Подкапывай Тише, не кидай в воду. Ребята, подавайте, подавайте вперед Зубцов!
Здесь, ваше благородие.
Погоди-ка Наставляй вот сюда Подкопни еще Опускай Легче
Легче, ребята, плечо оторвешь Насовывай
Ну-ка, посунь
Не ори, тише ты, сволочь!
Упирай другой конец Ваше благородие, поднимать?
Концы привязали?
Готово.
Поднимай
В облаках тумана, насыщенного лунным светом, заскрипев, поднялись две высокие жерди, соединенные перекладинами, перекидной мост. На берегу, едва различимые, двигались фигуры охотников. Говорили и ругались торопливым шепотом.
Ну что сел?
Сидит хорошо.
Опускай осторожнее
Полегоньку, полегоньку, ребята
Жерди, упертые концами в берег речки, в самом узком месте ее, медленно начали клониться и повисли в тумане над водой.
Достанет до берега?
Тише опускай
Чижол очень.
Стой, стой, легче!..
Но все же дальний конец моста с громким всплеском лег на воду. Телегин махнул рукой.
Ложись!
Неслышно в траве на берегу прилегли, притаились фигуры охотников. Туман редел, но стало темнее, и воздух жестче перед рассветом. На той стороне было тихо. Телегин позвал:
Зубцов!
Здесь!
Лезь, настилай!
Пахнущая едким потом рослая фигура охотника Василия Зубцова соскользнула мимо Телегина с берега в воду. Иван Ильич увидел, как большая рука, дрожа, ухватилась за траву, отпустила ее и скрылась.
Глыбко, зябким шепотом проговорил Зубцов откуда-то снизу. Ребята, подавай доски
Доски, доски давай!
Неслышно и быстро, с рук на руки, стали подавать доски. Прибивать их было нельзя, боялись шума. Наложив первые ряды, Зубцов вылез из воды на мостик и вполголоса приговаривал, стуча зубами:
Живей, живей подавай Не спи
Под мостом журчала студеная вода, жерди колебались. Телегин различал темные очертания кустов на той стороне, и, хотя это были точно такие же кусты, как и на нашем берегу, вид их казался жутким. Иван Ильич вернулся на берег, где лежали охотники, и крикнул резко:
Вставай!
Сейчас же в беловатых облаках поднялись преувеличенно большие, расплывающиеся фигуры.
По одному бегом!..
Телегин повернул к мосту. В ту же минуту, словно луч солнца уперся в туманное облако, осветились желтые доски, вскинутая в испуге чернобородая голова Зубцова. Луч прожектора метнулся вбок, в кусты, вызвал оттуда корявую ветвь с голыми сучьями и снова лег на доски. Телегин, стиснув зубы, побежал через мост. И сейчас же словно обрушилась вся эта черная тишина, громом отдалась в голове. По мосту с австрийской стороны стали бить ружейным и пулеметным огнем. Телегин прыгнул на берег и, присев, обернулся. Через мост бежал высокий солдат, он не разобрал кто, винтовку прижал к груди, выронил ее, поднял руки и опрокинулся вбок, в воду. Пулемет хлестал по мосту, по воде, по берегу Пробежал второй, Сусов, и лег около Телегина
Зубами заем, туды их в душу!
Побежал второй, и третий, и четвертый, и еще один сорвался и завопил, барахтаясь в воде
Перебежали все и залегли, навалив лопатами земли немного перед собой. Выстрелы исступленно теперь грохотали по всей реке. Нельзя было поднять головы, по месту, где залегли охотники, так и поливало, так и поливало пулеметом. Вдруг ширкнуло невысоко раз, два, шесть раз, и глухо впереди громыхнули шесть разрывов. Это с нашей стороны ударили по пулеметному гнезду.
Телегин и впереди него Василий Зубцов вскочили, пробежали шагов сорок и легли. Пулемет опять заработал, слева, из темноты. Но было ясно, что с нашей стороны огонь сильнее, австрийца загоняли под землю. Пользуясь перерывами стрельбы, охотники подбегали к тому месту, где еще вчера перед австрийскими траншеями нашей артиллерией было раскидано проволочное заграждение.
Его опять начали было заплетать за ночь. На проволоках висел труп. Зубцов перерезал проволоку, и труп упал мешком перед Телегиным. Тогда на четвереньках, без ружья, перегоняя остальных, заскочил вперед охотник Лаптев и лег под самый бруствер. Зубцов крикнул ему:
Вставай, бросай бомбу!
Но Лаптев молчал, не двигаясь, не оборачиваясь, должно быть, закатилось сердце от страха. Огонь усилился, и охотники не могли двинуться, прильнули к земле, зарылись.
Вставай, бросай, сукин сын, бомбу! кричал Зубцов. Бросай бомбу! И, вытянувшись, держа винтовку за приклад, штыком совал Лаптеву в торчащую коробом шинель. Лаптев обернул ощеренное лицо, отстегнул от пояса гранату и вдруг, кинувшись грудью на бруствер, бросил бомбу и, вслед за разрывом, прыгнул в окоп. Бей, бей! закричал Зубцов не своим голосом
Поднялись человек десять охотников, побежали и исчезли под землей, были слышны только рваные, резкие звуки разрывов.
Телегин метался по брустверу, как слепой, и все не мог отстегнуть гранату, прыгнул наконец в траншею и побежал, задевая плечами за липкую глину, спотыкаясь и крича во весь разинутый рот Увидел белое, как маска, лицо человека, прижавшегося во впадине окопа, и схватил его за плечи, и человек, будто во сне, забормотал, забормотал
Замолчи ты, черт, не трону, чуть не плача закричал ему в белую маску Телегин и побежал, перепрыгивая через трупы. Но бой уже кончался. Толпа серых людей, побросавших оружие, лезла из траншеи на поле. Их пихали прикладами. А шагах в сорока, в крытом гнезде, все еще грохотал пулемет, обстреливая переправу. Иван Ильич, протискиваясь среди охотников и пленных, кричал:
Что же вы смотрите, что вы смотрите!.. Зубцов, где Зубцов?
Здесь я
Что же ты, черт окаянный, смотришь!
Да разве к нему подступишься?
Они побежали.
Стой!.. Вот он!
Из траншеи узкий ход вел в пулеметное гнездо. Нагнувшись, Телегин побежал по нему, вскочил в блиндаж, где в темноте все тряслось от нестерпимого грохота, схватил кого-то за локти и потащил. Сразу стало тихо, только, борясь, хрипел тот, кого он отдирал от пулемета.
Сволочь живучая, не хочет, пусти-ка, пробормотал сзади Зубцов и раза три ударил прикладом тому в череп, и тот, вздрагивая, заговорил: «Бу, бу, бу», и затих Телегин выпустил его и пошел из блиндажа.
Зубцов крикнул вдогонку:
Ваше благородие, он прикованный.
Скоро стало совсем светло. На желтой глине были видны пятна и подтеки крови. Валялось несколько ободранных телячьих кож, жестянки, сковородки, да трупы, уткнувшись, лежали мешками. Охотники, разморенные и вялые, кто прилег, кто ел консервы, кто обшаривал брошенные австрийские сумки.
Скоро стало совсем светло. На желтой глине были видны пятна и подтеки крови. Валялось несколько ободранных телячьих кож, жестянки, сковородки, да трупы, уткнувшись, лежали мешками. Охотники, разморенные и вялые, кто прилег, кто ел консервы, кто обшаривал брошенные австрийские сумки.
Пленных давно уже угнали за реку. Полк переправлялся, занимал позиции, и артиллерия била по вторым австрийским линиям, откуда отвечали вяло. Моросил дождик, туман развеяло. Иван Ильич, облокотившись о край окопа, глядел на поле, по которому они бежали ночью. Поле как поле, бурое, мокрое, кое-где обрывки проволок, кое-где черные следы подкопанной земли да несколько трупов охотников. И речка совсем близко. И ни вчерашних огромных деревьев, ни жутких кустов. А сколько было затрачено силы, чтобы пройти эти триста шагов!
Австрийцы продолжали отходить, и русские части, не отдыхая, преследовали их до ночи. Телегину было приказано занять со своими охотниками лесок, синевший на горке, и он после короткой перестрелки занял его к вечеру. Наспех окопались, выставили сторожевое охранение, связались со своей частью телефоном, поели что было в мешках, и под мелким дождем, в темноте и лесной прели, многие заснули, хотя был приказ поддерживать огонь всю ночь.
Телегин сидел на пне, прислонившись к мягкому от мха стволу дерева. За ворот иногда падала капля, и это было хорошо, не давало заснуть. Утреннее возбуждение давно прошло, и прошла даже страшная усталость, когда пришлось идти верст десять по разбухшим жнивьям, перелезать через плетни и канавы, когда одеревеневшие ноги ступали куда попало и распухла голова от боли.
Кто-то подошел по листьям и голосом Зубцова сказал тихо:
Сухарик желаете?
Спасибо.
Иван Ильич взял у него сухарь и стал его жевать, и он был сладок, так и таял во рту. Зубцов присел около на корточки:
Покурить дозволите?
Осторожнее только, смотри.
У меня трубочка.
Зубцов, ты зря все-таки убил его, а?
Пулеметчика-то?
Да.
Конечно, зря.
Спать хочешь?
Ничего, не посплю.
Если я задремлю, ты меня толкни.
Медленно, мягко падали капли на прелые листья, на руку, на козырек картуза После шума, криков, омерзительной возни, после убийства пулеметчика, падают капли, как стеклянные шарики. Падают в темноту, в глубину, где пахнет прелыми листьями. Шуршат, не дают спать Нельзя, нельзя Иван Ильич разлеплял глаза и видел неясные, будто намеченные углем, очертания ветвей Но стрелять всю ночь тоже глупость, пускай охотники отдохнут Восемь убитых, одиннадцать раненых Конечно, надо бы поосторожней на войне Ах, Даша, Даша! Стеклянные капельки все примирят, все успокоят
Иван Ильич!..
Да, да, Зубцов, не сплю
Разве не зря убить человека-то У него, чай, домишко свой, семейство какое ни на есть, а ты ткнул в него штыком, как в чучело, сделал дело. Я в первый-то раз запорол одного, потом есть не мог, тошнило А теперь десятого или девятого кончаю Ведь страх-то какой, а? Значит, грех-то этот кто-то уж взял за это за самое?..
Какой грех?
Да хотя бы мой Я говорю грех-то мой на себя кто-нибудь взял, генерал какой, или в Петербурге какой-нибудь человек, который всеми этими делами распоряжается
Какой же твой грех, когда ты отечество обороняешь?
Так-то так я говорю, слушай, Иван Ильич, кто-нибудь да окажется виновный, мы разыщем. Кто эту войну допустил тот и отвечать будет Жестоко ответят за эти дела
В лесу гулко хлопнул выстрел. Телегин вздрогнул. Раздалось еще несколько выстрелов с другой стороны.
Это было тем более удивительно, что с вечера враг не находился в соприкосновении. Телегин побежал к телефону. Телефонист высунулся из ямы:
Аппарат не работает, ваше благородие.
По всему лесу теперь кругом слышались частые выстрелы, и пули чиркали по сучьям. Передовые посты подтягивались, отстреливались. Около Телегина появился охотник Климов, степным каким-то, дурным голосом проговорил: «Обходят, ваше благородие!» схватился за лицо и сел на землю, лег ничком И еще кто-то закричал в темноте:
Братцы, помираю!
Телегин различал между стволами рослые, неподвижные фигуры охотников. Они все глядели в его сторону, он это чувствовал. Он приказал, чтобы все, рассыпавшись поодиночке, пробивались к северной стороне леса, должно быть, еще не окруженной. Сам же он с теми, кто захочет остаться, задержится, насколько можно, здесь в окопах.