Значит, у вас иной наниматель, нежели я полагал, слегка удивился Монз. Что же, все мы порой ошибаемся. Жаль, что именно теперь, когда я позволил себе принимать гостей. Хочу указать, что один из них
Завершив излагать план, наёмник поднял руку и чуть шевельнул пальцами. Нахмурился, повторил жест. Ул вздрогнул, очнувшись от столбняка. Когда он услышал слово «труп», в голове сложился окончательный узор понимания.
Выстрел из лука стал неизбежен. Из боевого лука! В живого человека Сжав губы, Ул пробно натянул тетиву. Он сделался холоден, как тот зимний ветер, что гладил щеку не так давно. Ул не сомневался: наёмник внизу, на улице, ждёт действий своего дозорного на крыше. Каждый миг промедления увеличивает угрозу переписчику.
Вдох. Стрела в пальцах боевая. Она длиннее и тяжелее самодельных. Она обжигает кожу холодом.
Вдох. Может, наёмнику хватит здравого расчёта и страха, чтобы уйти, почуяв неладное?
Вдох. Сердце даже не сбоит Хотя повод ох, какой весомый. Наемник кивает подручному с саблей, отступает на шаг, тем указывая Улу цель первого выстрела.
Вдох, плавный Тетива приятна в натяжении, силу удобно вкладывать, боевой лук принимает её куда охотнее, чем испуганно хрустящий учебный.
Обладатель сабли отводит руку для удара! Стрела коротко свистит, прошивает плечо насквозь и ломается о мостовую И ничто не ломается в мире, где твою рукой пролита кровь. Не дрожит земля, не бьет по щеке презирающий тебя отныне ветер, не хохочут ночные птицы, не
Не так, шевеля губами и не дыша, отругал себя Ул.
Он целил в руку выше локтя, а попал в плечо. Он не учел, насколько туже и точнее боевой лук, насколько прямее полет тяжелой стрелы.
Снова оперение пощекотало пальцы, ожгло. Полет второй стрелы оказался выверен куда надёжнее. Болтливый наёмник получил то, что ему и назначалось Улом: прошитую вскользь шею и проломленную ключицу вооруженной руки.
Третьего наемника внизу, за углом дома, Ул не видел, пока тот не бросился бежать, пригибаясь и виляя. Умный трус отделался пробитой ниже колена ногой.
Монз-великий-человек, слитно выдавил сквозь зубы Ул, расслабляя пальцы и кое-как убеждая их не дрожать. Я б-бы Кричал бы, точно. Будь я такой старый, и когда свои в доме я бы кричал. Без толку, умер бы скорее и доставил гадам радость. Он о себе ни на миг не думал! Знал, я услышу воров, и им библиотеку не поджечь. Монз верил в меня Хоть и звал чудовищем.
Губы помогали перемалывать мысли сыпучие, вёрткие и слишком многочисленные. Тем временем тело без помощи сознания делало своё дело. Кралось, текуче сползало в тень у склада, водило шеей, расширяя обзор.
Наконец, Ул смог справиться с собой. Осмотрелся ещё раз, сознательно убеждаясь, что иных наёмников нет. Догнал Монза у двери дома и подставил ладонь, когда из дрожащей руки переписчика выскользнул ключ.
Однако ты воистину чудовище, прислонясь к стене, признал Монз. Благодарю.
У мамы есть капли, Ул провернул ключ, тихо отворил дверь. Обопритесь. В библиотеку или на кухню?
На кухню, решил Монз. Не капли, есть кое-что получше в запасе. Мне оно вредно в иное время, а тебе, может статься, рано такое пить. Хотя обычно люди сперва привыкают пить и только после стреляют по живым мишеням. Мне жаль, что ты оказался втянут Посмотри на верхней полке. Бери малые чашечки, вон те. И себе, сегодня определённо можно, даже нужно.
Монз принял напиток слегка дрожащей рукой, выпил в два глотка и откинулся к стене. Ул с отвращением принюхался, выпил и стал ждать, пока жар осядет в живот. Будто туда ударили ножом.
Они выживут, все, пообещал себе Ул. Я хорошо целился.
Они не дотянут до рассвета, все, передразнил Монз. Мы хорошо успели уйти. Теперь там наёмников, как грязи. К утру не останется ни тел, ни крови на мостовой, вот увидишь. Что я обязан сказать тебе, о чем умолчу? Начал дело бес. Позже ко мне приезжали от князя. Затем дело перехватили расторопные люди советника канцлера. Их требования были жёстче, а угрозы весомее. Однако же убить меня явились не они. Сегодня в городе много гостей кто вмешался, кто посмел? Бес Рэкст тот ещё зверь, а только он бы не нанял дешевых ублюдков. Он бы, пожалуй, сам явился туда, куда я был вызван вечером. Неужто все же князь? Или есть некто, гадящий багряному? Или
Не хочу знать, отмахнулся Ул. У меня вопрос поважнее.
Он промчался в библиотеку, в прыжке добыл книгу с рисунками, чтобы мигом вернуться и выложить её перед Монзом. Шёпотом, глотая слова и заикаясь, Ул рассказал о внезапном понимании смысла, о тычке в собственный затылок и пропавшем времени.
Я чудовище, глядя на свои руки, сообщил Ул. Было особенно мерзко то, что пальцы не дрожат. Невозможно глотать знания, как эту горючую дрянь. Нельзя стрелять и не волноваться Зачем мне быть таким? Что со мной творится?
Алые не знают трепета, когда отстаивают правду. А прочее, с книгой Похоже на золотой дар, редкое его проявление, именуется чтением в захлёб, Монз повёл бровью, вдруг успокаиваясь по-настоящему. Такое с тобой в первый раз? Только с книгами?
Птица, выдавил Ул. Поймал для одной девочки, сказал слова, которые шепнул мне ветер. Ещё цветок, кувшинка. Помните, я упрямо учился читать историю в старых стихах, ту, о соловье и розе? В записи иные слова, я сказал свои без рифмы, в ином ритме. Но можно было и по книге кажется..
Птица, выдавил Ул. Поймал для одной девочки, сказал слова, которые шепнул мне ветер. Ещё цветок, кувшинка. Помните, я упрямо учился читать историю в старых стихах, ту, о соловье и розе? В записи иные слова, я сказал свои без рифмы, в ином ритме. Но можно было и по книге кажется..
Что-то вышло из слов, сказанных тобою над цветком? Молчишь Значит, вышло, наливая себе новую порцию, промурлыкал Монз. Зря кривишься, напиток чудный. Выдержка его такова, что позволяет вспомнить молодость. Мою. Птица, ага занятно. Чудовище, слушай внимательно, трезвый не стану повторять. Утром не пожелаю и вспомнить, что разговор был. Знания ничто. Кровь, дар глупость все это.
Но
Сэн владеет особенной саблей. Сабля делает его легендой или чудовищем? Дважды неверно. В разных поколениях саблей Донго убили беса, зарезали старейшего и достойнейшего ноба золотой ветви, зарубили в пьяной драке друга Сабля долго висела на роскошном ковре, бесполезным украшением. Оружие, а знание тоже оружие, само по себе не убивает и не защищает. Глотай знания, сколько посильно. Не бойся их. Себя бойся!
Монз прищурился и подвинул ближе ополовиненную бутыль. Ноздри раздулись шире, но чашечка не наполнилась снова. Старый переписчик решительно откинулся на стену и скрестил руки. Помолчал, покривился и все же продолжил разговор.
Только тебе решать, спать ли в кровати или лазать по крышам, рискуя всем. Брать ли лук И, конечно, кого выцеливать. Тебе выбирать. Тебе жить далее со своим выбором и его последствиями. Монз нетвёрдым жестом велел убрать бутыль. Смахнул и чашечку, которую Улу почему-то оказалось сложно поймать. Какая ночь! Если мои догадки верны, что невозможно, то я могу отдать ценность, как только решу: бесу или людям канцлера чтобы они отдали бесу. Я хранил её сорок лет, рискуя всем. Пожалуй, пора на покой. Сядь. Прикрой глаза. Тебе дурно после прочитанного, сделанного и выпитого, но скоро станет много хуже, перетерпи и это. Вот, погоди теперь открой глаза и прочти, в захлёб.
Ул исполнил указания. В голове гудело. Жар пек щеки, уши, пальцы рук и ног
На столе ждал внимания лист, жёлтый от времени, обтрёпанный, много раз согнутый и надорванный по сгибам. С первого взгляда показалось: на бумаге уцелели лишь выцветшие намёки на узор. Но, стоило всмотреться, как лист сделался колодцем, а сам Ул рухнул в него не взглядом, всем сознанием! Ветерок, свитый из тепла, холода, запахов и посвистов, не гладил волосы, а норовил выдрать их, вцепившись отчаянно. В колодце делалось всё темнее, но из глубины проступал блик, похожий на звезду. Ул протянул руку, моргая слезящимися в потоке ветра глазами, и рука сделалась бесконечна, дотянулась до дна бездны и тронула свет.
Башенные часы кувалдой вдолбили в больную голову шесть ударов. В щель приоткрытых глаз вломилось безжалостное солнце. Ул застонал, на ощупь нашёл покрывало и потянул на лицо, шипя от боли.
Мир свихнулся, откуда вдруг солнце, отчаялся он, запинаясь от тошноты.
Шесть вечера, шепнул в ухо Сэн. Ты был вовсе плох.
Я в порядке. Правда. Скажи маме.
Ул почувствовал, как его голову бережно приподнимают. У губ появился холодный, влажный край кружки. Вода показалась на вкус слаще меда. Она убрала и жажду, и лихорадочный жар.
Тут такое творится пей. Приходил славнейший ноб алой ветви! продолжил Сэн. Не знаю, что ему пообещал Монз, но у меня есть второй поручитель. Канцлер страшный человек, так говорят все. Я поражён, его служба оказала нам услугу! Если это их рук дело Ничего толком не понимаю, но у наших дверей каждый час проходит стража, с чего бы? Ты все пропустил! Сэн судорожно вздохнул. Ты что, из-за сабли так извёлся? У меня душа не на месте.
Не шуми, взмолился Ул. Еще воды.
Он кое-как сел, хотя комната при этом норовила лечь на бок или даже перевернуться. В ослепших от солнца глазах плясали зелёные звёздочки, черные и жёлтые круги мельничными жерновами перетирали рассудок. В ушах гудело, мысли все до единой сделались вроде летучей пыли, ничтожны и неуловимы.
Очнулся, голос Монза пробился через прочие звуки. Пить тебе рано, запомни на будущее. В памяти как, пусто или тесно?
Пусто, но тесно, пожаловался Ул.
Значит, приживётся и будет дремать до поры. Я договорился о носилках для ноба. Бал через час, но дурной Донго твердит, что без тебя не сдвинется с места. Ты не болен. Одевайся, голос стал тише, приблизился. Весь день обманываем твою маму. Не доползёшь до носилок, пока она лечит торговку Ану от ячменя, её саму надо будет лечить. Как же, любимая кровиночка еле дышит и зеленее плюща.
Пусто, но тесно, пожаловался Ул.
Значит, приживётся и будет дремать до поры. Я договорился о носилках для ноба. Бал через час, но дурной Донго твердит, что без тебя не сдвинется с места. Ты не болен. Одевайся, голос стал тише, приблизился. Весь день обманываем твою маму. Не доползёшь до носилок, пока она лечит торговку Ану от ячменя, её саму надо будет лечить. Как же, любимая кровиночка еле дышит и зеленее плюща.
Пришлось, через силу выполняя всякое движение, одеться. Повиснув на плече Сэна, сползти по лестнице и кое-как втиснуться в носилки. От простейших действий спина взмокла, руки дрожали лихорадочно, крупно. Но Ул упрямо жевал мёд в сотках, подсунутый Сэном, запивал травяным настоем.