Вл. Новиков
ПЕСНИ
1961-1970
Не делили мы тебя и не ласкали,
А что любили так это позади,
Я ношу в душе твой светлый образ, Валя,
А Леша выколол твой образ на груди.
И в тот день, когда прощались на вокзале,
Я тебя до гроба помнить обещал,
Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!».
«А я тем более!» мне Леша отвечал.
И теперь реши, кому из нас с ним хуже,
И кому трудней попробуй разбери:
У него твой профиль выколот снаружи.
А у меня душа исколота снутри.
И когда мне так уж тошно, хоть на плаху,
Пусть слова мои тебя не оскорбят,
Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху,
И гляжу, гляжу часами на тебя.
Но недавно мой товарищ, друг хороший,
Он беду мою искусством поборол:
Он скопировал тебя с груди у Леши
И на грудь мою твой профиль наколол.
Знаю я, своих друзей чернить неловко,
Но ты мне ближе и роднее оттого,
Что моя верней, твоя татуировка
Много лучше и красивше, чем его!
Красное, зеленое, желтое, лиловое,
Самое красивое на твои бока!
А если что дешевое то новое, фартовое,
А ты мне только водку, ну и реже коньяка.
Бабу ненасытную, стерьву неприкрытую,
Сколько раз я спрашивал: «Хватит ли, мой свет?»
А ты всегда испитая, здоровая, небитая
Давала мине водку и кричала: «Еще нет!»
На тебя, отраву, деньги словно с неба сыпались
Крупными купюрами, «займом золотым»,
Но однажды всыпались, и сколько мы ни рыпались
Все прошло, исчезло, словно с яблонь белый дым.
Бог с тобой, с проклятою, с твоею верной клятвою
О том, что будешь ждать меня ты долгие года,
А ну тебя, патлатую, тебя саму и мать твою!
Живи себе как хочешь я уехал навсегда!
Я был душой дурного общества,
И я могу сказать тебе:
Мою фамилью-имя-отчество
Прекрасно знали в КГБ.
В меня влюблялася вся улица
И весь Савеловский вокзал.
Я знал, что мной интересуются,
Но все равно пренебрегал.
Свой человек я был у скóкарей,
Свой человек у щипачей,
И гражданин начальник Токарев
Из-за меня не спал ночей.
Ни разу в жизни я не мучился
И не скучал без крупных дел,
Но кто-то там однажды скурвился, ссучился
Шепнул, навел и я сгорел.
Начальник вел себя не въедливо,
Но на допросы вызывал,
А я всегда ему приветливо
И очень скромно отвечал:
«Не брал я на душу покойников
И не испытывал судьбу,
И я, начальник, спал спокойненько
И весь ваш МУР видал в гробу!»
И дело не было отложено,
И огласили приговор,
И дали всё, что мне положено,
Плюс пять мне сделал прокурор.
Мой адвокат хотел по совести
За мой такой веселый нрав,
А прокурор просил всей строгости
И был, по-моему, неправ.
С тех пор заглохло мое творчество,
Я стал скучающий субъект,
Зачем мне быть душою общества,
Когда души в нем вовсе нет!
Я вырос в ленинградскую блокаду,
Но я тогда не пил и не гулял.
Я видел, как горят огнем Бадаевские склады,
В очередях за хлебушком стоял.
Граждане смелые,
а что ж тогда вы делали,
Когда наш город счет не вел смертям?
Ели хлеб с икоркою,
а я считал махоркою
Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам.
От стужи даже птицы не летали,
И вору было нечего украсть.
Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,
А я боялся только б не упасть!
Было здесь до фига
голодных и дистрофиков
Все голодали, даже прокурор,
А вы в эвакуации
читали информации
И слушали по радио «От Совинформбюро».
Блокада затянулась, даже слишком,
Но наш народ врагов своих разбил,
И можно жить как у Христа за пазухой, под мышкой,
Но только вот мешает бригадмил.
Я скажу вам ласково,
граждане с повязками,
В душу ко мне лапою не лезь!
Про жизню вашу личную
и непатриотичную
Знают уже органы и ВЦСПС!
Ты уехала на короткий срок,
Снова свидеться нам не дай бог,
А меня в товарный и на восток,
И на прииски в Бодайбо.
Не заплачешь ты и не станешь ждать,
Навещать не станешь родных,
Ну а мне плевать я здесь добывать
Буду золото для страны.
Все закончилось: смолкнул стук колес,
Шпалы кончились, рельсов нет
Эх бы взвыть сейчас! жалко нету слез
Слезы кончились на семь лет.
Ты не жди меня ладно, бог с тобой,
А что туго мне ты не грусти.
Только помни не дай бог тебе со мной
Снова встретиться на пути!
Срок закончится я уж вытерплю,
И на волю выйду как пить,
Но пока я в зоне на нарах сплю,
Я постараюсь все позабыть.
Здесь леса кругом гнутся по ветру.
Синева кругом как не выть!
Позади семь тысяч километров,
Впереди семь лет синевы
Город уши заткнул и уснуть захотел.
И все граждане спрятались в норы.
А у меня в этот час еще тысячи дел,
Задерни шторы
и проверь запоры!
Только зря: не спасет тебя крепкий замок,
Ты не уснешь спокойно в своем доме,
Потому что я вышел сегодня на скок,
А Колька Дёмин
на углу на стрёме.
И пускай сторожит тебя ночью лифтер
И ты свет не гасил по привычке
Я давно уже гвоздик к замочку притер,
Попил водички
и забрал вещички.
Ты увидел, услышал как листья дрожат
Твои тощие, хилые мощи,
Дело сделал свое я и тут же назад,
А вещи теще
в Марьиной Роще.
А потом до утра можно пить и гулять.
Чтоб звенели и пели гитары,
И спокойно уснуть, чтобы не увидать
Во сне кошмары,
мусорбв и нары.
Когда город уснул, когда город затих
Для меня лишь начало работы
Спите, граждане, в теплых квартирках своих
Спокойной ночи,
до будущей субботы!
Что же ты, зараза, бровь себе подбрила,
Для чего надела, падла, синий свой берет!
И куда ты, стерва, лыжи навострила
От меня не скроешь ты в наш клуб второй билет!
Знаешь ты, что я души в тебе не чаю,
Для тебя готов я днем и ночью воровать,
Но в последне время чтой-то замечаю,
Что ты стала мине слишком часто изменять.
Если это Колька или даже Славка
Супротив товарищев не стану возражать,
Но если это Витька с Первой Перьяславки
Я ж те ноги обломаю, в бога душу мать!
Рыжая шалава, от тебя не скрою:
Если ты и дальше будешь свой берет носить
Я тебя не трону, а в душе зарою
И прикажу залить цементом, чтобы не разрыть.
А настанет лето ты еще вернешься,
Ну а я себе такую бабу отхвачу,
Что тогда ты, стервь, от зависти загнешься,
Скажешь мне: «Прости!» а я плевать не захочу!
Позабыв про дела и тревоги
И не в силах себя удержать,
Так люблю я стоять у дороги
Запоздалых прохожих пугать!
«Гражданин, разрешите папироску!»
«Не курю. Извините, пока!»
И тогда я так просто, без спросу
Отбираю у дяди бока.
Сделав вид, что уж все позабыто,
Отбежав на полсотни шагов,
Обзовет меня дядя бандитом,
Хулиганом и будет таков.
Если ж женщину я повстречаю
У нее не прошу закурить,
А спокойно ей так замечаю,
Что ей некуда больше спешить
Позабыв про дела и тревоги
И не в силах себя удержать,
Так люблю я стоять у дороги!..
Только лучше б мне баб не встречать!
У меня гитара есть расступитесь, стены!
Век свободы не видать из-за злой фортуны!
Перережьте горло мне, перережьте вены
Только не порвите серебряные струны!
Я зароюсь в землю, сгину в одночасье
Кто бы заступился за мой возраст юный!
Влезли ко мне в душу, рвут ее на части
Только б не порвали серебряные струны!
Но гитару унесли, с нею и свободу,
Упирался я, кричал: «Сволочи, паскуды!
Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду
Только не порвите серебряные струны!»
Что же это, братцы! Не видать мне, что ли,
Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?!
Загубили душу мне, отобрали волю,
А теперь порвали серебряные струны
В тот вечер я не пил, не пел
Я на нее вовсю глядел,
Как смотрят дети, как смотрят дети.
Но тот, кто раньше с нею был,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Что мне не светит.
И тот, кто раньше с нею был,
Он мне грубил, он мне грозил.
А я все помню я был не пьяный.
Когда ж я уходить решил,
Она сказала: «Не спеши!»
Она сказала: «Не спеши,
Ведь слишком рано!»
Но тот, кто раньше с нею был,
Меня, как видно, не забыл,
И как-то в осень, и как-то в осень
Иду с дружком, гляжу стоят,
Они стояли молча в ряд,
Они стояли молча в ряд
Их было восемь.
Со мною нож, решил я: что ж,
Меня так просто не возьмешь,
Держитесь, гады! Держитесь, гады!
К чему задаром пропадать,
Ударил первым я тогда,
Ударил первым я тогда
Так было надо.
Но тот, кто раньше с нею был,
Он эту кашу заварил
Вполне серьезно, вполне серьезно.
Мне кто-то на плечи повис,
Валюха крикнул: «Берегись!»
Валюха крикнул: «Берегись!»
Но было поздно.
За восемь бед один ответ.
В тюрьме есть тоже лазарет,
Я там валялся, я там валялся.
Врач резал вдоль и поперек,
Он мне сказал: «Держись, браток!»
Он мне сказал: «Держись, браток!»
И я держался.
Разлука мигом пронеслась,
Она меня не дождалась,
Но я прощаю, ее прощаю.
Ее, как водится, простил,
Того ж, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был,
Не извиняю.
Ее, конечно, я простил,
Того ж, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был,
Я повстречаю!
У тебя глаза как нож:
Если прямо ты взглянешь
Я забываю, кто я есть и где мой дом;
А если косо ты взглянешь
Как по сердцу полоснешь
Ты холодным, острым серым тесаком.
Я здоров к чему скрывать,
Я пятаки могу ломать,
Я недавно головой быка убил,
Но с тобой жизнь коротать
Не подковы разгибать,
А прибить тебя морально нету сил.
Вспомни, было ль хоть разок,
Чтоб я из дому убег,
Ну когда же надоест тебе гулять!
С грабежу я прихожу
Язык за спину заложу
И бежу тебя по городу шукать.
Я все ноги исходил
Велисипед себе купил,
Чтоб в страданьях облегчения была,
Но налетел на самосвал
К Склифосовскому попал,
Навестить меня ты даже не пришла.
И хирург седой старик,
Он весь обмяк и как-то сник:
Он шесть суток мою рану зашивал!
А когда кончился наркоз,
Стало больно мне до слез:
Для кого ж я своей жистью рисковал!
Ты не радуйся, змея,
Скоро выпишут меня
Отомщу тебе тогда без всяких схем:
Я тебе точно говорю,
Востру бритву навострю
И обрею тебя наголо совсем!
Я в деле, и со мною нож
И в этот миг меня не трожь,
А после я всегда иду в кабак,
И кто бы что ни говорил,
Я сам добыл и сам пропил,
И дальше буду делать точно так.
Ко мне подходит человек
И говорит: «В наш трудный век
Таких, как ты, хочу уничтожать!»
А я парнишку наколол
Не толковал, а запорол,
И дальше буду так же поступать.
А хочешь просто говорить
Садись со мной и будем пить,
Мы всё с тобой обсудим и решим.
Но если хочешь так, как он,
У нас для всех один закон,
И дальше он останется таким.
Весна еще в начале,
Еще не загуляли,
Но уж душа рвалася из груди,
И вдруг приходят двое
С конвоем, с конвоем:
«Оденься, говорят, и выходи!»