Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант [сборник; litres] - Абрамов Александр Иванович 11 стр.


Он сделал паузу и продолжал чуть-чуть мажорнее:

 Кто ими будет познан? Сможем ли их понять? Поздно, приятель, поздно, не на кого пенять Только поверить трудно: видишь опять вдали Всадники ниоткуда строем своим прошли

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

 Какая?  Я все еще не понимал его.

 Не слышал, значит,  вздохнул он.  Я так и думал. Придется повторить, я не гордый.

И он запел протяжным песенным говорком, как безголосые шансонье, не расстающиеся с микрофоном. Тогда я еще не знал, какая завидная судьба ожидает это творение нечаянной знаменитости.

 Всадники ниоткуда что это? Сон ли? Миф?.. Вдруг в ожидании чуда замер безмолвно мир. И над ритмичным гулом, пульсом моей Земли, всадники ниоткуда строем своим прошли Право, сюжет не новый Стержень трагедии прост: Гамлет решает снова вечный, как мир, вопрос. Кто они? Люди? Боги? Медленно тает снег Снова Земля в тревоге и передышки нет

Он сделал паузу и продолжал чуть-чуть мажорнее:

 Кто ими будет познан? Сможем ли их понять? Поздно, приятель, поздно, не на кого пенять Только поверить трудно: видишь опять вдали Всадники ниоткуда строем своим прошли

Он вздохнул и посмотрел на меня в ожидании приговора.

 Ничего,  сказал я.  Поется. Только

 Что только?  насторожился он.

 Откуда у хлопца испанская грусть? Пессимизм откуда? «Поздно, приятель, поздно,  передразнил я его,  не на кого пенять» А что, собственно, поздно? И почему поздно? И на что пенять? Тебе льда жалко? Или двойников? Сними-ка лучше горчичники, уже не жгут.

Толька содрал с моей измученной спины уже высохшие горчичники и сказал:

 Между прочим, их и в Арктике видели.

 Горчичники?

 Не остри. Не смешно.

 Вероятно, страшно. Всадники ниоткуда

 Может, и страшно. В Гренландии тоже лед срезают. Есть телеграммы.

 Ну и что? Теплее будет.

 А если весь лед Земли? И в Арктике, и в Антарктике, и в горах, и в океанах?

 Тебе лучше знать ты же климатолог. В Белом море будем сардинку ловить, а в Гренландии апельсины посадим.

 В теории,  вздохнул Толька.  Кто может предсказать, что произойдет в действительности? Никто. Да и не во льдах суть. Ты выступление нашего Томпсона почитай. ТАСС его полностью передал.  Он указал на пачку газет.

 А что, паникует?

 Еще как!

 Он и в Мирном паниковал. Помнишь?

 Трудный дядька. Много крови испортит. И не только нам. Кстати, он и словечко наше использовал. С подачи Лисовского: хорзмен фром ноуэр.

 «Всадники ниоткуда». А ведь это ты придумал,  вспомнил я.

 А кто размножил?

Спецкор «Известий» Лисовский, возвращавшийся вместе с нами из Мирного, был автором статьи о розовых «облаках», обошедшей всю мировую печать. Он так и назвал ее «Всадники ниоткуда». А название действительно придумал Толька. Это он закричал тогда, увидев их из окна самолета: «Всадники! Ей-богу, всадники».  «Откуда?»  спросил кто-то. «А я знаю? Ниоткуда». И тут же Лисовский повторил вслух: «Всадники ниоткуда. Неплохо для заголовка».

Вспомнив об этом, мы с Толькой переглянулись. Так оно и было.

10. Самолет-призрак

А что, собственно, было?

Наш реактивный лайнер летел с ледяного аэродрома Мирного к берегам Южной Африки. Под нами клубилась облачная белесая муть, похожая на снежное поле близ узловой железнодорожной станции: снег, заштрихованный паровозной копотью. Иногда облака расходились, муть прорывалась окнами, и в окнах глубоко-глубоко внизу открывалась стальная доска океана.

В кабине собрались все привыкшие друг к другу за зиму геологи, летчики, гляциологи, астрономы, аэрологи. Из гостей присутствовали только несколько газетных корреспондентов, но о том, что они гости, скоро забыли, да и сами гости постепенно растворились в однородней среде вчерашних зимовщиков. Говорили, конечно, о розовых «облаках», но не серьезно, по-домашнему, с подкусом и шуточками,  словом, шел привычный веселый каюткомпанейский треп.

Розовые «бумеранги» появились неожиданно на облачной белесой дорожке, подскакивая и зарываясь в ней, как всадники в ковыльной степи. Тогда и родилось сравнение со всадниками, хотя сравнивать их, конечно, можно было с чем угодно: форму свою, как я уже видел, они меняли мгновенно, часто и по неведомым нам причинам. Так произошло и на этот раз. Шесть или семь из них уже не помню точно поднялись нам навстречу, растеклись розовыми блинами, потемнели и обвили самолет непроницаемым багровым коконом. К чести нашего пилота, он не дрогнул, а продолжал вести самолет, как будто бы ничего не случилось: в коконе так в коконе!

В кабине наступила зловещая тишина. Все ждали чего-то, опасливо переглядываясь и не решаясь заговорить. Красный туман уже просачивался сквозь стены. Как это происходило, никто не понимал. Казалось, для него не было материальных препятствий или он сам был нематериальным, иллюзорным, существовавшим только в нашем воображении. Но вскоре он заполнил кабину, и только странные багровые затемнения выдавали сидевших впереди и позади меня пассажиров. «Вы что-нибудь понимаете?»  спросил меня голос Лисовского, сидевшего через проход от меня. «А вам не кажется, что кто-то заглядывает вам в мозг, просматривает вас насквозь?»  ответил я вопросом на вопрос. Он помолчал, должно быть соображая, не сошел ли я с ума от страха, потом проговорил, запинаясь: «Н-нет, не кажется, а что?»  «Просто туман, ничего не кажется»,  сказал кто-то рядом. И мне не казалось. То, что происходило в самолете, ничуть не напоминало по ощущениям случившееся в снегоходе и в палатке. В первом случае кто-то или что-то просматривало, неощутимо прощупывало меня, словно подсчитывая и определяя порядок расположения частиц, образующих мою биосущность, и таким образом создавая мою будущую модель, во втором процесс остановился на полпути, словно создатель модели понял, что по моему образцу модель была уже создана раньше. А сейчас меня окружал просто разлитый в кабине туман, как подкрашенный кармином воздух, непрозрачный, как мутная вода в банке, не холодный и не теплый, не режущий глаза и не щекочущий ноздри неощутимый. Он обтекал меня, казалось совсем не касаясь кожи, и понемногу таял или выветривался. Скоро стали видны руки, одежда, обивка кресел и сидевшие рядом. Я услышал позади чей-то вопрос: «Сколько прошло? Вы не засекли время?»  «Нет, не засек, не знаю». Я тоже не знал, может быть, три, может быть, десять минут.

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

И тут мы увидели нечто еще более странное. Попробуйте прищуриться, сильно сжимая веки, и вам покажется, что предмет, на который вы смотрите, начинает двоиться: от него как бы отделяется копия и уплывает куда-то в сторону. То же произошло и со всей обстановкой самолета, со всем тем, что было в поле нашего зрения. Я не смутно, а вполне отчетливо видел,  а потом узнал, что и каждый видел,  как от нашей кабины со всем ее содержимым начал отделяться ее дубликат с полом, окнами, креслами и пассажирами, отделился, поднялся на полметра и поплыл в сторону. Я увидел себя самого, Тольку с гитарой, Лисовского, увидел, как Лисовский попытался схватить свое уплывающее повторение и схватил только воздух; увидел уже не внутренность нашей кабины, а ее наружную стенку и то, как эта стенка прошла сквозь действительную стенку, как последовало за ней крыло, скользнувшее сквозь нас, как гигантская тень самолета, и как все это исчезло, словно испарилось в воздухе. И все-таки не исчезло, не испарилось. Мы бросились к окнам и увидели такой же самолет, летевший рядом, абсолютно точную, словно серийную, копию, и при этом совсем не иллюзорную, потому что оказавшийся расторопнее всех Лисовский все-таки успел сделать снимок, а на снимке этом, впоследствии повсюду опубликованном, был четко зафиксирован дубликат нашего воздушного лайнера, снятый с десятиметрового расстояния в воздухе.

К сожалению, то, что произошло позже, никто снять не успел. У Лисовского кончилась пленка, а я вспомнил о камере слишком поздно, да к тому же она была в футляре и подготовить ее к съемке я бы все равно не успел, настолько быстро, почти молниеносно, завершилось это воздушное чудо. Именно чудо: создателей его мы даже не видели. Просто в воздухе вокруг самолета-двойника возник знакомый малиновый кокон, вытянулся, побагровел, из багрового превратился в лиловый и растаял. Ничего не осталось ни самолета, ни кокона. Только клубилась внизу по-прежнему облачная белая муть.

Помню, из пилотской кабины вышел наш шеф-пилот и робко спросил: «Может быть, кто из товарищей объяснит нам, что случилось?» Никто не отозвался, шеф подождал, потом сказал с обидной для нас усмешкой: «Что же получается, товарищи ученые? Необъяснимый феномен? Чудо? Чудес-то ведь не бывает».  «Значит, бывает»,  ответил кто-то. Все засмеялись. Тогда спросил Лисовский: «Может быть, товарищ Зернов объяснит?»  «Я не Бог и не дельфийский оракул,  буркнул в ответ Зернов.  Облака создали самолет-двойник все видели. А как и зачем, я знаю не больше вас».  «Значит, так и написать?»  съязвил Лисовский. «Так и напишите»,  отрезал Зернов и замолчал.

Заговорил он со мной об этом после посадки в Карачи, когда нам обоим удалось пробиться сквозь толпу встречавших самолет журналистов: оказывается, наш радист еще в пути послал радиограмму о происшедшем. Пока газетчики с фото- и кинокамерами атаковали команду самолета, мы с Зерновым незаметно проскользнули в ресторанный буфет и с наслаждением заказали прохладительное. Помню, я о чем-то спросил его, он не ответил. Потом, словно отвечая не мне, а каким-то тревожившим его думам, сказал:

 Другой метод моделирования. Совершенно другой.

 Вы о «всадниках»?  спросил я.

 Привилось словечко,  усмехнулся он.  Повсюду привьется. И у нас, и на Западе вот увидите. А смоделировано было все по-другому,  прибавил он.

Я не понял:

 Самолет?

 Не думаю. Самолет, наверное, смоделировали полностью. И тем же способом. Сначала нематериально, иллюзорно, потом вещественно вся атомная структура в точности. А людей по-другому: только внешняя форма, оболочка, функция пассажира. Что делает пассажир? Сидит в кресле, смотрит в окно, пьет боржом, листает книгу. Едва ли воссоздавалась психическая жизнь человека во всей ее сложности. Да это и не нужно. Требовалась живая, действующая, модель самолета с живыми, действующими, пассажирами. Впрочем, это только предположение.

 Зачем же было уничтожать эту модель?

 А зачем уничтожать двойников?  спросил он в ответ.  Помните прощание моего близнеца? Я до сих пор этого забыть не могу.

Он замолчал и перестал отвечать на вопросы. Только по выходе из ресторана, когда мы прошли мимо Лисовского, окруженного по меньшей мере десятком иностранных корреспондентов, Зернов засмеялся и сказал:

 Обязательно подкинет им «всадников». А те подхватят. И Апокалипсис приплетут. Будет и конь бледный, и конь вороной, и всадники, смерть несущие,  все будет. Читали Библию? Нет? Тогда прочтите и сравните, когда время придет.

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

 Другой метод моделирования. Совершенно другой.

 Вы о «всадниках»?  спросил я.

 Привилось словечко,  усмехнулся он.  Повсюду привьется. И у нас, и на Западе вот увидите. А смоделировано было все по-другому,  прибавил он.

Я не понял:

 Самолет?

 Не думаю. Самолет, наверное, смоделировали полностью. И тем же способом. Сначала нематериально, иллюзорно, потом вещественно вся атомная структура в точности. А людей по-другому: только внешняя форма, оболочка, функция пассажира. Что делает пассажир? Сидит в кресле, смотрит в окно, пьет боржом, листает книгу. Едва ли воссоздавалась психическая жизнь человека во всей ее сложности. Да это и не нужно. Требовалась живая, действующая, модель самолета с живыми, действующими, пассажирами. Впрочем, это только предположение.

Назад Дальше