Среди крупных купеческих семейств, занимавшихся лесопоставками, лишь в одном оказался сын по имени Петр. По счастью, городок наш мал и глава семейства Михаил Петрович Ежецкий, был личностью весьма известной и уважаемой. Но, увы, по прибытии к месту его жительства поговорить с Петром Михайловичем возможности не представилось, потому как в настоящее время он находился в Москве.
А позвольте, господин Шванин, полюбопытствовать, чем обязаны такому вниманию полиции? густо пробасил хозяин, купец первой гильдии Ежецкий.
Я с удовольствием отвечу на ваш вопрос, Михаил Петрович, но только выслушав вначале вас с супругою, раз уж нет возможности поговорить с вашим сыном.
Ежецкий было открыл рот, но его опередила Анна Ивановна:
Неужто что случилось! наседкой всполошилась она. Господин пристав, если что с Петрушей!.. Не будьте жестоким!.. Мы родители, вы же понимаете! А поэтому не можете нас томить неведением!
Я едва сумел успокоить разволновавшуюся даму и заверить, что ни о каких бедах с их сыном мне ничего не известно. Однако, в силу проводимого расследования, мне надобно знать все подробности дружбы Петра Михайловича с сыном рязанского фабриканта Владимирова.
И тут меня ожидала большая неожиданность! Оказалось, что ни о каком Владимирове Ежецкие никогда не слыхали.
Не ездил Петр в Рязань ни по каким торговым делам! К торговле он касательства не имеет, огорошил меня Михаил Петрович. Бывает дома он, конечно. Но все больше в Москве.
Петруша наш студент Императорского технического училища6! с гордостью вставила успевшая взять себя в руки Анна Ивановна.
А не мог ли он позднее самостоятельно посетить Рязань. Ну, заехать к товарищу, к примеру?
Да если бы у Петеньки был там товарищ, он беспременно рассказал. У него от нас секретов нет. Однако, скоро он должен приехать на каникулы. И ежели вы, господин пристав, имеете желание с ним поговорить, то милости просим.
Как наивны бывают родители в своей слепой вере словам детей!
Получив от супругов клятвенное обещание известить меня о приезде сына, я, ввиду окончания уже присутствия, отправился домой, по пути рассуждая о том, что расследование все ж придется продолжить. Простите великодушно, господин полицмейстер, но угроза вашей карьере уже не довод против этого.
А по утру, когда я еще не успел выпить свою обычную чашку кофе, колокольчик у моего парадного заполошно зазвонил. Не люблю я эти ранние беспокоящие звонки, они редко предвещают что хорошее, уж знаю по опыту.
К несчастию, и на этот раз опыт мой меня не подвел вести были очень нехороши, а вернее, даже страшны.
Тонко охнув, горничная, испуганно шарахнулась от двери и в гостиную вихрем внесся Пульхров:
Ваше высокоблагородие, Иван Иванович, собирайтесь без промедления! с порога замахал он руками. В доме купцов Платициных, что на Соборной, страх и ужас сотворились!
Прибыв на место, я убедился, что про «страх и ужас» мой помощник не то что не соврал, а даже был несколько сдержан. Такого я не видал никогда!
В сумеречном подвале старого каменного дома у серой с облупившейся штукатуркой стены вповалку лежали четыре тела: пожилой худощавый господин, полная дама средних лет, да двое молодых людей супруги Платицины и двое их старших сыновей. Лица мужчин были искажены чудовищными гримасами, глаза вылезли из орбит. Скрюченными пальцами самый молодой из них вцепился в плечо своего брата, словно хотел спрятаться за ним. Лицо дамы же было спокойно, лишь выглядело слегка удивленным. И лежала она почти посередь комнаты.
Ужасная сия картина оглашалась страшным истерическим визгом в просторных подвалах городовые ловили третьего, младшего сына Платициных, Семена. Он явно был не в себе. Что, впрочем, не мешало ему ловко уворачиваться от тщетно пытавшихся скрутить его полицейских.
Одна из призванных в качестве понятой баб, по виду кухарка, уже лежала в беспамятстве, а дворня отливала ее водой. Мужики с бледными лицами трусливо толпились у входа в подвал, мелко и суетливо крестясь. Лишь бородатый кряжистый дворник со спокойствием взирал на происходящее, покуривая почернелую обгрызенную трубочку.
Признаюсь, я тоже не сразу совладал с собою, бегло оглядел подвал, решив более тщательный осмотр отложить, и направился к флегматичному дворнику. Завидев меня, тот стащил с головы картуз, поздоровался:
Здравия желаю, господин ротмистр7!
Здорово, борода. Вижу, знаешь меня. А ты кто таков?
Как не знать, господин Шванин. Я тут, у них, значит, он кивнул на распахнутую дверь подвала, источающую слегка заглушенные толстыми стенами вопли, уж второй десяток лет служу, потому всех значительных лиц по городу знаю. А меня Федором Зайцевым кличут. Отставной гвардейской пехоты рядовой. С села Ильинского я. А служу вот здеся.
Славно, я был несколько сконфуженный отнесением себя к «значительным лицам». Ну, Федор, что видел, что знаешь?
Так что, ваше высокобродь, взяв метлу «на караул», начал он доклад. Вчерась с вечера хозяин всю дворню отправил по домам
Что, так заведено было? На ночь никто из дворни не оставался?
Дворник слегка помялся:
Дык, нет. Завсегда оставались. Ежели только выходной кому давали. А в этот раз всех разом распустили. А почему нам про то не ведомо.
Гм Странно. Ну, да ладно, продолжай, Федор.
Значит, распустили всех по домам. Ага. А ноне я первым пришел я завсегда первый встаю. Так, значит, пришел я первым, да и сразу эту вот музыку, опять жест в сторону подвала, услышал. Удивился эко диво, баба какая-то голосит. Попервой-то я не понял, что это не баба, а младший барин-то. Ага. Хозяева были людьми верующими, смирными, чтобы баловство какое, али непотребство ни-ни. А тут на тебе! Ага. Сунулся я, стало быть, к подвалу, глядь! ан дверь-то подвальная приоткрыта. Правду сказать, оробел поначалу, но опосля все ж скрепился, зашел. Увидал всю картину эту и аж не помню, как наружу выскочил. Охолонул малость и побег за городовым, они тут завсегда на площади стоят. А там уж господа полицианты прибыли.
Ясно. А чужих, как утром пришел, никого не видел?
Нет, ваше высокобродь, чужих не видал. Не было таких. Тут ведь кобели-то страсть какие злющие. Ажно из дворни их некоторые боятся. Как я пришел, все они по двору бегали, хвостами виляли я им корм завсегда задаю. Это уж опосля, как господин городовой Прибытков пришли, я их, кобелей, значит, на псарне запер. Так вот, если б чужой кто был они б его в лоскутки распустили! Нет, не было чужих.
В этот момент в ворота вошел полицмейстер. Едва оглядевшись, он сразу направился ко мне.
Ступай, Федор, отпустил я дворника. Но будь недалеко может статься потребуешься.
Выслушав мой короткий доклад о произошедшем, Александр Григорьевич несколько побледнел, с опаскою посмотрел на дверь подвала и, крякнув, заложил руки за спину. Оно и мне не особенно хотелось спускаться в подвал, но тут, на наше счастье, дверь его распахнулась и трое дюжих полицейских выволокли визжащего и крутящегося наподобие червяка юношу. За ним показалась невозмутимая физиономия Розенплентера.
Его сразу в лечебницу нужно, имея ввиду юношу, сказал доктор. Не думаю, что в ближайшее время можно будет с ним разговаривать.
Полицмейстер хмуро кивнул городовым и те поволокли несчастного к воротам.
А картинка-то знакомая, Иван Иванович, продолжил меж тем Владимир Карлович. Одно в одно как на Шацкой, в доме купчихи Дюжевой сердечный удар. Я бы сказал, опять же, как и на Шацкой, что их всех что-то до чрезвычайности напугало, вследствие чего и произошел разрыв сердечной мышцы. Хозяйку, по-видимому, удар так быстро хватил, что она сразу скончалась, не сходя с места. Да и мужчины-то не на много ее пережили, может миг какой-то спустя померли. А младший, Семен, возможно, покрепче оказался. Всего лишь рассудка лишился. Хотя Кто знает, что хуже, проявил, наконец, некие человеческие чувства невозмутимый эскулап. Смерть наступила не ранее полуночи. Внешних повреждений на трупах не обнаружено. Это все.
Слегка кивнув нам, он был таков. Полицмейстер недовольно покосился ему вслед, по своему обыкновению пожевал сухими губами, но ничего не сказал. Взаимная неприязнь Владимира Карловича и Александра Григорьевича была давней. Как-то раз, тогда еще городской пристав Дорошенко сильно обидел недоверием земского врача Розенплентера. Но это совсем иная история. Ныне не досуг
Меж тем осмотр подвала никаких особенных улик не дал. Тут даже и пыли-то не было, как в доме Дюжевой. Но, что интересно, здесь имелись такие же свежие отверстия в стене, что и в доме на Шацкой улице одно расположенное пониже, другое повыше. Однако, мусора, как то осколков кирпича и штукатурки, не было.
Полицмейстер поморщился, как от зубной боли и вопросительно глянул на меня.
Теперь уже очевидно сходство смерти Владимирова на Шацкой с нынешним происшествием. Кроме того, имеются подозрения, что под видом Петра Ежецкого действовал некто неизвестный, заманивший с непонятной целью Владимирова в дом Дюжевой, где тот и скончался, и я рассказал начальству о своей встрече с Ежецкими.
Да-да, Иван Иванович, сокрушенно вздохнул полицмейстер. Вы оказались правы. Надобно по обоим случаям провести тщательнейшее расследование. Однако э-э Надо бы без огласки Ни к чему обывателей-то пугать. Вы уж, голубчик, озаботьтесь.
Я неопределенно пожал плечами. Ну, дворню можно на время расследования под административный арест поместить, для пресечения разглашения сведений. Но потом-то? А впрочем, подумалось мне, там уж поглядим.
Я проводил господина полицмейстера до коляски, затем вернулся во двор, где мой помощник о чем-то оживленно разговаривал с длинным и тощим как жердь городовым. Завидев меня, он возбужденно замахал руками:
Иван Иванович, сюда! Тут дело такое, что это уж давно тянется!
Что тянется? не понял я. Ты, Иван Владимирович, так-то не шути. Благо их высокоблагородие отбыли. А то б тебе на орехи досталось!
Да вот! с радостной улыбкой юноша ткнул пальцем городового в грудь. Ну, говори, Шишкин!
Полицейский растерянно дернул себя за ус:
И попутал же бес меня ляпнуть!
Видимо, мое упоминание о недовольстве полицмейстера так на него подействовало.
Ты, Шишкин, не причитай, а дело говори. Ежели это касается преступления, то ты, как лицо, состоящее на охране спокойствия обывателей, молчать не должен, ласково, как малого ребенка, начал уговаривать его Пульхров.