Токарев странно покосился на друга и взял его за плечо:
Да брось ты, Анд рюха Успокойся Ты, ты его взял
Да я не о том, отмахнулся Богуславский и замолчал, давя в себе вроде бы давно уже перегоревшую обиду.
Сгустившуюся над столом горечь легко разогнал своим появлением Артем, принесший пару бутылок «Столичной». С сомнением посмотрев на старших, он с видимой неохотой выставил добычу на стол:
Ежели этого не хватит тогда не то что волосы потом и ногти заболят.
И без сопливых склизко, Токарев-старший не упустил возможность добродушно щелкнуть сына по носу. Сбегал и уже герой? Не по шерстке провели так уже и взрослых строить? Ты характер-то попридержи, перед людьми неловко что подумают-то
Ничего-ничего, великодушно прощая Артему лишь намек на раздражение, махнул рукой Богуславский (словно поп из старого кино грехи отпустил). Я тоже начинал с «разрешите бегом?») и тоже не всегда с радостью. Потом оценил. Для самого Черняховского бегал Это тебе, брат, не кот чихнул.
А кто это? спросил Артем, залезая с ногами в старинное кресло. Щеку он подпер ладонью чтобы слушать было удобнее.
Черняховский? У-у, брат Он такая глыбища. Еще в НКВД начинал работать. Гениальный мужик. Ге-ни-аль-ный. Расскажу потом как-нибудь. Про него по трезвости рассказывать надо. Вот у кого тебе поучиться бы, отец Артээмий.
Выдержка из автобиографии Черняховского Георгия Ивановича, написанной в 1983 году по просьбе сотрудников Музея милиции:
«родился я в голодном 1923 году в Калуге, день и месяц потом уточняли, потому что вышла путаница.
в 1945 году благополучно (легкое ранение) вернулся с фронта
До войны мечтал поступить на юридический факультет ЛГУ им. А.А.Жданова. Мечту в окопах не потерял. Успешно сдал экзамены в 1946 году. Как и многие учился, работал.
На третьем курсе по вульгарному доносу подонка Манова И.Ю. (ныне юрист крупного предприятия Спектр не могу не уточнить) был арестован по ст.5810 (за язык), осужден на 6 лет и отправлен в колонию.
Восемь месяцев и двадцать четыре дня провел за решеткой. Из них почти семь шел этапом в Нагаево и обратно удивительно, но разобрались, извинились, реабилитировали, восстановили.
на бесконечных пересылках и в трюмах, чуть ли не участвовал в сучьей войне иногда думалось легче вновь от Луги до Кенигсберга, чем
В 1952 окончил университет, попросился в, НКВД. Снова, к моему изумлению, приняли на должность оперуполномоченного Куйбышевского райотдела. Еще силен был закал фронтовика, думал: многое могу исправить
В 1954 перевелся в уголовный розыск»
Артем хмыкнул:
А я и так если научусь половине вашего генералом буду. Как Черняховский. Он же генерал?
Кто? удивился вместо того, чтобы закусить, Богуславский.
Видишь ли, сын, Токарев-старший также проигнорировал закуску и сильно втянул в себя воздух ноздрями. Работенка наша и вышитые звезды вещи почему-то не очень совместимые.
Генералом?! дошло наконец и до Андрея Дмитриевича, моментально осерчавшего. Ты, эта, помочь, винти на территорию, там раздуга-дуга.
Выпили еще, успокаиваясь.
Токарев-старший закинул руки за голову, блаженно прищурился в потолок, будто вспоминал что-то очень приятное:
Нет, даже жаль, что Варшава в лагерях. Куражу стало не хватать И угорел ведь по-человечьи Помнишь, как он мне тогда в Гостином коленом промеж ног?.. Убил бы тогда У тебя из куртки выпорхнул и у нас же упер ее через пару дней из отдела Вот ведь Черт жулье вагонное!
Пап, да ты ведь им восхищаешься?! подал голос из кресла затихший было Артем.
Богуславский нашелся раньше Токарева и по-профессорски отрезал:
Своего героя надо любить, голубчик.
Артем хмыкнул со всезнанием молодости:
Кто герой? Варшава-то?
Андрей Дмитриевич покрутил головой:
Да не он герой А жулик для сыщика должен быть героем, чукча! Не будешь его любить как повадки узнаешь, как брать будешь, как доказывать без нахаловки? Э-эх, что говорить
Да ладно, инстинктивно встал на защиту сына Василий Павлович. Ему четырнадцать тебе нет, дотумкает.
Дотумкает? Тогда переводи ему: ворвался законный вор в барак и семь сук топором зарубил! Давай!
Вас, блатных, не поймешь! Артем соскочил с кресла, радуясь, что понемногу начинает говорить на этом странном и таком красивом языке избранных, что уже чувствует уместность и органичность фраз, их внутренний смысл. Артем вышел в коридор, неплотно прикрыл за собой дверь. Из комнаты доносились обрывки былинных разговоров: «корки барабан яма по низу». Подслушав, было трудно понять, о чем спорят эти два красивых человека.
На кухне его встретила старушка-соседка Дарья Ивановна Панаева, про которую говорили, что она «еще из бывших». Как-то раз Артем заглянул к ней в гости в комнату, и пока Дарь-Ванна уходила на кухню ставить чайник успел прочитать страничку в старой тетрадке, лежавшей открытой на столе. Артем почти ничего не понял, но с тех пор почему-то слегка побаивался старушку. Токарев-старший и Богуславский считали ее «сурьезным человеком».
Из записной книжки Панаевой.
У русских точно по несколько жизней, раз они так легко ее отдают за царство нескольких сотен мерзавцев. Может, не у русских, но у советских? Все же у русских куда денешь девятьсот пятый, оба семнадцатых.
14 декабря, 1941 год я на год старше. Вокруг головы злющий нимб.
131 год назад на Сенатской ожиревшим от безделья не удалось разворовать империю.
Вошла в мир, когда уже миллионы нравственно самых здоровых мужиков резали друг дружку во имя процветания кафешантанов в трех-четырех столицах.
В двадцать лет только обрадовалась полоумный Николаев попал-таки в плебейский затылок «нашего Мироныча»!
А-а-а не долго У них не поухмыляешься!
Кажется, навечно в Кокчетавской области, пгт. Кзылту. Доросла до учительницы младших классов.
Молоденькие казахи, почему надо обожать старого грузина?
Дико.
«КОКЧЕТАВПГТКЗЫЛТУ» оно! Козлячье комиссарское арго.
Господа офицеры гуляют? светски поинтересовалась Дарья Ивановна. Артем молча кивнул, стесняясь, но совсем чуть-чуть.
Ну что же, старушка поправила очки. Тогда будем пить чай. Полагаю, что это надолго.
Дарья Ивановна была человеком опытным, на жизнь смотрела трезво-философски и ошибалась редко. Не ошиблась она и в этот раз: «господа офицеры» еще раз сбегали, потом добили соседскую наливку, потом добрались до спиртовой заначки, которую не стали бодяжить водой. Ближе к ночи к ним за стол воткнулся еще один сосед Пал Палыч, мудрый каторжанин, трудившийся последние восемь лет водителем трамвая, потерявший в свое время в тайге все зубы, но не жизненную энергию. Прозвище Пал Палыча Рафинад хорошо сочеталось со вставными железными зубами. Когда через некоторое время Пал Палыч побрел в туалет, то из одежды на нем были только застиранные «в ноль» синие треники и новенький капитанский китель Токарева. Два мента и бывший зэк долго еще что-то азартно бубнили друг другу, а закончилось все лирично-разудалым хоровым пением: «Па-а тундре, па-а железной дороге, где мчит курьерский Ва-арр-ркута Ленинград!»
К этому времени на кухню вышел еще один жилец коммуналки начинающий профсоюзный работник товарищ Смоленков. Он возмущенно сопел, кривил губы, однако громко высказываться не решался в прошлый раз уже высказался, ох и не под настроение попал
К этому времени на кухню вышел еще один жилец коммуналки начинающий профсоюзный работник товарищ Смоленков. Он возмущенно сопел, кривил губы, однако громко высказываться не решался в прошлый раз уже высказался, ох и не под настроение попал
Дарья Ивановна, видя его переживания, попыталась успокоить вслух (скорее себя, чем соседское невысказанное возмущение):
Потерпи, партия и правительство, скоро уже угомонятся, по тексту определяю.
К финалу Богуславский, выходя из туалета, вышиб дверь вместе с защелкой, сам понял, что перебор, тут же обнял старушку и начал подлизываться:
Елки-моталки, Дарья Ванна, не серчай, я с премиальных весь твой оконный укроп скуплю А?..
Позволю заметить Вашему Высокоблагородию, что Ваше Высокоблагородие несколько пьяны-с, строго, по-учительски отрезала Панаева, но тут же, помягчав, добавила: Завтра очухаетесь гриб между окнами Буденовцы
Имперский сыск! Не! Похмеляется! рявкнул, как на баррикаде, Богуславский и нагнулся над раковиной, завертев в обе стороны медный краник. Холодная вода полилась ему на голову, он фыркал, как тюлень, и головой расшвыривал брызги по всей кухне. Освежающая процедура родила очередные ассоциации, и Андрей Дмитриевич затянул, не вынимая голову из-под крепкой струи:
«Дождь нам капа-ал на рыла! И на дуло нага-ана!..»
Смоленков не выдержал наконец, по-дуэлянтски шагнул вперед левой ногой, взгорбил грудную клетку и пискнул:
Товарищ Богуславский! Оправьтесь, вы же майор
Богуславский затих. Секунды на две столько понадобилось, чтобы завернуть кран.
Перхоть штабная, ласково сказал Андрей Дмитриевич и вдруг, растопырив жульмански пальцы и ссутулившись, попер на соседа: «му-усора окружили Руки в гору! крича-ат»
Смоленков мгновенно забился в расщелину между шкафчиками, зачем-то схватив полотенце и инстинктивно им загораживаясь:
Дарья Ивановна, ну вы-то хоть скажите ему!
Панаева презрительно сморщила носик. Ее социально далекие глаза не выражали никакого сочувствия к репрессируемой партийно-хозяйственной номенклатуре. Травлю и глумление пресек вовремя появившийся Токарев-старший. Он ловко, будто и не пил вовсе, развернул друга лицом к коридору и потащил в комнату:
Неправильный подход к снаряду! Все. Исчезаем. Мадам Даша па-ардонте-с
Богуславский не сопротивлялся, но по дороге в комнату начал горячим шепотом объяснять свое антиобщественное поведение:
Нет, Вася, ну кто бы носом шмыгал?! Мне красному командиру?! То-ва-арищ
И у самых дверей комнаты вдруг заорал в голос чтобы на кухне услышали:
Да такие товарищи лошадь в овраге доедают! Укутайся в резолюцию, регламент!
А в комнате их поджидал сюрприз. Бывший зэк, а ныне вагоновожатый сидел на корточках на широком подоконнике, утонув в милицейском френче и заложив руки на затылок.
Сильно, сказал без особого, впрочем, удивления Токарев-старший. Ты, Пал Палыч, хорошо бы смотрелся голым но в пулеметных лентах. Окабанел, что ли?
Слышь, вертухай, орать будешь завалю! по-совиному буркнул Рафинад.
Ну все, приплыли, вздохнул Токарев, удерживая одной рукой обмякшего Богуславского. Занавес, граждане товарищи и господа!