Род ее занятий не вызывал вопросов. Китайская проститутка, одна из многих. Чего в ней примечательного?
Деникин принялся выбирать перчатки, отчего-то не переставая краем глаза следить за молодой женщиной. Видимо, почувствовав, что ее разглядывают, она подняла голову и посмотрела на Деникина, улыбаясь тонкими, не подведенными на время дня, губами.
Ее красота вовсе не восхищала, совсем нет: резкие скулы, острый подбородок, удлиненные узкие глаза под набрякшими веками. Пожалуй, хорош был лишь нос: маленький, прямой, точеный. Однако, глядя на нее, Деникин, обычно не особо ходок до падших женщин, вдруг вспомнил слова Чувашевского. Учитель не находил в себе сил вести уроки, прежде не утолив телесную нужду - и помощник полицмейстера сейчас ощутил тоже самое.
Выбрав нитки и расплатившись, проститутка вышла из лавки. Деникин, забыв о цели своей прогулки, тотчас последовал за ней и нагнал на углу дома.
- Пойдешь со мной?
Китаянка снова загадочно улыбнулась Деникину.
- Я просто так не хожу... господин полицмейстер.
Говорила она на удивление четко и чисто, без малейшей примеси шепелявого азиатского говора.
- Это-то ясно, так почем же?
Во взгляде проститутки мелькнуло податливое лукавство. Смотря на нее вблизи, Деникин все более убеждался в своем прежнем намерении.
- Не счесть в деньгах...
Помощник полицмейстера не слишком-то ее понял. Она торговалась?
- А в чем тогда счесть?
- Приходите ко мне под вечер... Хоть нынче же. И сами все узнаете, - многообещающе отвечала женщина. - Вы сыщите меня в доме Фаня, что в четвертом квартале. Но вы и сами про то ведаете, так как уже гостили у нас... с вашим темноволосым другом. Там спросите меня.
Дом Фаня - тот самый, где Деникин с Ершовым намедни столь возмутительно опозорились, и она про то, конечно, знала. Вот досада!
- Спрошу, но как тебя звать?
- Я Цинь Кианг. Однако вы можете звать меня так, как вам нравится... Прощайте же, господин полицмейстер. До скорого свидания, - и китаянка скрылась за углом.
В тот день Деникин так и не дошел до управы. Искушающее наваждение не отступало, и все часы, что оставались до вечера, он провел дома в мыслях о плотских утехах. Сумерки едва опускались, как Деникин вышел на улицу и пешком направился в четвертый квартал.
Помощник полицмейстера опасался недоброго приема, однако обитательницы встретили его радушно, ничем не показывая, что узнали. Не увидел он и знакомых лиц, что тоже не относилось к желательному.
Большеголовая и когтистая привратница, широко улыбаясь, проводила Деникина во второй этаж. Отворяя дверь в конце коридора, на которую указывал длинный палец, помощник полицмейстера на миг ощутил безрассудную тревогу. Не за ней ли в минувший раз скрывались те, кто поспешил укрыться в окне?
Большеголовая и когтистая привратница, широко улыбаясь, проводила Деникина во второй этаж. Отворяя дверь в конце коридора, на которую указывал длинный палец, помощник полицмейстера на миг ощутил безрассудную тревогу. Не за ней ли в минувший раз скрывались те, кто поспешил укрыться в окне?
Впрочем, Деникин немедленно отбросил нелепые мысли. Дело почти раскрыто, а домыслы Ершова лишь отнимали время, не находя никакого подтверждения и потому не имея ценности.
За дверью ждала Цинь Кианг, изрядно похорошевшая к ночи. И, право слово, она не стала занимать Деникина разговорами. Не взяла она и денег - гортанно смеясь, игривым жестом оттолкнула руку.
Столь знакомый город не переставал удивлять неизведанным.
Нынешним вечером Деникин вновь намеревался посетить дом Фаня, только на сей раз он планировал захватить для Цинь Кианг подарок - не слишком многозначительный, но при том - необычный.
Но для начала следовало немного вздремнуть.
***
Деникин долго брел по безжизненной ледяной пустыне - до тех пор, пока не уткнулся в невесть откуда взявшуюся дверь.
- Ищи под снегом! - сказал мягкий голос покойной матери.
Затем и без того тревожный сон обратился и вовсе сущим кошмаром.
- Деникин! Просыпайтесь! Отчего вы все время спите?
Помощник полицмейстера отказывался верить ушам. Немыслимо, чтобы он отыскал его и здесь! Однако с каждой секундой - и очередным настойчивым прикосновением к плечу - сомнения все более растворялись.
Деникин открыл глаза.
- Вы не заперли дверь. А если бы в дом проникли те беглые и похитили вас, пока вы столь крепко спите?
Добившись своего, Ершов по-хозяйски занял приставленную к обеденному столу табуретку. Подле ее ножки стоял суконный мешок, которого - в том Деникин не сомневался - еще накануне тут точно не было.
Нехотя, он поднялся на кровати и принялся растирать все еще сонные глаза.
- Который сейчас час?
- Уже сумерки.
Эх. Надобно бы не слишком долго задерживать гостя.
- Что-то срочное, Ершов?
- Я хотел составить вам компанию на вечер, - ответ прозвучал так, как будто бы подобный вид досуга входил в заведенный порядок вещей.
- Но у меня есть планы!
Видимо, это прозвучало чересчур резко - лицо Ершова на миг озарила обида. Однако околоточный тотчас нашелся:
- Желаете посетить опиумную курильню? Ваш добрый друг доктор как раз возвратился в город. Или, быть может, веселый дом?
Деникину почудилось, будто бы некая холодная рука проникла прямо в его нутро. Нет, Ершов никак не мог о том проведать - он лишь болтал пустое, по своему обычаю. Впрочем, даже если околоточный и успел вперить свой нос столь глубоко в дела Деникина, что все вызнал - то и что с того, в самом деле?
- Что ж, Ершов... В любом случае, вы здесь. Так, может, раскинем карты? - Деникин изо всех сил пытался изобразить радушного хозяина.
- У меня есть план куда лучше! Посмотрите, что я принес, - заметно воодушевившись, Ершов растворил мешок и протянул своему начальнику.
- Что это, Ершов? Пустые бутылки?! Какого беса вы мне их притащили? - изумился Деникин.
- Мы возьмем их с собой и направимся за околицу, где станем упражняться в стрельбе, - тоном, исключающим дальнейшие пререкательства, отвечал Ершов. Однако Деникин все же не согласился.
- Что-что? Вы нанесли мне визит в мой единый свободный день с тем, чтобы вновь увлечь в леса?!
- Ну, во-первых, не единый. Во-вторых, за городом рыщет банда... Мы должны быть во всеоружии, чтобы выйти на встречу с ней... Не так ли?
Заспанный Деникин не находился, что возразить. Тем более, в ответ Ершов мог бы и показать свою руку, а возвращаться к этой беседе было весьма унизительно.
Но как его выпроводить?
- Одевайтесь же поскорее, Деникин.
Не понимая, как так вышло, что околоточный стал распоряжаться его жизнью, Деникин, тем не менее, подчинился.
Взяв фонари и мешок с бутылками, полицейские вышли в сторону леса.
Почти всю дорогу они провели в безмолвии, изредка нарушаемом тихим пением Ершова, то и дело затягивавшего некогда популярный романс:
- Под чарующей лаской твоею, оживаю я сердцем опять... Грезы прежние снова лелею, вновь хочу я любить и страдать...
Признаться, слух у него имелся. Впрочем, на ходу голос сбивался, и певец замолкал.
Судя по всему, Ершов находился в превосходном расположении духа.
- Отчего у вас нет граммофона, Деникин? Волшебная вещь!
- Лучше бы вы остались дома, Ершов, и слушали свой граммофон...
На околице, там, где была свежая вырубка, спутник Деникина расставил по пням бутылки, равномерно окружив фонарями.
- Взяли ли вы оружие, Деникин?
- Когда бы я успел это сделать? Вы не предоставили мне такой возможности.
- Не беда: мы станем по очереди стрелять из моего. Я начну?
- Валяйте!
Ершов прицелился и метко сбил центральную бутылку. Сменив ее на новую, взятую из мешка, протянул пистолет Деникину и отошел довольно далеко в сторону.
- Ваш черед!
Помощник полицмейстера повернул оружие дулом к бутылкам и спустил курок. Тишина.
- Нет - нет, попробуйте снова! Представьте, что пистолет - это ваша рука. Но не зажимайте его в кулаке, выпрямите указательный палец. Да не так - он должен быть вдоль. Поднимите руку. Выше. Еще выше. Теперь ниже. Хорошо... Прицельтесь. Смотрите на бутылки!
Очевидно, Деникин все же слишком рано одернул руку, нажимая на спусковой крючок. Пуля зарылась в сугроб неподалеку.
- Когда стреляете - рукой не шевелите! Давайте снова!
На этот раз Деникин попал - правда, не в бутылку, а в фонарь.
- Эх... Этак у нас и вовсе фонарей не останется. Как в потемках в город вернемся? Но уже лучше. Давайте-ка я вновь покажу.
Ершов сшиб очередную бутылку.
- Где вы этому научились?
- В здешней школе околоточных. Я в ту пору в пожарной дружине служил. Тяжко пришлось: днем - ученье, в ночи - пожары. Но окончил с отличием. Покойный господин полицмейстер - он в часы досуга читал законоведение - на выпуске лично пожал мне руку и изъявил радость видеть в рядах городской полиции.
- И отчего вам все это понадобилось?
- Вы ни за что не поверите, Деникин, но я желал приносить пользу городу...
- Слыхал я, в пожарной дружине и жалование пониже.
- Это вовсе не стало резоном, Деникин! - обозлился Ершов. - Впрочем, откуда же вам понять. Вашу судьбу всю за вас решали.
- Что вы можете о том знать?
- Совершенно все! Ваш батюшка, ныне отставной чиновник горного ведомства, при котором вы ранее и служили, сослал вас сюда. Если не ошибаюсь, после некого инцидента с чужой супругой. Так сказать, выслал с глаз долой. Вы же о службе полицейского прежде и ведать не ведали... Но зато окончили целых два курса межевого института. Так что, если кто из управы мог подойти под сей лицемерный образовательный ценз, так это, без сомнения, вы. Коллежский секретарь... Стреляйте!
- Это пустая зависть, Ершов...
Деникин попал в дерево.
Мимо проезжала телега с дровами.
- Ишь чего - полицейские стреляться удумали, - заметил горожанин, что правил повозкой.
- Ветреники столичные... Словно забот иных нет, - откликнулся его спутник.
XIII. Злая судьба
От тяжелой пощечины Василий едва устоял на ногах. Однако вслед за первой тут же нагрянула и другая, не менее веская. Затем отец схватил его за плечи и с силой швырнул об пол - точно, как в детстве.
К счастью, падать было не больно - медвежья шкура, хоть и порядком истертая, но все же довольно мягкая, весьма выручила.
- Охотился ты? Не сказав ни слова, сгинул чуть ни на две недели кряду. Охотился он! Мать все дни тебя звала. Все проститься надеялась, до последнего. Никогда тебе этого не забуду и не прощу, Васька. Слышал? Никогда! - все еще не уняв раздражение, Софийский толкнул сына в плечо носком сапога.