«Брось, товарищ, не ершись,
Моя фамилия Сергеев,
Ну а кто рецидивист
Ведь я ж понятья не имею».
Это был воскресный день, но мусора не отдыхают:
У них тоже план давай, хоть удавись,
Ну а если перевыполнят, так их там награждают
На вес золота там вор-рецидивист.
С уваженьем мне: «Садись!
Угощают Беломором.
Значит, ты рецидивист?
Распишись под протоколом!»
Это был воскресный день, светило солнце как бездельник,
И все люди кто с друзьями, кто с семьей,
Ну а я сидел скучал как в самый гнусный понедельник:
Мне майор попался очень деловой.
«Сколько раз судились вы?»
«Плохо я считать умею!»
«Но все же вы рецидивист?»
«Да нет, товарищ, я Сергеев».
Это был воскресный день а я потел, я лез из кожи,
Но майор был в математике горазд:
Он чевой-то там сложил, потом умножил, подытожил
И сказал, что я судился десять раз.
Подал мне начальник лист
Расписался как умею
Написал: «Рецидивист
По фамилии Сергеев».
Это был воскресный день, я был усталым и побитым,
Но одно я знаю, одному я рад:
В семилетний план поимки хулиганов и бандитов
Я ведь тоже внес свой очень скромный вклад!
Пока вы здесь в ванночке с кафелем
Моетесь, нежитесь, греетесь,
В холоде сам себе скальпелем
Он вырезает аппендикс.
Он слышит движение каждое
И видит, как прыгает сердце,
Ой, жаль, не придется вам, граждане,
В зеркало так посмотреться!
До цели все ближе и ближе,
Хоть боль бы утихла для виду!..
Ой, легче отрезать по грыже
Всем, кто покорял Антарктиду!
Вы водочку здесь буздыряете
Большими-большими глотками,
А он себя шьет понимаете?
Большими-большими стежками.
Герой он! Теперь же смекайте-ка:
Нигде не умеют так больше,
Чего нам Антарктика с Арктикой,
Чего нам Албания с Польшей!
Я женщин не бил до семнадцати лет
В семнадцать ударил впервые,
С тех пор на меня просто удержу нет:
Направо налево
я им раздаю «чаевые».
Но как же случилось, что интеллигент,
Противник насилия в быте,
Так низко упал я и в этот момент,
Ну если хотите,
себя осквернил мордобитьем?
А было все так: я ей не изменил
За три дня ни разу, признаться,
Да что говорить я духи ей купил!
Французские, братцы,
за тридцать четыре семнадцать.
Но был у нее продавец из «ТЭЖЭ»
Его звали Голубев Слава,
Он эти духи подарил ей уже,
Налево направо
моя улыбалась шалава.
Я был молодой, и я вспыльчивый был
Претензии выложил кратко
Сказал ей: «Я Славку вчера удавил,
Сегодня ж, касатка,
тебя удавлю для порядка!»
Я с дрожью в руках подошел к ней впритык,
Зубами стуча «Марсельезу»,
К гортани присох непослушный язык
И справа и слева
я ей основательно врезал.
С тех пор все шалавы боятся меня
И это мне больно, ей-богу!
Поэтому я не проходит и дня
Бью больно и долго,
но всех не побьешь их ведь много.
Мы вместе грабили одну и ту же хату,
В одну и ту же мы проникли щель,
Мы с ними встретились, как три молочных брата,
Друг друга не видавшие вообще.
За хлеб и воду и за свободу
Спасибо нашему совейскому народу!
За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе
Спасибо нашей городской прокуратуре!
Нас вместе переслали в порт Находку,
Меня отпустят завтра, пустят завтра их,
Мы с ними встретились, как три рубля на водку,
И разошлись, как водка на троих.
За хлеб и воду и за свободу
Спасибо нашему совейскому народу!
За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе
Спасибо нашей городской прокуратуре!
Как хорошо устроен белый свет!
Меня вчера отметили в приказе:
Освободили раньше на пять лет,
И подпись: «Ворошилов, Георгадзе».
За хлеб и воду и за свободу
Спасибо нашему совейскому народу!
За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе
Спасибо нашей городской прокуратуре!
Да это ж математика богов:
Меня ведь на двенадцать осудили,
У жизни отобрали семь годов,
И пять теперь обратно возвратили!
За хлеб и воду и за природу
Спасибо нашему совейскому народу!
За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе
Спасибо нашей городской прокуратуре!
Я рос как вся дворовая шпана
Мы пили водку, пели песни ночью,
И не любили мы Сережку Фомина
За то, что он всегда сосредоточен.
Сидим раз у Сережки Фомина
Мы у него справляли наши встречи,
И вот о том, что началась война,
Сказал нам Молотов в своей известной речи.
В военкомате мне сказали: «Старина,
Тебе броню дает родной завод Компрессор!»
Я отказался, а Сережку Фомина
Спасал от армии отец его, профессор.
Кровь лью я за тебя, моя страна,
И все же мое сердце негодует:
Кровь лью я за Сережку Фомина
А он сидит и в ус себе не дует!
Теперь небось он ходит по кинам
Там хроника про нас перед сеансом,
Сюда б сейчас Сережку Фомина
Чтоб побыл он на фронте на германском!
Но наконец закончилась война
С плеч сбросили мы словно тонны груза,
Встречаю я Сережку Фомина
А он Герой Советского Союза
Всего лишь час дают на артобстрел
Всего лишь час пехоте передышки,
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому до ордена, ну а кому до «вышки».
За этот час не пишем ни строки
Молись богам войны артиллеристам!
Ведь мы ж не просто так мы штрафники,
Нам не писать: « считайте коммунистом».
Перед атакой водку, вот мура!
Свое отпили мы еще в гражданку,
Поэтому мы не кричим «ура»
Со смертью мы играемся в молчанку.
У штрафников один закон, один конец:
Коли, руби фашистского бродягу,
И если не поймаешь в грудь свинец
Медаль на грудь поймаешь за отвагу.
Ты бей штыком, а лучше бей рукой:
Оно надежней, да оно и тише,
И ежели останешься живой
Гуляй, рванина, от рубля и выше!
Считает враг: морально мы слабы,
За ним и лес, и города сожжёны.
Вы лучше лес рубите на гробы
В прорыв идут штрафные батальоны!
Вот шесть ноль-ноль и вот сейчас обстрел,
Ну, бог войны, давай без передышки!
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому до ордена, а большинству до «вышки»
В Пекине очень мрачная погода,
У нас в Тамбове на заводе перекур,
Мы пишем вам с тамбовского завода,
Любители опасных авантюр!
Тем, что вы договор не подписали,
Вы причинили всем народам боль
И, извращая факты, доказали,
Что вам дороже генерал де Голль.
Нам каждый день насущный мил и дорог,
Но если даже вспомнить старину,
То это ж вы изобретали порох
И строили Китайскую стену.
Мы понимаем вас совсем не мало,
Чтоб триста миллионов погубить,
Но мы уверены, что сам товарищ Мао,
Ей-богу, очень-очень хочет жить.
Когда вы рис водою запивали
Мы проявляли интернационализм,
Небось когда вы русский хлеб жевали,
Не говорили про оппортунизм!
Боитесь вы, что реваншисты в Бонне,
Что Вашингтон грозится перегнать,
Но сам Хрущев сказал еще в ООНе,
Что мы покажем кузькину им мать!
Вам не нужны ни бомбы, ни снаряды
Не раздувайте вы войны пожар,
Мы нанесем им, если будет надо,
Ответный термоядерный удар.
А если зуд без дела не страдайте,
У вас еще достаточно делов:
Давите мух, рождаемость снижайте,
Уничтожайте ваших воробьев!
И не интересуйтесь нашим бытом
Мы сами знаем, где у нас чего.
Так наш ЦК писал в письме открытом,
Мы одобряем линию его!
Зачем мне считаться шпаной и бандитом
Не лучше ль податься мне в антисемиты:
На их стороне хоть и нету законов,
Поддержка и энтузиазм миллионов.
Решил я и, значит, кому-то быть битым.
Но надо ж узнать, кто такие семиты,
А вдруг это очень приличные люди,
А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет!
Но друг и учитель алкаш в бакалее
Сказал, что семиты простые евреи.
Да это ж такое везение, братцы,
Теперь я спокоен чего мне бояться!
Я долго крепился, ведь благоговейно
Всегда относился к Альберту Эйнштейну.
Народ мне простит, но спрошу я невольно:
Куда отнести мне Абрама Линкольна?
Средь них пострадавший от Сталина Каплер,
Средь них уважаемый мной Чарли Чаплин,
Мой друг Рабинович, и жертвы фашизма,
И даже основоположник марксизма.
Но тот же алкаш мне сказал после дельца,
Что пьют они кровь христианских младенцев;
И как-то в пивной мне ребята сказали,
Что очень давно они Бога распяли!
Им кровушки надо они по запарке
Замучили, гады, слона в зоопарке!
Украли, я знаю, они у народа
Весь хлеб урожая минувшего года!
По Курской, Казанской железной дороге
Построили дачи живут там как боги
На все я готов на разбой и насилье,
И бью я жидов и спасаю Россию!
Нам ни к чему сюжеты и интриги:
Про всё мы знаем, про всё, чего ни дашь.
Я, например, на свете лучшей книгой
Считаю Кодекс уголовный наш.
И если мне неймется и не спится
Или с похмелья нет на мне лица
Открою Кодекс на любой странице,
И не могу читаю до конца.
Я не давал товарищам советы,
Но знаю я разбой у них в чести,
Вот только что я прочитал про это:
Не ниже трех, не свыше десяти.
Вы вдумайтесь в простые эти строки,
Что нам романы всех времен и стран!
В них есть бараки, длинные как сроки,
Скандалы, драки, карты и обман
Сто лет бы мне не видеть этих строчек!
За каждой вижу чью-нибудь судьбу,
И радуюсь, когда статья не очень:
Ведь все же повезет кому-нибудь!
И сердце бьется раненою птицей,
Когда начну свою статью читать,
И кровь в висках так ломится-стучится,
Как мусора, когда приходят брать.
Сегодня я с большой охотою
Распоряжусь своей субботою,
И если Нинка не капризная,
Распоряжусь своею жизнью я!
Постой, чудак, она ж наводчица,
Зачем?
Да так, уж очень хочется!
Постой, чудак, у нас компания,
Пойдем в кабак зальем желание!
Сегодня вы меня не пачкайте,
Сегодня пьянка мне до лампочки:
Сегодня Нинка соглашается
Сегодня жисть моя решается!
Ну и дела же с этой Нинкою!
Она жила со всей Ордынкою,
И с нею спать ну кто захочет сам!..
А мне плевать мне очень хочется!
Сказала: любит, все, заметано!
Отвечу рупь за сто, что врет она!
Она ж того ко всем ведь просится
А мне чего мне очень хочется!
Она ж хрипит, она же грязная,
И глаз подбит, и ноги разные,
Всегда одета как уборщица
Плевать на это очень хочется!
Все говорят, что не красавица,
А мне такие больше нравятся.
Ну что ж такого, что наводчица,
А мне еще сильнее хочется!
Твердил он нам: «Моя она!»
«Да ты смеешься, друг, да ты смеешься!
Уйди, пацан, ты очень пьян,
А то нарвешься, друг, гляди, нарвешься!»
А он кричал: «Теперь мне всё одно!
Садись в такси поехали кататься!
Пусть счетчик щелкает, пусть все равно
В конце пути придется рассчитаться».
Не жалко мне таких парней.
«Ты от греха уйди!» твержу я снова.
А он ко мне, и всё о ней
«А ну ни слова, гад, гляди, ни слова!»