Я смотрю, тебе нравится повторять, как ты его любишь.
А почему нет?
И правда, почему? Ладно, зря я это затеяла. Пытаться открыть глаза влюбленному дело бесполезное.
После этого мы больше не вспоминали Нино. Когда я уехала в Неаполь, оставив дочек с Аделе, она восприняла это как должное. Не возражала она и когда я объявила, что после Неаполя на неделю съезжу во Францию. Только спросила с легкой усмешкой:
К Рождеству-то вернешься? Будешь праздновать с девочками?
Вопрос меня обидел.
Разумеется, ответила я.
Я собрала чемодан, уложив свое лучшее белье и самые красивые платья. Все это время Деде и Эльза ни разу не спросили об отце, хотя давно его не видели, но вот известие о моем скором отъезде приняли в штыки. Деде закричала, явно повторяя чужие слова: «Ну и пожалуйста, убирайся, ты злая и гадкая!» Я посмотрела на Аделе, надеясь, что она сообразит отвлечь девочек какой-нибудь игрой, но она даже не пошевелилась. Я пошла к двери, и девочки расплакались, первой Эльза, которая твердила сквозь слезы: «Я хочу с тобой!» Деде пока держалась, пытаясь изображать равнодушие, если не презрение, но недолго: в конце концов она разрыдалась еще громче сестры. Мне пришлось буквально вырываться, а они хватали меня за одежду и цеплялись за мой чемодан. Плач дочек сопровождал меня, пока я не вышла на улицу.
Путь до Неаполя тянулся невероятно долго. Всю дорогу я смотрела в окно. Но вот поезд замедлил ход, и меня охватила тревога. Пригороды, застроенные серыми домами, среди которых тут и там высились каркасы полуразрушенных зданий, огни светофоров, каменные парапеты производили на меня гнетущее впечатление. Поезд прибыл на вокзал. Неаполь, с которым я всегда чувствовала связь, Неаполь, куда я теперь возвращалась, отныне значил для меня одно: здесь был Нино. Я знала, что ему пришлось хуже, чем мне. Элеонора выгнала его из дома, и с тех пор его жизнь, как, впрочем, и моя, потеряла всякую определенность. На несколько недель его приютил коллега по университету, живший рядом с собором. Где же Нино меня примет? И что мы будем делать? А главное что решим, ведь мы понятия не имели, как нам выбираться из этой ситуации. Я понимала лишь, что сгораю от желания видеть его. Выходя из вагона, я боялась, что он не встретит меня на вокзале. Но он был там, и я сразу его заметила: благодаря росту он на голову возвышался над толпой пассажиров.
Я немного ободрилась. Еще больше настроение у меня поднялось, когда он сказал, что снял нам номер в маленькой гостинице в Марджеллине. Значит, он не собирался прятать меня у своего друга. Мы набросились друг на друга, забыв обо всем на свете. Вечером мы отправились гулять в обнимку по набережной: он обвивал рукой мои плечи и то и дело наклонялся меня поцеловать. Я уговаривала его ехать со мной во Францию. Сначала он нашел эту мысль соблазнительной, но потом под предлогом занятости в университете пошел на попятную. Об Элеоноре и Альбертино он не обмолвился ни словом, будто одно упоминание о них могло омрачить радость нашей встречи. Я, напротив, рассказала ему, какую истерику устроили мои дочери, и добавила, что должна как можно скорее найти выход. Я прекрасно чувствовала любые перемены в его настроении, даже самые незначительные, видела, что он нервничает, и боялась, что сейчас он скажет: «Я так больше не могу. Я возвращаюсь к жене». Но я ошиблась. За ужином он наконец признался, в чем дело. Сделался вдруг серьезным и объявил, что у него для меня важная новость, которая не дает ему покоя.
Я тебя слушаю, приготовилась я.
Сегодня утром звонила Лина.
И?
Она хочет с нами увидеться.
7
Вечер был испорчен. По словам Нино, о том, что я в Неаполе, Лиле сообщила моя свекровь. Он говорил словно бы нехотя, осторожно подбирая слова, и сыпал подробностями: «Она не знала, где я живу»; «Она узнала домашний номер моего коллеги через мою сестру»; «Она позвонила, когда я уже собирался ехать за тобой на вокзал»; «Я не рассказал тебе сразу, потому что не хотел тебя огорчать и портить день».
Я тебя слушаю, приготовилась я.
Сегодня утром звонила Лина.
И?
Она хочет с нами увидеться.
7
Вечер был испорчен. По словам Нино, о том, что я в Неаполе, Лиле сообщила моя свекровь. Он говорил словно бы нехотя, осторожно подбирая слова, и сыпал подробностями: «Она не знала, где я живу»; «Она узнала домашний номер моего коллеги через мою сестру»; «Она позвонила, когда я уже собирался ехать за тобой на вокзал»; «Я не рассказал тебе сразу, потому что не хотел тебя огорчать и портить день».
Ты же ее знаешь, с сожалением заключил он, я не смог ей отказать. Мы встречаемся завтра, в одиннадцать, на выходе из метро на пьяцца Амедео.
С каких пор вы снова общаетесь? не сдержалась я. Вы что, уже виделись?
Что ты такое говоришь? Нет, конечно.
Не верю.
Элена, клянусь тебе, что я не видел Лину с шестьдесят третьего года.
А ты знаешь, что сын у нее не от тебя?
Она сказала мне это сегодня утром.
Значит, вы долго разговаривали, раз даже это успели обсудить.
Она сама это сказала, я ни о чем ее не спрашивал.
А тебе все это время неинтересно было что-нибудь о нем узнать?
Это мои проблемы. Не вижу необходимости их касаться.
Твои проблемы теперь и мои тоже. У нас и без того мало времени, а обсудить надо кучу проблем! Не для того я бросила детей на свекровь, чтобы прохлаждаться в компании Лины. Зачем ты только согласился?
Я думал, ты обрадуешься. И вообще! Тут есть телефон. Позвони своей подруге и скажи, что мы слишком заняты, чтобы с ней встречаться.
Я поняла, что у него лопнуло терпение, и замолчала. Да, я хорошо знала Лилу. С тех пор как я вернулась во Флоренцию, она без конца мне названивала, но у меня и без нее забот хватало, поэтому я перестала снимать трубку и даже попросила Аделе отвечать, что меня нет дома. Но Лила никогда не сдавалась. Она вполне могла узнать от Аделе, что я в Неаполе, рассудить, что в нашем квартале я не появлюсь, и найти способ связаться с Нино, чтобы через него выйти на меня. И что в этом страшного? Из-за чего я, собственно, разволновалась? Я же знала, что когда-то Нино любил Лилу, а Лила любила его. И что с того? Это было давно, и ревновать было глупо. Я погладила его по руке: «Ладно, сходим завтра на пьяцца Амедео».
За ужином он говорил о нашем будущем. Нино взял с меня обещание, что сразу по возвращении из Франции я подам ходатайство о раздельном проживании с мужем. Он заверил меня, что уже связался с другом-адвокатом и готов сражаться до конца, хотя будет трудно, а Элеонора и ее родня не сдадутся без борьбы. «Ты же понимаешь, говорил он, здесь, в Неаполе, все гораздо сложнее: устаревшие взгляды, дурные привычки. Родители моей жены ничем не отличаются от моих и твоих, хоть у них и полно денег, и они считаются высококлассными специалистами». После этого он принялся расхваливать родителей Пьетро. «Тебе хорошо! С Айрота иметь дело куда проще, они люди цивилизованные, культурные».
Я слушала его, но ощущала незримое присутствие Лилы. Она была здесь, за нашим столиком, и прогнать ее не было никакой возможности. Нино говорил, а я вспоминала, на какое безрассудство она пошла, чтобы быть с ним. Ее не заботило, что с ней за это сделают Стефано, брат или Микеле Солара. Слова Нино о родителях на долю секунды перенесли меня на Искью, на пляж Маронти: Лила развлекалась с Нино в Форио, а я на мокром песке отдалась Донато. Меня охватил ужас. «Вот, думала я, это секрет, который я никогда не смогу ему раскрыть. Как много несказанного остается между людьми, даже если они любят друг друга, и как страшно, что об этом расскажут другие и их любовь пойдет прахом. Я с его отцом, он с Лилой» Меня передернуло от отвращения, и я перевела разговор на Пьетро, подчеркнув, что он тоже страдает. Нино вскипел: настала его очередь ревновать, и мне пришлось его успокаивать. Он требовал, чтобы я окончательно порвала с мужем, поставила последнюю точку в своем браке, я требовала того же от него. Нам казалось, это необходимо, чтобы начать новую жизнь. Мы обсуждали, что и как должны сделать. Из-за работы Нино был привязан к Неаполю, я из-за девочек к Флоренции.
Переезжай сюда, сказал он вдруг. Переезжай как можно скорее.
Это нереально. Пьетро должен иметь возможность видеться с дочками.
Договоритесь! Установите очередность: раз ты будешь привозить их к нему, раз он будет приезжать сюда.
Он не согласится.
Согласится.
Договоритесь! Установите очередность: раз ты будешь привозить их к нему, раз он будет приезжать сюда.
Он не согласится.
Согласится.
Так и пролетел вечер. Чем глубже мы погружались в проблему, тем сложнее она казалась, чем яснее мы представляли себе совместную жизнь каждый ее день, каждую ночь, тем больше мечтали, чтобы все трудности рассеялись сами собой. Ресторан опустел, официанты, зевая, болтали между собой. Нино оплатил счет, и мы пошли по все еще многолюдной набережной. Я вглядывалась в темную воду, вдыхала запах моря, и мне казалось, что наш квартал стал от меня намного дальше, чем когда я уезжала в Пизу или во Флоренцию. Даже сам Неаполь предстал передо мной далеким от Неаполя, а Лила далекой от Лилы; я поняла, что все это время рядом со мной была не она, а мои собственные страхи. А в реальности существовали только мы с Нино, вместе, рука в руке. «Пойдем спать», прошептала я ему на ухо.
8
На следующий день я встала рано и закрылась в ванной. Я долго принимала душ и старательно сушила волосы, опасаясь, что слишком мощный гостиничный фен не справится с укладкой. Нино проснулся ближе к десяти и, потирая заспанные глаза, осыпал комплиментами мое платье. Он попытался затащить меня в постель, но я не поддалась. Как бы я ни старалась делать вид, что все нормально, во мне сидела обида на вчерашнее. Он превратил день нашей любви в день Лилы, и теперь над нами нависала встреча с ней. Я потащила его на завтрак, он покорно поплелся за мной. Он не смеялся, не подшучивал, только говорил, касаясь кончиками пальцев моих волос: «Выглядишь прекрасно». Очевидно, понимал, что я волнуюсь. Так и было: я боялась, что Лила явится на встречу в ослепительном виде. Она была элегантна от природы, не то что я. К тому же у нее теперь появились деньги, и при желании она могла позволить себе все что угодно, как в юности, когда за ней ухаживал Стефано. Я не хотела, чтобы Нино снова подпал под ее чары.