Военные пацаны (сборник) - Андрей Ефремов 21 стр.

Стоит, значит, разведчик с холодным животом в полусогнутом состоянии, да и немудрено полный цинк патронов на спину давит, от долгой дороги еще тяжелее стал; не шевелится, только глаза на побледневшем лице сами собой влево-вправо запрыгали и поджилки, естественно, затряслись. К чести российского воина следует отметить из организма ничто не вытиснулось.

Кто такие?

Пехота,  ответил сержант механически, как учили на курсах (вот те, бабка, и Юрьев день!),  за водой пошел.

Хм пехота а поворотиська, сынку!

Филиппов развернулся совершенно другим человеком: не бравым, знающим себе цену дембель-сержантом, а обыкновенным испуганным мальчиком-подростком в потертой спортивной одежде и по роковой случайности нацепившим на себя войсковой разгрузочный жилет.

Его, нагло ухмыляясь, разглядывали два омоновца это по внешним признакам определяется безошибочно, причем без всяких нарукавных повязок. Один большой, усатый, в возрасте явно не русский, но и не кавказец. Судя по всему, изза своих габаритов не привыкший попусту тратить энергию зря, он стоял расслабленно, давая возможность, по случаю, отдохнуть всем мышцам. Второй гораздо моложе и рыжий, нервно-вертлявый, энергично-возбужденный и тоже со снайперской винтовкой в руках.

От надежного большого мира с автоматчиками и группой в роще всю компанию отгородили три огромных валуна. Как это обстоятельство бывалый разведчик не учел? Да, если бы не эти непростреливаемые камни, омоновцы так развязно перед ним не стояли.

Сколько там ваших?  прямо, без обиняков, спросил молодой.

Двадцать.  Юра не хотел лукавить, просто от неожиданности и страха то ли язык не смог выговорить «двенадцать», то ли запутался.

Слышь, Герасимыч, два-адцать, говорит,  ехидно улыбаясь, сообщил жизнерадостный рыжий Герасимычу.

Ну, Сереженька, где двадцать, там и  совершенно серьезно начал было усатый, но докончить свою мысль явно не захотел: жара, даже близость воды не помогает.

Да рукито опусти! Значь так вы все трое убиты, и там,  Сереженька махнул рукой в сторону рощи,  тоже. Так и передай командиру!

Ага, понял.  Похвальная сговорчивость.

Разогнись, боец,  лениво подбодрил снайпера явно страдающий от жары Герасимыч,  будь мужчиной!

Иди!.. Винтовкуто подбери!  поставил точку в беседе рыжий.

Зашипела ментовская носимая радиостанция:

«Геркон», что там?

Нормально все разведка,  лаконично ответил Герасимыч.

Вертлявый за спиной сержанта еще было слышно заинтересовался у усатого:

Бурят, что ли, этотто?

Казах, наверное, Серега.

Да какой казах? Это же заграница.

Ну, да; значит, ногаец, из местных.  Оба засмеялись.

Подходя к дороге, «ногаец» боковым зрением заметил отделившиеся от камней две фигуры автоматчики прикрытие хреново! Парень тут же преобразился в молодого, сильного, уверенного в себе мужчину и, даже не соизволив посмотреть в их сторону, процедил сквозь зубы:

Вы где шар-рахаетесь, с-сынки?

Здеся мы,  «молодые» не возмутились, привыкли.  Ну, что там, товарищ старший сержант, видно когонибудь?

«Здеся»,  проворчал сержант, но ответом удостоил:  Не сцыте, салаги, нормально все.  Теперь уже Филиппов лукавил:  Проверил, вроде свои!

Ну, что там?  не дожидаясь официального доклада подчиненного, так же спросил и командир.

Омоновцы.  Филиппов продрался сквозь густые заросли, повесив винтовку на шею, отряхнулся.  Двадцать человек.

Вас заметили?

Не-ет, откуда?  Даже автоматчики головами утвердительно закивали они-то уж точно никого и ничего не видели, подлецы! Для убедительности Филиппов даже добавил:  Вброд переправляются тута.

«Тута»? Повязки красные?

Ага, красные!  По опыту зная, что отвечать на вопросы следует лаконично, коротко ответил парень, чтобы у командира не возникало лишних вопросов.

А что ж их не видно?  недоверчиво прищурился ротный.

Да они, видать, скрутились жгутиками.  На всякий случай оглядевшись по сторонам, сержант изобразил кулаками, как они скрутились.  Как веревочки узенькие стали.

А ОМОН чей, откуда?

Ну, товарищ капитан,  улыбнулся сержант,  я же с ними не разговаривал!

Понятно.  Ответ вроде веский.  Все, выдвигаемся!

В роще, параллельно прибрежной полосе, тянется тропинка по ней разведчики и пошли. Местами тропу пересекает тихий, чистый и ленивый ручеек; вероятно, чуть повыше бьет изпод земли родник. Бойцы по пути выливают из фляжек противную теплую жидкость; закинув внутрь обеззараживающие таблетки, наполняют их вкусной свежей и холодной водой. Некоторые пьют и мимоходом черпают прямо ладонями. Воздух влажный, духота неимоверная.

Слышь, Филиппов,  на ходу пристегивая фляжку к нижней лямке разгрузки, проговорил капитан,  здесь же на прошлой неделе ручья не было?

Ага, не было!  согласился сержант.  Наверное, вода гдето пробилась, бывает.

Пробилась  Ротный заметил чтото неправильное, а оттого настораживающее в поведении впереди идущих.  Что это с ними, окончательно от жары опупели?!  Головная группа повела себя странно: солдаты бестолково, совершенно не по правилам сбились на тропе в кучу, и старший машет обеими руками, зовет к себе не то командира, не то всех остальных.  Всем прикрывать, Филиппов со мной!

Филиппову в третий раз за прошедшие сутки стало плохо: его вырвало прямо в ручей на тропе лежал труп!

Дурно не только ему одному: у всех солдат были бледные лица, двое уже вытирали перчатками свои мокрые рты. Протекающий лесной ручей упирался в тело и, огибая его, равнодушно бежал дальше.

Та-ак  Капитан дал сигнал: сделал круговые движения над головой рукой с вытянутым вверх указательным пальцем «все ко мне, общий сбор». Непроизвольно прикоснулся к пуговице чехла своей фляги, но тут же отдернул руку.  Горохов, Коломейко, осмотреть местность, остальные на прикрытие!  Сверив с картой местоположение, нанес на ней карандашом координаты.  По-человечески похоронить надо, похристиански Фаш-шисты!  Последнее относилось к чеченцам, зверски изуродовавшим пленного.

Тело воина, раскинув руки в стороны, лежало на спине; на синих кишках вспоротого живота лежала начинающая разлагаться отрезанная голова сама смерть. Пальцы рук тоже были отрезаны, причем некоторые не до конца; вероятно, перед тем как убить, бандиты основательно над ним поиздевались. Чем же можно испугать человека, не боящегося смерти? Только убить.

Над телом, видно, поработали и мелкие грызуны. Следов крупных хищников не было вероятно, их отпугивал запах рассыпанных рядом автоматных гильз. С противным жужжанием роились мухи, приторно-сладковато пахло смертью. Из-за реки, с той стороны, куда ушли милиционеры судя по звуку, километрах в двух от берега,  с гор, донеслись звуки скоротечного боя: автоматные очереди и раза два-три ухнули гранаты значит, можно надеяться, что здесь пока все будет спокойно.

Капитан с замкомвзвода закончили прикрывать неизвестного ветками. Прибежал Коломейко:

Товарищ капитан, нашли!  Солдат подал командиру найденный документ.  Там еще шприцы валяются!

Командир принял офицерскую книжку:

Кирилл Алексеевич Денисов Красноярск Звание капитан  Положил документ в карман, отцепил фляжку и, выливая воду на землю, произнес:  Мы вернемся за тобой, Кирилл

Вечером, после ужина, Филиппов, сидя на своей кровати, в который уже раз внимательно перечитывал строчки письма матери:

«Здравствуй, Юрочка! Ты, наверное, забыл, что у твоего братишки сегодня день рождения, а у меня позавчера был? Вчера купила игрушки, вручила Егорке досрочно, это вроде как сама себя поздравила. Доволе-ен! После работы накупила фруктов, соки, торт, посидели втроем: я, Егорка и Катя. Поздравили меня и Егорку. Катя сейчас в третий класс переходит, учится хорошо. Говорит, что Егорку в армию «работать» не отпустит, смешная такая. В мыслях ты был с нами в этот день, говорили о тебе, вспоминали. Дурачилась, их развлекала. Настряпала много вкусненького, а то совсем дошли у меня: сильно похудели. Очень скучают по тебе. Егорка каждый день говорит себе: «Сколо блательник плиедет!»

Я как всегда пишу на работе, дома только сплю. Дачу совсем забросили, тебя же нету. Дома все в порядке, чистота. Собачка наша растет. Катя аж целует ее: любит сильно. Приедешь, прививку надо будет собаке поставить.

А Егорка артист, когда бежит на кухню, он же всегда без трусиков, двадцать первый пальчик трясется, а собачка за ним бегает и все норовит куснуть. Егорка шмыг на табуретку, пальчиком грозит и кричит: низзя, низзя, фу! А щенок гав-гав! Почемуто на Егорку только и лает, а так он молчун.

Недавно сидим на кухне с Катей, разговариваем, Егорка телевизор смотрит. Вдруг грозно поворачивается к Катюшке и кричит: заткнись! Катюшка: ой-ой-ой, не дает телевизор смотреть! А Егорка: заткнись, сказал! Во дает, да? Так вот они и живут дружно, ладно.

Ну, пока, сынок. Очень скучаем по тебе! Сил нету, истосковались, дни считаем. Почему не пишешь? Как там у вас в Уссурийске? Говорят, у вас прохладно, дожди идут. Ты одевайся потеплей, береги себя. Твоя мама».

Надо бы ответ написать. А то, в самомто деле, давненько не писал.

«Здравствуй, моя дорогая мама! Извини что вовремя не поздравил тебя с Днем Рождения. Мама я тебя поздравляю с Днем Рождения Егорку и тебя! Самое главное желаю тебе крепкого здоровья щастья радости в личной жизни. Мама я тебя Люблю очень сильно! Хочу поцеловать тебя и твои добрые руки и каждый твой пальчик! Мама у меня все отлично не беспокойся за меня. Мама мне писать даже нечего. Несмотря что я непишу вы сами мне пишите времени даже нету писать. Недавно пришли с полевого выхода. Мама я соскучился по твоим пирожкам, по систренке с братишкой. Выросли изменилися приеду не узнаю. Соскучился по Городу говорят изменился очень Город. А в Уссурийске все нормально, ты не беспокойся. Командиры меня уважают, уже старшего сержанта присвоили и молодых солдат уму-разуму учу». Больше, уже минут двадцать, ничего толкового на ум не шло. Как много хочется сказать, но подходящих слов нет.

Ладно. Филиппов порылся в вещмешке, выудил блокнот с солдатским фольклором, раскрыл на нужной странице, продолжил выводить непослушными пальцами неказистые, но душевные, идущие от самого сердца неизвестного армейского дарования строки: