Он шел, как ходят во сне, видел окружающее словно сквозь туман. Слух улавливал какие-то звуки, но мозг не осознавал их. Если бы его в эти минуты должны были казнить, он бы не сделал ни одного движения, чтобы защититься, не испустил бы ни одного вопля, чтобы вымолить пощаду.
Он так и остался сидеть на банкетке, прислонясь к стене и опустив руки, в том самом месте, где караульные усадили его.
Но постепенно, оглядываясь кругом и не видя никаких предметов, угрожающих его жизни, ничего, представляющего опасность, видя, что стены покрыты мягкой кордовской кожей, красные тяжелые шелковые портьеры подхвачены золотыми шнурами, а банкетка, на которой он сидел, достаточно мягка и удобна, он понял, что страх его напрасен, и начал поворачивать голову вправо и влево и то поднимать ее, то опускать.
Эти движения, которым никто не препятствовал, придали ему некоторую храбрость, и он рискнул согнуть сначала одну ногу, затем другую. В конце концов, опершись руками о сиденье банкетки, он слегка приподнялся и оказался на ногах.
В эту минуту какой-то офицер представительного вида приподнял портьеру, продолжая говорить с кем-то находившимся в соседней комнате. Затем он обернулся к арестованному.
Это вы Бонасье? спросил он.
Да, господин офицер, пробормотал галантерейщик, чуть живой от страха. Это я, к вашим услугам.
Войдите, сказал офицер.
Он отодвинулся, пропуская арестованного. Бонасье беспрекословно повиновался и вошел в комнату, где его, по-видимому, ожидали.
Это был просторный кабинет, стены которого были увешаны разного рода оружием; ни один звук не доносился сюда извне. Хотя был всего лишь конец сентября, в камине уже горел огонь. Всю середину комнаты занимал квадратный стол с книгами и бумагами, поверх которых лежала развернутая огромная карта города Ла-Рошели.
У камина стоял человек среднего роста, гордый, надменный, с пронзительным взглядом и широким лбом. Худощавое лицо его еще больше удлиняла остроконечная бородка, над которой закручивались усы. Этому человеку было едва ли более тридцати шести тридцати семи лет, но в волосах и бородке уже мелькала седина. Хотя при нем не было шпаги, все же он походил на военного, а легкая пыль на его сапогах указывала, что он в этот день ездил верхом.
Человек этот был Арман Жан дю Плесси, кардинал де Ришелье, не такой, каким принято у нас изображать его, то есть не согбенный старец, страдающий от тяжкой болезни, расслабленный, с угасшим голосом, погруженный в глубокое кресло, словно в преждевременную могилу, живущий только силой своего ума и поддерживающий борьбу с Европой одним напряжением мысли, а такой, каким он в действительности был в те годы: ловкий и любезный кавалер, уже и тогда слабый телом, но поддерживаемый неукротимой силой духа, сделавшего из него одного из самых замечательных людей своего времени. Оказав поддержку герцогу Неверскому в его мантуанских владениях, захватив Ним, Кастр и Юзес, он готовился изгнать англичан с острова Ре и приступить к осаде Ла-Рошели.
Ничто, таким образом, на первый взгляд не изобличало в нем кардинала, и человеку, не знавшему его в лицо, невозможно было догадаться, кто стоит перед ним.
Злополучный галантерейщик остановился в дверях, а взгляд человека, только что описанного нами, впился в него, словно желая проникнуть в глубину его прошлого.
Это тот самый Бонасье? спросил он после некоторого молчания.
Да, монсеньер, ответил офицер.
Хорошо. Подайте мне его бумаги и оставьте нас.
Офицер взял со стола требуемые бумаги, подал их и, низко поклонившись, вышел.
Бонасье в этих бумагах узнал протоколы его допросов в Бастилии. Человек, стоявший у камина, время от времени поднимал глаза от бумаг и останавливал их на арестанте, и тогда несчастному казалось, что два кинжала впиваются в самое его сердце.
После десяти минут чтения и десяти секунд наблюдения для кардинала все было ясно.
"Это существо никогда не участвовало в заговоре, прошептал он. Но все же посмотрим"
; Вы обвиняетесь в государственной измене, медленно проговорил кардинал.
; Вы обвиняетесь в государственной измене, медленно проговорил кардинал.
Мне об этом уже сообщили, монсеньер! воскликнул Бонасье, титулуя своего собеседника так, как его только что титуловал офицер. Но клянусь вам, что я ничего не знаю.
Кардинал подавил улыбку.
Вы состояли в заговоре с вашей женой, с госпожой де Шеврез и с герцогом Бекингемом.
Действительно, монсеньер, сказал Бонасье, она при мне называла эти имена.
По какому поводу?
Она говорила, что кардинал де Ришелье заманил герцога Бекингема в Париж, чтобы погубить его, а вместе с ним и королеву.
Она так говорила? с гневом вскричал кардинал.
Да, монсеньер, но я убеждал ее, что ей не следует говорить такие вещи и что его высокопреосвященство не способны
Замолчите вы, глупец! сказал кардинал.
Вот это самое сказала и моя жена, монсеньер.
Известно ли вам, кто похитил вашу жену?
Нет, монсеньер.
Но вы кого-то подозревали?
Да, монсеньер. Но эти подозрения как будто вызвали неудовольствие господина комиссара, и я уже отказался от них.
Ваша жена бежала. Вы знали об этом?
Нет, монсеньер. Я узнал об этом только в тюрьме через посредство господина комиссара. Он очень любезный человек.
Кардинал второй раз подавил улыбку.
Значит, вам не известно, куда девалась ваша жена после своего бегства?
Совершенно ничего, монсеньер. Надо полагать, что она вернулась в Лувр.
В час ночи ее еще там не было.
Господи Боже мой! Что же с ней случилось?
Это станет известно, не беспокойтесь. От кардинала ничто не остается сокрытым. Кардинал знает все.
В таком случае, монсеньер, как вы думаете, не согласится ли кардинал сообщить, куда девалась моя жена?
Возможно. Но вы должны предварительно рассказать все, что вам известно об отношениях вашей жены с госпожой де Шеврез.
Но, монсеньер, я ровно ничего не знаю. Я никогда не видал этой дамы.
Когда вы заходили за вашей женой в Лувр, она сразу возвращалась домой?
Почти никогда. У нее были дела с какими-то торговцами полотном, куда я и провожал ее.
А сколько было этих торговцев?
Два, монсеньер.
Где они жили?
Один на улице Вожирар, другой на улице Лагарп.
Входили вы к ним вместе с нею?
Никогда. Я ждал ее у входа.
А как она объясняла свое желание заходить одной?
Никак не объясняла. Говорила, чтобы я подождал, я и ждал.
Вы очень покладистый муж, любезный мой господин Бонасье! сказал кардинал.
"Он называет меня "любезным господином Бонасье", подумал галантерейщик. Дела, черт возьми, идут хорошо!"
Могли б вы узнать двери, куда она входила?
Да.
Помните ли вы номера?
Да.
Назовите их.
Номер двадцать пять по улице Вожирар и номер семьдесят пять по улице Лагарп.
Хорошо, сказал кардинал. И, взяв со стола серебряный колокольчик, он позвонил.
Вошел тот же офицер.
Сходите за Рошфором, вполголоса приказал Ришелье, пусть он тотчас придет, если только вернулся.
Граф здесь, сказал офицер. Он настоятельно просит ваше высокопреосвященство принять его.
Пусть он зайдет! воскликнул кардинал. Пусть зайдет!
Офицер выбежал из комнаты с той быстротой, с которой все слуги кардинала обычно старались исполнить его приказания.
Ах, "ваше высокопреосвященство"! прошептал Бонасье, в ужасе выпучив глаза.
Не прошло и пяти секунд после ухода офицера, как дверь распахнулась и вошел новый посетитель.
Это он! вскричал Бонасье.
Кто он? спросил кардинал.
Он, похититель моей жены!
Кардинал снова позвонил. Вошел офицер.
Отведите этого человека и сдайте солдатам, которые его привезли. Пусть он подождет, пока я снова вызову его.
Нет, монсеньер, нет, это не он! завопил Бонасье. Я ошибся! Ее похитил другой, совсем не похожий на этого! Этот господин честный человек!
Уведите этого болвана! сказал кардинал.
Офицер взял Бонасье за локоть и вывел в переднюю, где его ожидали караульные.
Человек, только что вошедший к кардиналу, проводил Бонасье нетерпеливым взглядом и, как только дверь затворилась за ним, быстро подошел к Ришелье.
Они виделись, произнес он.
Кто? спросил кардинал.
Она и он.
Королева и герцог? воскликнул Ришелье.
Да.
Где же?
В Лувре.
Вы уверены?
Совершенно уверен.
Кто вам сказал?
Госпожа де Ланнуа, которая, как вы знаете, всецело предана вашему высокопреосвященству.
Почему она не сообщила об этом раньше?
То ли случайно, то ли из недоверия, но королева приказала госпоже де Сюржи остаться ночевать у нее в спальне и затем не отпускала ее весь день.
Так Мы потерпели поражение. Постараемся отыграться.
Я все силы приложу для этого, монсеньер. Будьте в этом уверены.
Как все это произошло?
В половине первого ночи королева сидела со своими придворными дамами
Где именно?
В своей спальне
Так
как вдруг ей передали платок, посланный кастеляншей
Дальше!
Королева сразу обнаружила сильное волнение и, несмотря на то, что была нарумянена, заметно побледнела
Дальше! Дальше!
Поднявшись, она произнесла изменившимся голосом: "Подождите меня десять минут, я скоро вернусь", затем открыла дверь и вышла.
Почему госпожа де Ланнуа не сообщила вам немедленно обо всем?
У нее не было еще полной уверенности. К тому же королева ведь сказала: "Подождите меня". И она не решилась ослушаться.
Сколько времени королева отсутствовала?
Три четверти часа.
Никто из придворных дам не сопровождал ее?
Одна только донья Эстефания.
Затем королева вернулась?
Да, но лишь для того, чтобы взять ларчик розового дерева, украшенный ее монограммой, с которым она и удалилась.
А когда она вернулась, ларчик был при ней?
Нет.
Знает ли госпожа де Ланнуа, что находилось в ларце?
Да. Алмазные подвески, подаренные королеве его величеством.
И вернулась она без этого ларца?
Да.
Госпожа де Ланнуа полагает, следовательно, что королева отдала ларец герцогу Бекингему?
Она в этом убеждена.
Почему?
Днем госпожа де Ланнуа, как камер-фрейлина королевы, всюду искала ларец, сделала вид, что обеспокоена его исчезновением, и в конце концов спросила королеву, не знает ли она, куда он исчез.
И тогда королева?..
Королева, густо покраснев, сказала, что накануне сломала один из подвесков и отправила его в починку к ювелиру.
Нужно зайти к королевскому ювелиру и узнать, правда это или нет.
Я уже был там.
Ну и что же? Что сказал ювелир?
Ювелир ни о чем не слыхал.