Да много чего было, только не было бани, не было нормального обмундирования, нормального питания и нормального начальства.
А теперь мы на Ханкале, со всех сторон слышна стрельба, рядышком развертывается какая-то часть, ревет техника, орут люди, а мне все по барабану, делать ничего неохота. Даже уже и думать лень.
Началось: какой-то борзый военный ввалился в палатку и начал орать на моих бойцов, в том числе и на меня. Наорался, успокоился и обрадовал меня новостью. Сейчас в моей палатке разместится еще с десяток офицеров. Ну ладно, мне не жалко, но орать-то зачем?
Ввалились какие-то офицеры и тоже начали орать, строить и командовать, сгонять моих бойцов с лежанок. Потом подвалили еще какие-то «деловые», в палатке стало накурено, шумно и еще более грязно. Моих бойцов стали строить все кому не лень, ставить какие-то задачи: принести еще дров, найти кого-то, кого-то вызвать, освободить место. Во мне начала закипать обоснованная злость.
Группа, подъем, бть, строиться! заорал я во всю глотку.
Шум в палатке притих, вновь прибывшие незваные гости вылупились на меня и попытались что-то вякнуть, типа не пошел бы я со своими бойцами на улицу и там строился. Я проигнорировал все сторонние советы и поставил задачу на свертывание палатки. Бойцы мои злорадно осклабились. Хрен с ним, что снова придется работать, главное показать, кто тут хозяин. В несколько минут разобрали жутко задымившую печку, выволокли ее наружу и начали вытаскивать колья. Толпа внутри начала жутко материться и выползать наружу.
Ты, что делаешь лейтенант? ко мне подскочил моложавый подполковник в десантном бушлате и солдатской шапке.
Что надо, то и делаю, сквозь зубы отвечал я подполковнику.
Как вы разговариваете, товарищ лейтенант, кто у вас командир подразделения, выньте руки из карманов! заорал на меня подпол.
Я командир подразделения, имущество мое, не орите
Подпол схватил меня за воротник бушлата и подтянул к себе, злобно дыша и чуть ли не плюясь в лицо от злости.
Т-т-ты-ы-ы, лейтенантишка-а-а!.. взвыл он.
Ну, что же, товарищ подполковник, на голос меня можно было взять пару недель назад, а сейчас уже нет, отдавать свой дом кому-либо я не собираюсь. Противодействие адекватно действию. Я вытащил руки из карманов и неожиданно для подполковника схватил его за воротник, тоже притянул к себе и молча со всей дури врезал ему лбом в нос.
Незнакомый начальник мотнул головой, шапка его слетела куда-то в грязь, меня тут же окружили мои бойцы с кольями от палатки в руках, некоторые стали переводить автоматы из-за спины на грудь. Инцидент, кроме меня и моих подчиненных, не видел никто. Возмущающиеся «гости» вылезали из палатки с другой стороны. Подполковник вытер рукавом бушлата кровь и, злобно прошипев, что мне трындец, куда-то умчался. Черт, все-таки придется смываться, нажил я себе еще одну проблему. Через сорок минут мы переставили палатку поближе к штабным кунгам, разместившимся неподалеку, и снова попытались обустроиться.
Незнакомый начальник мотнул головой, шапка его слетела куда-то в грязь, меня тут же окружили мои бойцы с кольями от палатки в руках, некоторые стали переводить автоматы из-за спины на грудь. Инцидент, кроме меня и моих подчиненных, не видел никто. Возмущающиеся «гости» вылезали из палатки с другой стороны. Подполковник вытер рукавом бушлата кровь и, злобно прошипев, что мне трындец, куда-то умчался. Черт, все-таки придется смываться, нажил я себе еще одну проблему. Через сорок минут мы переставили палатку поближе к штабным кунгам, разместившимся неподалеку, и снова попытались обустроиться.
Да, однако, размечтался. Только затопили корявую буржуйку, в палатку снова завалился какой-то представительный мужичонка. Этот, однако, был бывалый, на голос не брал, поинтересовался, кто здесь обосновался, сколько нас и какую задачу выполняем. Я доложил. Незнакомый офицер предложил мне компромисс: здесь, в половине палатки, он размещает отдел какого-то штаба, помогает нам провести свет от движка, тарахтевшего неподалеку, обещает нам помочь достать еще одну печку и дрова. Мы же помогаем в обустройстве и несем охрану. Я долго и не думал. Какое-никакое прикрытие от нежданных и непрошенных сожителей весьма кстати. Пока мое начальство не объявилось в этой кутерьме, пусть будет хотя бы такое, да и наверняка чем-нибудь удастся поживиться как обычно, за чужой счет. Уже глубокой ночью мы обустроили отцов-командиров, притащили грубо сколоченные столы под карты, протянули от движка провода. Зажглись две тусклые лампочки, появились связисты с мотками кабеля и радиостанциями. Меня это уже не волновало, мы отгородили себе угол куском брезента, печка уютно потрескивала и тихонько дымила. На ней грелся большой чугунный чайник, презентованный откуда-то из штабных машин, иногда за брезент заглядывал кто-то из соседей, просил чайку или что-то спрашивал, я в полудреме отвечал и был рад сложившейся обстановке. Выставил одного бойца на вход, проинструктировал по порядку смен; кого запускать, кого нет это уже не мои проблемы, пусть штабные сами разбираются.
Сон меня сморил, и я, ощущая приближение болезни под названием «педикулез» или форма-двадцать, лениво почесался и заснул.
Снов мне никаких не снилось, зато почему-то стало казаться, что палатка рушится прямо на меня. Кто-то рядом заорал, и тут же неизвестному ответил многоголосый рев. Я открыл глаза и понял, что палатка действительно рушится и сминается, погребая под брезентовыми сводами орущих людей. Слава богу, я спал в обуви, как и все мои бойцы.
Группа-а-а, наружу все бегом! успел рявкнуть я и, прижав к груди автомат, вынырнул на воздух.
Выскочить успели все за какие-то доли секунд. Оказалось, на палатку наехал огромный КамАЗ-длинномер и пытался отъехать или сдать обратно. Под палаткой барахтались люди и дико орали. Мне было плевать, что там и кто: возле входа с другой стороны должен был стоять мой боец-матрос, и я рванул туда. Мой человек был жив. Боец, закинув автомат за спину, вытаскивал из-под полога какого-то офицера. КамАЗ фырчал и крутил колесами под многоголосый ор и вопль.
Плюнув на все, я побежал по чьим-то телам, барахтающимся и ворочающимся под брезентом обрушенной палатки, вспрыгнул на подножку, рванул дверь на себя и врезал со всей дури магазином автомата в чью-то белую от страха и воняющую перегаром физиономию.
Сука-а-а, не верти рулем, урод, стой на месте
Неизвестный водила, схватившись за разбитое лицо, вынырнул через пассажирскую дверь и попытался скрыться; кто-то бросился ему навстречу, пытаясь перехватить. Послышались выстрелы, «нашкодивший» водила упал, к нему подбежали какие-то военные, начали переворачивать. Пьяного контрактника застрелили всего одним выстрелом, пуля прошила левую лопатку и попала в сердце. Слава богу, стреляли не мои, стрелял кто-то из штабников из пистолета. Я выпрыгнул из кабины, и, пока вокруг царила неразбериха, пришлось вытаскивать людей из обрушившейся палатки. Брезент безжалостно изрезали, доставая тела. Мы лишились своего «жилища». Однако это все был ерунда. Пьяный придурок задавил шестерых человек насмерть: двоих бойцов-связистов и четверых офицеров в званиях от капитана до подполковника. Несколько человек было в тяжелом состоянии, многие с переломами. Штабное имущество не подлежало восстановлению. Ближе к утру народ, суетившийся вокруг палатки, разошелся кто куда.
Мы с бойцами стали копошиться в обломках. Наша убогая печка была цела, валялись осколки от ящиков, обломки стола, гнутые металлические стулья, которые пригодились бы для чего-нибудь. Сама палатка была безнадежно испорчена.
Мы с бойцами стали копошиться в обломках. Наша убогая печка была цела, валялись осколки от ящиков, обломки стола, гнутые металлические стулья, которые пригодились бы для чего-нибудь. Сама палатка была безнадежно испорчена.
КамАЗ, виновник трагедии, стоял, брошенный всеми, никто за ним не пришел. Мне обещал кто-то из уцелевших офицеров штаба, что с утра сюда прибудут прокуроры снимать показания и проводить расследования. Но что-то мне в это слабо верилось: день-два, и группировка начнет бои в городе, на носу Новый год, неужто прокурорам есть до этих потерь, столь малозначительных в масштабе группировки, какое-то дело?
И тут мои бойцы стали обшаривать кузов грузовика и обнаружили какие-то тюки и среди них спрятавшегося бойца, неизвестно откуда взявшегося. После пристрастных допросов и тычков по почкам солдат разревелся и, размазывая слезы по чумазому лицу, доложил, что он ефрейтор Садыков, водитель этого самого КамАЗа из РМО 135-й Прохладненской бригады. Как он здесь оказался, он сам не понимает: ездили с тем самым убитым контрактником по каким-то складам, что-то получали, в каком-то населенном пункте под названием Баксаненок что-то выгрузили у кого-то во дворе. Контрактник что-то спихнул налево. Потом старший машины приказал ехать в Прохладный, там они провернули еще какие-то махинации. В этот же день оказались в Моздоке, что-то получали на складах. Контрактник постоянно с кем-то пил, что-то решал и в ночь попьянее сам сел за руль, в кабину набрал каких-то военных, и поехали незнамо куда. Вот такими-то странными и прихотливыми путями ефрейтор Садыков, получивший накануне люлей от старшего машины, трясясь в кузове от страха, оказался на Ханкале.
Получив какую-то информацию, мой мозг начал лихорадочно работать. КамАЗа уже дня как три нет в части, это меня не волнует; спать нам негде, это меня беспокоит. Но у нас пока никто не спохватился, есть грузовик с огромным кузовом, в котором можно устроить целую квартиру. Это меня радует!
Номера даже грязью не пришлось залеплять и замазывать, до того они были грязны.
А в кузове меня снова поджидало неожиданное военное счастье под названием халява.
В белых полотняных мешках лежало несколько комплектов нового горного обмундирования, мешок ботинок с триконями, несколько ватных спальных мешков и еще какое-то барахло. И, что самое важное, несколько ящиков с водкой и ящики с тушенкой.
Мой внутренний «зампотыл» маслянисто улыбнулся и хищно потер ручонки. Однако не это важно Важно умыкнуть грузовик. Мои бойчишки быстренько закидали остатки палатки и деревянную рухлядь в кузов, запрыгнули сами. По наступившему серенькому рассвету мой новый подчиненный ефрейтор вывел машину подальше от скопища людей. Мы проехали по грунтовке вдоль взлетной полосы, заставленной какими-то учебными истребителями, которые уже вовсю курочили все войска, кому не лень. Свернули на дорогу, ведущую к щебеночному карьеру, и остановились возле раскуроченной РЛС-ки. Дальше куда-либо ехать было опасно, минные поля, близость боевиков и наша доблестная пехота могли запросто прикончить нас. Тем более поблизости разворачивалось какое-то подразделение на боевых машинах пехоты, по всей видимости, входившее на Ханкалу с боем. Мы подъехали поближе, я нацарапал карандашом на картонке от сухпая большими буквами «СПЕЦГРУЗ» и отправился к новым соседям. Это оказался какой-то сводный батальон. Меня приняли не очень радушно, но и на хрен не послали, хотя мозги пропесочили. Я довел до сведения комбата, что мы станем неподалеку от них. Меня обматерили, однако, немного подумавши, сказали поставить машину поблизости на кормежку и какое-либо обеспечение не рассчитывать; однако при обстреле и нападении со стороны карьера и Аргунской трассы на помощь по крайней мере можно было надеяться. Не прогнали, и на том спасибо. А там мы уж как-нибудь что-нибудь да и сообразим. Главное теперь, чтобы наше начальство подольше не находилось в этой суматохе. Хотя вполне может быть, что про меня уже давно забыли или списали на марш и на заварушку возле моста у деревни Петропавловская.