Жара июльской ночи еще не спала, но в Нью-Йорке, по крайней мере, воздух был чище, нежели наполненные сажей испарения, окутавшие дом Аделины в Лондоне. Она с нетерпением ждала поездки в Германию, на воды в Мангейм и Франкфурт, куда она должна была отправиться в конце месяца.
Экипаж повез ее по Бродвею, на котором еще бурлила жизнь несмотря на то, что было уже хорошо за полночь. Аделине, впрочем, не нравились все эти люди. Они выглядели как хулиганы, специалисты по грязным делам и члены преступных группировок, которые заправляли в Файв-Пойнтс и Бауэри. Они передвигались туда-сюда, вверх и вниз по улице с какими-то целями и с намерениями, хотя Аделина и не знала, что это были за цели. Но Наталия знала. Беспорядки были неизбежны. Возможно, прямо сейчас лидеры группировок планировали их и координировали свои действия. И Аделина взяла экипаж в два часа ночи, одна, с сумкой, в которой лежали четыре тысячи долларов золотом и еще тысяча наличными.
Первый опыт Наталии в «Анимусе» был совершенно безопасным. Она пережила прибытие своей бабушки в Америку вместе с ее страхом, возбуждением и радостью. Но эта симуляция была совершенно иной. Ей хотелось каким-то образом предупредить Аделину, но когда они проехали уже, наверное, десяток кварталов и пересекли Юнион-сквер, экипаж остановился. Наталия хотела крикнуть Аделине, чтобы та бежала, но
Извозчик! позвала Аделина. Почему мы остановились?
Извозчик не ответил. Вместо этого в окне экипажа показалось лицо мужчины.
Добрый вечер, мисс, сказал незнакомец.
Извозчик! позвала Аделина, но затем осознала, что экипаж остановился здесь не просто так.
Она потянулась к двери, чтобы ее не открыли с той стороны, но мужчина буквально вывернул ручку из ее рук и рывком распахнул створку. Его взгляд пробежал по внутреннему пространству экипажа и остановился на сумке. Он наклонился за ней, но Аделина вцепилась в ее ручки. Они тянули сумку туда и обратно, рыча и ругаясь. Мужчина уперся ботинком снаружи, но то же самое сделала и Аделина с внутренней стороны экипажа. Наталия только удивлялась ее силе.
Спокойно, пробормотал мужчина. Мне нужна только сумка!
Помогите! кричала Аделина. Кто-нибудь, помогите!
Мужчина наклонился вперед в дверном проеме и ухватился за сумку крепче, но когда он это сделал, Аделина сумела перекатиться на сиденье и ударить его в лицо свободной ногой. Его голова с хрипом дернулась назад, и когда он снова повернулся к Аделине, из его ноздрей на верхнюю губу и подбородок стекала кровь. Он отпустил ручки сумки, и Аделина заметила его ярость. Она была готова к новой атаке, когда он снова зарычал и сунулся в экипаж.
Наталия же хотела покинуть симуляцию. На это она не соглашалась. Это она не хотела испытывать.
Выпустите меня! кричали обе и Наталия, и Аделина.
Глава 9
Грейс стояла у стены, перед ней за столом сидели четверо мужчин, а справа располагался уставленный едой буфет. Дэвид стоял с другой стороны буфета и глядел на нее смешными глазами пожилого седоволосого человека. Смешными потому что одна мысль о нем как об отце едва ли не заставляла ее смеяться. Он был таким наивным и доверчивым, таким искренним, и это ей нравилось в нем. Ей не хотелось видеть, как окружающий мир выбьет и выжжет это из него. Поэтому именно она всегда заботилась о мальчике.
Элиза, все в порядке? спросил один из мужчин, сидящих за столом. Он был очень крупным, возможно, двести пятьдесят или триста фунтов весом, и выглядел так, что если даже часть этого веса в юности приходилась на мышцы, то теперь она точно таковой не была. Он и еще один мужчина уставились на Грейс. Все они были одеты в костюмы-тройки с изысканными цепочками для карманных часов и драгоценностями, сверкавшими на манжетах и лацканах.
Все хорошо, ответила Грейс.
Мужчины нахмурились, а один из них усмехнулся. Грейс чувствовала, как симуляция отвергает ее, как будто ее выталкивали из поезда метро, а мир превращался в одно сплошное пятно. Она взглянула на Дэвида. Его расширившиеся глаза умоляли ее что-то сделать, что-то сказать, но это должно было быть что-то уместное.
Грейс ненавидела эту часть «Анимуса». Она ненавидела отказываться от контроля разума, он всегда был той вещью, которой никто не имел права касаться. Ее разум был ее дворцом, ее храмом и ее садом всем сразу. Но теперь в голове был кто-то чужой, и он пытался попасть внутрь, какие-то незаконно проникнувшие сюда мысли пытались организовать пространство и занять жилплощадь.
Элиза, да что с тобой такое? спросил здоровяк.
Ничего, ответила Грейс. Она была его служанкой, и ей была ненавистна сама эта мысль. Вероятно, от нее ожидали, что она будет называть его «сэр» и делать реверансы.
Должно быть, это все жара, мистер Твид, сказал Дэвид, хотя Грейс уже не могла назвать его Дэвидом. Выражение его глаз было более взрослым, и в нем видна была тревога. Если ей нужно прилечь, я могу закончить подачу блюд сам, сэр.
Симуляция стала еще более размытой, и Грейс уже чувствовала, как двери захлопываются прямо перед ней, оставляя ее снаружи симуляции.
Здоровяк повернулся к Грейс.
Это так? Тебе нужно прилечь?
Вторгающееся сознание ощущало отчаяние, изо всех сил стараясь пробраться внутрь. Если Грейс не откроет двери и не пустит его прямо сейчас, она вылетит из симуляции, и тогда Дэвид останется один. Грейс не могла этого допустить, поэтому она стиснула зубы от ненависти и, обижаясь на Монро за то, что заставил ее все это пережить, разрушила баррикады собственного разума. В него ворвалась Элиза тихая девушка, потерявшая мать в восьмилетнем возрасте. Отец любил ее и сам заботился о ней, как мог, эти последние девять лет, находясь на службе у мистера Твида. Элиза не могла подвести его.
Мне так жаль, мистер Твид, сказала она и склонилась в реверансе. Я будто утратила самообладание на мгновение. Это, должно быть, от жары. Простите, сэр.
Все в порядке, ответил мистер Твид, положив свои толстые руки на пояс. Тебе уже лучше?
Мне лучше, ответила Элиза. Все прошло.
Хорошо, сказал мистер Твид. Подай мне еще утки.
Да, сэр, сказала Элиза, повернувшись к буфету, где стояли блюда.
Помимо утки там были устрицы, ростбиф из вырезки, ветчина с соусом из шампанского и пикальное мясо[4]. Элиза взяла блюдо с уткой и подала мистеру Твиду, а когда он положил себе порцию, она обошла вокруг стола и поднесла блюдо каждому из гостей.
Босс, твоя кухарка хороша, как Ранхофер, сказал мистер Коннолли, коренастый мужчина с квадратной головой.
Я, черт побери, надеюсь на это, ответил мистер Твид. Я посылал ее к Дельмонико, чтобы она училась у него. И не называй меня боссом.
Мне нравится это слово, сказал мистер Холл, и в его глазах под пенсне сверкнули огоньки, а элегантная борода дернулась от улыбки. Босс Твид. Вам идет.
Посмотрим, привяжется ли оно к вам, сказал мистер Суини с усмешкой, от которой перекосились его густые широкие усы.
Привяжется так привяжется, сказал мистер Твид. Я принимаю людей в этом городе такими, какие они есть, и они могут называть меня, как им угодно. Но здесь только Твид или Билл, поняли?
Привяжется так привяжется, сказал мистер Твид. Я принимаю людей в этом городе такими, какие они есть, и они могут называть меня, как им угодно. Но здесь только Твид или Билл, поняли?
Мистер Твид откинулся на стуле.
Или Великий Верховный Вождь, добавил он, и над столом раздался смешок. Жаль, генерал Сэнфорд не смог к нам присоединиться. Но меня заверили, что завтра он пойдет на сотрудничество с нами.
Он отзовет войска? спросил мистер Суини. Мистер Твид кивнул.
Элиза и ее отец прислуживали гостям еще час или около того, пока не закончилась еда, большую часть которой употребил мистер Твид, и вино, которое, по большей части, пили остальные.
Джентльмены, заявил мистер Твид, каким бы прекрасным ни был этот вечер, мы должны обсудить несколько важных вещей, прежде чем разойдемся. И моя жена недвусмысленно дала понять, что ждет меня до заката. Переместимся в библиотеку?
Остальные согласились и поднялись со своих мест. Все вместе вышли из столовой в центральный зал, и мгновение спустя их голоса смолкли за закрытой дверью библиотеки.
Давай уберем эти объедки, сказал отец Элизы. А потом посмотрим, что Маргарет приготовила для нас на кухне.
Хотелось бы мне, чтобы мистер Твид нанял еще прислугу, сказала Элиза, складывая друг на друга опустевшие серебряные блюда. Особняк мистера Твида был небольшим, но двоих слуг, кухарки и поденщика было недостаточно. К тому же Элизе хотелось чего-то большего, чем убирать дом мистера Твида. Ей хотелось сделать что-то по собственной воле, как это могли делать другие чернокожие мужчины и женщины. Может быть, открыть магазин или ресторан
Ему нет смысла нанимать кого-то еще, ответил отец. Мистер Твид здесь почти не бывает. Если бы он не использовал этот дом для встреч со своими партнерами, как он это делает, я сомневаюсь, что он вообще кого-то из нас держал бы. Скажи спасибо. Нам могло бы быть и хуже. Полно народу
Он не закончил, а Элиза уже знала, что он имеет в виду. Нью-Йорк-Сити и Бруклин ломились от ирландцев и немцев, которым не хватало работы. Чернокожим приходилось конкурировать с ними, а в городе никому не нужно было еще больше освобожденных рабов, прибывающих с Юга в поисках заработка. Из-за этого шли разговоры о том, чтобы город объединился с повстанцами. Вот почему демократы-медянки в Нью-Йорке симпатизировали конфедератам и желали поражения Союзу.
Грейс обдумывала все это с той же злобой и беспомощностью, с какими проживала воспоминания своей прабабки о местах «только для белых». Все это было неправильно, но Грейс ничего не могла поделать. Она смотрела на поднос с посудой и вдруг осознала, что этот момент был похож на ее предыдущее переживание в «Анимусе». Ее прабабка убирала дома богатых белых дам, и Грейс подумала, что в этом смысле целые поколения ее предков не держали в своих руках ничего, кроме подносов с грязной посудой. Она поставила поднос с излишним усилием, и сервировочная ложка упала с него на пол. Она оставила ложку там, хотя и почувствовала, как симуляция слабеет.
Элиза? окликнул ее пожилой мужчина, который был одновременно ее отцом и Дэвидом. Так как его симуляция была экстраполированной, он проживал этот момент таким, каким его запомнила Элиза, и ему было легче оставаться синхронизированным. Что-то не так?