседних, политические амбиции все отступило перед всепобеждающим страхом при виде настоящей власти, аккумулированной в ледяном взгляде этого маленького человека. Они тряслись от его гнева и умирали от мысли, что могут быть исключены из близкого круга. Они знали, что назавтра могут лишиться всего по мановению его руки, и никакие гражданские свободы и демократические процедуры не оградят их от небытия, но все же стремились оказаться поближе к Крутову, как мотыльки, летящие на свет раскаленной лампы. Они алкали власть жадно, как законченный кокаинист вдыхает розовато-белую дорожку после нескольких часов воздержания, и так же, как наркоманы, умирали, не в силах отказаться от нее. Уход из кремлевских коридоров означал смерть. А может быть, нечто похуже смерти забвение.
Кукольников понимал, что рано или поздно и его зависимость от президента станет столь же болезненной, но все равно улыбался краешками рта. У него еще было время, а у тех, кто сегодня вытащил черный билет этого времени уже не было. Двери за ними закрылись, и Бидструп сразу же забыл об их существовании. Многие из изгнанных сегодня еще вернутся во власть, как брошенный умелой рукой бумеранг. Вполне возможно, что некоторых из них Крутов призовет к себе уже завтра. Некоторых продержит на расстоянии год или два. Впавшие в особую немилость всплывут в оппозиции и будут с яростью бороться за эфемерные гражданские свободы. Оппозиция казалась смешной, но вовсе отказаться от ее существования Россия не могла и не хотела. Само наличие организации несогласных с режимом свидетельствовало о демократических процессах в государстве и о возможности (о наивность!) перемен. Кукольников относился к оппозиции лояльно, как к необходимому злу: должен же ОМОН на ком-то отрабатывать обязательные упражнения!
Ну, вот и все сказал президент с явным облегчением. Теперь можем и поговорить. Только без комментариев и кровожадных взглядов избавьте меня от этого! Я сделал то, что сделал. И не столько для себя, сколько для них же.
Он привстал и налил себе воды. Бидструп машинально отметил, что президент пьет «Ессентуки», а значит, у него снова непорядок с печенкой, давали о себе знать последствия давно перенесенного гепатита.
Решение все равно принимается в одиночку, продолжил Крутов, отставляя полупустой стакан в сторону. И ответственность за принятое решение тоже берет на себя один человек. И отвечает за все один. Так что считайте, что лишние вышли. Оставшиеся здесь люди, которым я доверяю. Но, чтобы не было недомолвок, у всех только совещательные голоса. Договорились? и тут же, не дожидаясь ответа, попросил. Саша, включай-ка!
Саша Завадский был моложе всех остальных, оставшихся в зале. Его Крутов тоже подтянул из Питера. Был он когда-то одним из стажеров, воспитанником президента в его чекистской ипостаси, как говорили талантливым. Саша начинал, как хакер, и даже успел «ломануть» один из банков первой десятки. Время тогда было интересное, законов против «электронных» преступников еще не существовало, но Завадского все же взяли в оборот, справедливо решив, что нет преступления, на которое не нашлось бы статьи. Эта мысль плавно проистекала из известной гэбэшной формулы был бы человек, а статья найдется. В целом расчет оказался правильным, но события пошли не в ту сторону. Крутов, на тот момент уже покончивший с резидентурой, моментально прочувствовал, что в руки к Конторе попал по-настоящему ценный кадр, и парня перевербовал на «раз-два-три» просто-напросто поставив перед ним сложную техническую задачу и обеспечив вычислительным ресурсом, о котором Завадский в те времена и мечтать не мог. В общем, как окольными путями выяснил Кукольников, тогда Саша, направленный умелой рукой Александра Александровича, «ломанул» такое Материалы о том знаменитом взломе не были рассекречены по сию пору, и шансов на то, что с них снимут гриф «СС» не было никаких. Для всех Саша с того момента исчез, но на самом-то деле Завадский в Конторе прижился и, пройдя стажировку под чутким руководством Крутова, в неполные тридцать возглавил Отдел технического противодействия электронной разведке, а после воцарения шефа и покровителя в Кремле, был привлечен к аналогичной работе в «девятке», но под личным патронатом Крутова. В своей новой должности Пал Андреевич мог получить доступ к записям по делу Завадского, но справедливо посчитал, что «во многия мудрости, многия печали», и требовать материалы не стал. Вполне достаточно было и того, что именно Завадскому Крутов доверял компьютерную безопасность Секретариата, Совбеза и свою собственную. Это было не просто доверие, а высшее признание заслуг. Людей, которые бы могли настолько близко находиться к президенту, на самом-то деле можно было пересчитать по пальцам одной руки. В принципе, почти все они сейчас и находились в зале заседаний. Кое-кого не хватало, но Кукольников имел все основания полагать, что в ближайшие несколько минут недостающие до кворума особы прибудут пред ясны очи президента.