Тем временем Сен-Люк подошел к жене. Жанна де Бриссак не была писаной красавицей, однако она обладала прелестными черными глазами, белоснежными зубами, изумительным цветом лица, то есть всем тем, что в совокупности принято называть очаровательной внешностью.
Сударь, обратилась она к мужу, поглощенная все той же мыслью, объясните мне, чего от меня хочет король? С тех пор как он здесь, он не перестает мне улыбаться.
Но, когда мы возвращались с обеда, вы говорили совсем другое, милая Жанна. Тогда его взгляд пугал вас.
Тогда его величество был в дурном настроении, сказала молодая женщина, ну а теперь
Теперь еще хуже, прервал ее Сен-Люк. Король смеется не разжимая губ. Я предпочел бы видеть его зубы. Жанна, бедняжка моя, король приготовил для нас какой-то подлый сюрприз. О, не глядите на меня так нежно, умоляю вас, лучше повернитесь ко мне спиной! Смотрите*, к нам весьма кстати приближается Можирон. Удержите его возле себя, приголубьте, приласкайте его.
Знаете, сударь, улыбнулась Жанна, вы даете мне довольно сомнительный совет, и, если я в точности ему последую, могут подумать
Ах, вздохнул Сен-Люк, ну и пусть подумают. Просто прекрасно будет, если подумают.
И, оставив супругу в полной растерянности, он отправился ублажать Шико, который увлеченно пыжился, изображая короля, и своими гримасами вызывал всеобщее веселье.
Тем временем Генрих, пользуясь дарованной ему свободой от королевского величия, танцевал, но при этом не терял из виду Сен-Люка: то подзывал его к себе и делился пришедшей в голову остротой, и всякий раз, независимо от того, удалась она или нет, острота вызывала у новобрачного приступ громкого смеха; то угощал его из своей бонбоньерки засахаренным миндалем и глазированными фруктами, и Сен-Люк неизменно находил их превосходными. Стоило Сен-Люку на минуту отлучиться из той залы, где был король, хотя бы с намерением поприветствовать гостей в других залах, как Генрих тут же отряжал за ним одного из своих родственников или придворных, и сияющий улыбками новобрачный возвращался к своему повелителю, а король, увидев своего любимца, обретал превосходное расположение духа.
Внезапно королевских ушей достиг настолько сильный шум, что его не могла заглушить общая сумятица звуков.
Эге! сказал Генрих. Кажется, это голос Шико. Слышишь, Сен-Люк? Король изволит гневаться.
Да, государь, отозвался Сен-Люк, не показывая вида, что уразумел намек, содержащийся в этих словах, похоже, что он с кем-то не поладил.
Поди узнай, что там случилось, распорядился король, и немедленно доложи мне.
Сен-Люк отправился выполнять приказ.
И в самом деле, Шико громко кричал, в подражание королю выговаривая слова в нос:
Я навыпускал кучу указов против расточительства; если их мало, я выпущу новые и буду их множить и множить, пока они не возымеют своего действия. Коли они недостаточно хороши, пусть их, по крайней мере, будет много. Клянусь рогами Вельзевула, моего кузена, шесть пажей, господин де Бюсси, это слишком.
И Шико надул щеки, широко расставил ноги и подбоченился, добившись полного сходства с королем.
Что он там болтает о Бюсси? нахмурясь, спросил король.
К этому времени Сен-Люк вернулся и хотел ответить, но тут толпа расступилась и открыла их взорам шестерых пажей, одетых в камзолы из золотой парчи и увешанных ожерельями; на груди у каждого пажа всеми цветами радуги сиял герб его господина, расшитый драгоценными камнями. За пажами выступал красивый молодой мужчина; он высоко нес свою гордую голову и, презрительно вздернув верхнюю губу, бросал по сторонам надменные взоры. Его строгое платье из черного бархата разительно отличалось от богатых одежд его пажей.
Бюсси! раздались голоса. Бюсси дАмбуаз!
И толпа, хлынувшая навстречу вновь прибывшему, появление которого вызвало в зале такой переполох, расступилась, давая ему проход.
Можирон, Шомберг и К ел юс окружили короля, словно желая защитить его от опасности.
Ах, вот как, слуга здесь, а хозяина что-то не видать, сказал Можирон, намекая на неожиданное появление Бюсси и отсутствие герцога Анжуйского, к свите которого тот принадлежал.
Подождем, заметил Келюс, перед слугой идут его собственные слуги, а главный хозяин, может быть, появится после хозяина шести первых слуг.
Смотри-ка, Сен-Люк, вмешался Шомберг, самый молодой, а посему и самый дерзкий миньон короля Генриха. Похоже, господин де Бюсси не слишком-то почтителен по отношению к тебе. Видишь на нем черный камзол. Какого черта! Разве это наряд для свадебного бала?
Нет, заметил Келюс, это траур для похорон.
Уж не его ли это похороны и не надел ли он траур по самому себе? пробормотал Генрих.
И при всем том, Сен-Люк, сказал Можирон, герцог Анжуйский не явился вслед за Бюсси. Неужели ты и тут попал в немилость?
Это многозначительное и тут кольнуло новобрачного в самое сердце.
Ну а почему, собственно, он обязан являться вслед за Бюсси? подхватил Келюс. Неужто вы позабыли: когда его величество оказал честь господину де Бюсси и обратился к нему с вопросом, не желает ли он принадлежать к людям короля, то Бюсси ответил, что, уже принадлежа к дому Клермонов, он не испытывает необходимости принадлежать кому-то еще и вполне довольствуется возможностью быть хозяином самому себе, ибо уверен, что в собственной персоне обретет самого лучшего господина на свете.
Король сдвинул брови и закусил ус.
И, несмотря на это, сказал Можирон, как мне кажется, Бюсси все же поступил в свиту герцога Анжуйского.
Ну и что же, флегматично парировал Келюс, значит, он счел, что герцог могущественнее нашего короля.
Это замечание до глубины души задело Генриха, который всю свою жизнь по-братски ненавидел герцога Анжуйского. Поэтому, хотя король не произнес ни слова, все заметили, что он побледнел.
Ну-ну, господа, попытался утихомирить разгорающиеся страсти дрожавший от волнения Сен-Люк, пощадите хоть немного моих гостей. Не портите мне день свадьбы.
Эта мольба, по-видимому, направила мысли Генриха в другое русло.
В самом деле, не будем портить Сен-Люку день его свадьбы, господа, сказал он, покручивая усы с лукавым видом, который не ускользнул от бедного новобрачного.
Так что же выходит? воскликнул Шомберг. Бюсси нынче в союзе с Бриссаками?
С чего ты это взял? спросил Можирон.
С того, что Сен-Люк стоит за него горой. Черт побери! В этом презренном мире каждый думает только о себе. Я не солгу, сказав, что у нас защищают только своих родных, союзников и друзей.
С чего ты это взял? спросил Можирон.
С того, что Сен-Люк стоит за него горой. Черт побери! В этом презренном мире каждый думает только о себе. Я не солгу, сказав, что у нас защищают только своих родных, союзников и друзей.
Господа, возразил Сен-Люк, господин де Бюсси мне не союзник, не друг, не родственник: он мой гость.
Услышав эти слова, король бросил на говорившего злобный взгляд.
И, кроме того, поторопился исправить свой промах несчастный Сен-Люк, сраженный королевским взором, я вовсе не собираюсь его защищать.
Бюсси, предшествуемый шестеркой пажей, с достоинством приближался к королю, намереваясь его приветствовать, но тут Шико, не стерпев, закричал:
Эй, ты! Бюсси! Бюсси дАмбуаз! Луи де Клермон! Граф де Бюсси! Тебя, видать, не докличешься, пока не перечислишь всех твоих титулов. Неужто ты не видишь, где настоящий Генрих, неужто не можешь отличить короля от дурака? Тот, к которому ты так важно вышагиваешь, это Шико, мой дурак, мой шут. Он порой вытворяет такие лихие дурачества, что я со смеху помираю.
Однако Бюсси невозмутимо продолжал свой путь и, поравнявшись с Генрихом, уже хотел было склониться перед ним в поклоне, но тут король сказал:
Разве вы не слышите, господин де Бюсси? Вас зовут.
И под громкий хохот миньонов повернулся спиной к молодому человеку.
Бюсси покраснел от гнева, но тут же взял себя в руки. Он сделал вид, будто принимает всерьез слова короля, и, словно не слыша шуточек К ел юса, Шомберга и Можирона и не видя их наглых усмешек, обратился к Шико:
Ах, простите, государь! Иные короли так похожи на шутов, что ошибиться весьма нетрудно. Я надеюсь, вы извините меня за то, что я принял вашего шута за короля.
Что такое? протянул Генрих, поворачиваясь к Бюсси. Что он сказал?
Ничего, государь, поспешил отозваться Сен-Люк, которому, по-видимому, Небо предназначило весь этот вечер быть миротворцем, ничего, ровным счетом ничего.
Нет, мэтр Бюсси, изрек Шико, поднявшись на носки и надув щеки, как это делал король, желая придать себе величественный вид, ваше поведение непростительно.
Прошу извинить меня, государь, смиренно молил Бюсси, я задумался.
О чем? Небось, о своих пажах, сударь? раздраженно спросил Шико. Да вы разоритесь на этих мальчишках, и, черт возьми, вы явно покушаетесь на наши королевские прерогативы.
Но каким образом? почтительно осведомился Бюсси; он понимал, что, позволив шуту занять свое место, король поставил себя в смешное положение. Прошу ваше величество объясниться, и если я действительно допустил ошибку, ну что ж, я признаюсь в этом со всем смирением.
Рядите в золотую парчу всякий сброд, Шико ткнул пальцем в пажей, а вы, вы, дворянин, полковник, отпрыск Клермонов, почти принц, наконец, вы являетесь на бал в простом черном бархате.
Государь, громко сказал Бюсси, поворачиваясь к миньонам короля, я поступаю так потому, что и в наше время всякий сброд наряжается, как принцы, и хороший вкус требует от принцев, чтобы они отличали себя, одеваясь, как всякий сброд.
И он вернул молодым миньонам, утопающим в блеске драгоценностей, усмешку не менее презрительную, чем те, которыми они наградили его минуту назад.
Генрих посмотрел на своих любимцев, побледневших от ярости: казалось, скажи он только слово, и они бросятся на Бюсси. Келюс, который больше других был зол на Бюсси и давно бы схватился с ним, не запрети ему этого король, положил руку на эфес шпаги.
Уж не намекаете ли вы на меня и моих людей? воскликнул Шико.
Узурпировав место короля, он произнес те слова, которые подобало произнести Генриху. Но при этом шут так картинно напыжился и был настолько смешон, что половина зала разразилась хохотом. Другая половина молчала по очень простой причине: те, кто смеялся, смеялись над ними.
Трое друзей Бюсси, почуяв назревавшую стычку, сплотились вокруг него. Это были Шарль Бальзак дАнтрагэ более известный под именем Антрагэ, Франсуа дОди, виконт де Рибейрак, и Ливаро.
Увидев такую подготовку к враждебным действиям, Сен-Люк догадался, что Бюсси пришел по поручению герцога с целью учинить скандал или бросить кому-нибудь вызов. При этой мысли Сен-Люк вздрогнул, он почувствовал себя зажатым между двумя могущественными и распаленными гневом противниками, избравшими его дом полем сражения.