Чего надо? спрашивает из люка Костя, услужливо так, с готовностью оказать любую посильную помощь, но в то же время с достоинством. Случилось что?
Я генерал Такойто (то ли Капустин, то ли Фаршев). Вы кто такие, почему не знаю, что тут ездите?!
Командир экипажа в клубах поднявшейся пыли все же разглядел генеральские погоны, но эмблемы вроде не войсковые, эмвэдэвские:
Очень вас прошу (вырезано цензурой), будьте так любезны (вырезано цензурой), извините, пожалуйста (вырезано цензурой), торопимся, генерал! И покатил дальше.
Через некоторое время после получения благодарности от командования последовало торжественное срезание сержантских лычек перед строем это хозяин магазина с тем генералом пожаловались руководству воинской части на солдатский беспредел и хамство.
С тех пор Костя подходил к любимому танку только темными холодными ночами, пока никто не видит, да и то разогреть двигатель машины. Но тот факт, что телевидение успело показать лучший Костин экипаж и крепкое генеральское рукопожатие, грел материнское сердце дома и долгими промозглыми ночами душу Кости.
Милое дело спустился по вырезанным в земле и ладненько устеленным ивовыми прутиками ступенькам и ты уже в сухости и тепле; приятно пахнет печным дымком, свежей заваркой. Вроде как даже и надежность ощущается: снаружи палатка мешками с камнями обложена. Его боевой товарищ, верный друг Рома Дилань, уже находится там. Солдат в палатке нет редкое явление, никто не шумит; дневальный на улице никому не мешает, так что можно прекрасно выспаться в тишине.
Владик развесил под потолком влажную одежду, с которой тут же закапала вода. Разогрели чайник, нашли в цинке от патронов, заменяющем сковородку, остатки кой-какой солдатской жарехи, поставили на печку, вскрыли сухпай с литрой, расставили на столе посуду, нарезали хлеб, смахнули крошки и мусор в буржуйку. Все эти манипуляции делаются быстро, без излишней суеты, движения четкие, наработанные. Сели.
Владик развесил под потолком влажную одежду, с которой тут же закапала вода. Разогрели чайник, нашли в цинке от патронов, заменяющем сковородку, остатки кой-какой солдатской жарехи, поставили на печку, вскрыли сухпай с литрой, расставили на столе посуду, нарезали хлеб, смахнули крошки и мусор в буржуйку. Все эти манипуляции делаются быстро, без излишней суеты, движения четкие, наработанные. Сели.
Хмурые и вялые
Мы сидим усталые
Чтобы душу возродить, нужно рюмочку налить!
Наливай!
Ну, как говорится, Рома поднял кружку, за «спокойной ночи»!
Владислав стукнул по ней своей, согласился:
Ага, «за пгиятных сновидений»!
Приступили к незамысловатой трапезе и умной беседе. С хорошим преданным и проверенным другом во время завтрака можно и подурачиться:
Гом, я вот все думаю, покоя себе не нахожу: что значит твоя фамилия Дилань?
А хрен его знает, так что спи спокойно, дорогой товарищ.
Ну как же, у всех же своя семейная истогия должна быть Хрум-хрум. Вот Владика Богомольцева же знаешь?
Ну Чавк-чавк. Знаю.
Так вот он гассказывал: его пгадед очень пгаведным, вегующим человеком был из цегкви не вылезал ты наливай, не сиди ну, значит, люди все вгемя его и спгашивают, мол, что это за богомолец там такой, на коленях все сидит, лбищем об пол стучится, молится?.. И кружками туцк! содержимое глык Хогошо-о Ну, говогят: такойто и такой, шибко вегующий, однако вот и стал Богомольцевым.
Ага, вроде слышал это гдето А когда это былото?
Ну, я же говогю, пгадедушка давно, значит. В то вгемя все в Бога вегили.
Давно, значит Вот у моего корефана Джавата Исмаилова, ну, ты его должен помнить, уехал кудато тоже фамилия какаято, с Кораном связана. А твоя фамилия что означает?
Сыллагов? Ну, это ничего библейского, это с якутского Поцелуев, или Поцелуйчиков.
Да-а?! удивился Рома. А как это прилепилосьто?
А у нас пгадедушка был, тоже темный, необгазованный Ты не сиди, наливай Тоже в цегковь постоянно ходил
Рома, проявляя незаурядное мастерство, уже наливает: тютелька в тютельку точнехонько поровну, по самый ободок.
Батюшку все пгеследовал, гучку все лобызал.
Из-за этого, что ли?
Ну, давай тгетью, не чокаясь.
Ага Глык. Царствие им небесное.
С устатку друзей разморило. Владислава понесло в таком духе
В старину его предки безграмотные были, темные, умели разве что батрачить да детей рожать. Долгожданный свет просвещения с собой принесли казаки, которые междоусобные войны и восстания подавляли; попы, крестившие людей целыми селениями, и при этом направо и налево неугодным фамилию Попов дававшие, а угодным нормальные русские имена с фамилиями; и Екатерина II с последующими царями, которые ссылали на севера неугодных политических. А политические в свою очередь уже настырно занимались образованием туземцев и, озаботившись неважно выглядящей цифрой статистики и внушающей тревогу демографической обстановкой, повышали рождаемость в среде местного населения.
А в известном 1812 году этот самый предок, по имени Мефодий и по фамилии Попов, был призван в якутский полк и отправлен на войну. После того как он сколько-то лет потоптался по Европам, вернулся в свой дремучий улус в какомто унтер-офицерском звании, с ярким орденом на полгруди, кажется, Второй Степени Чегото Там, но при этом сам не в себе: впечатлений же уйма. Отстроил дом в своей деревне на манер европейских, одевался только в городе у модных в то время евреев-портных, благо денег с трофеями заработал предостаточно, батраков завел с хозяйством, церковь исправно начал посещать в начищенных сапогах. Благодаря благочестивости обрел уважение в обществе. После литургии дома ужины званые устраивал; на местных женщин не смотрел, ни-ни все на женушек политических заглядывался да заигрывал с ними.
И надо ж такому случиться одна полячка, из тех, про которых говорят «ягодка опять», втайне от благоверного ответила ему взаимностью. А надо отметить, у северных народов в старину не принято было целоваться: носами терлись да нюхались темнота, одно слово. Ну, и до того Мефодию понравилось целоваться дамочка же между делом приучила, что при любом удобном случае он нахрапом и лез ей в рот. Мир не без добрых людей доложили законному: вы тут, пан, сидите, чаи с брусникой распиваете, а паненка ваша вроде уже и не ваша, оне вроде как товойто
Дворянин с одышкой и в великом гневе, полный благородного негодования, прискакал к Попову: так, мол, и так, в чемто вы, пан, не правы, даже белую перчатку Мефодию в лицо бросил. Мефодий давай извиняться, лопочет: вы, пан, перчатку потерямши, я здесь вообще ни при чем; подобрал, отдает поляку не угодно ли чайку с брусничкой испить? А тот еще пуще разъярился: к барьеру! «Вы изволили унизить мое достоинство, моя честь запятнана самым бесчестным образом! Вы завладели вы завладели Здесь дворянин закашлялся. Попов его услужливо по спине похлопал, но тот в гневе отмахнул его руку. Дуэль, только дуэль! Завтра же. Он вынул из кармашка атласного жилетика часы, посмотрел. Завтра же, без четверти семь, высылаю секундантов!»
Чтото Роме в повествовании показалось подозрительным и, считая себя трезвым и реалистически мыслящим человеком, наливая следующую, он перекрывает краник чистого потока:
Ой, Владик, ну ты и мастер заливатьто!
Ты Сегошевского читал? невозмутимо отвечает Влад.
Читал.
Там этот случай досконально Туцк, глык хогошо! описан. Книга называется «Польские двогяне в Якутии» гекомендую. И снова краник открывает
Так вот: на следующее утро спозаранку прискакал пан дворянин с дружками, опятьтаки с гневной одышкой да с пистолетами в чемоданчике. Видать, так торопился, что даже сабельку нацепить позабыл.
Ты чего гонишьто, вновь перебил Рома и, заразившись стилем речи товарища, спросил: Какаятаки сабелька? Он же ссыльный, что за вздор вы, Владислав Зиновьевич, несете, в самомто деле!
Как вам будет угодно, Гоман Ггигогьевич Да хген с ней, с этой сабелькой, ему же не до этого!.. Чего это я?.. Фабулу утгатил Ага, женушка его в стогонке стоит, лицом бледная, мнется, негвничает, платочек тегебит, сквозь вуаль слезы поблескивают. Отмегили десять шагов, бгосили жгебий, в гезультате чего пан пегешел в вечность. Дамочка: «Ах!» Платочек выпадает, тыльной стогоной ладони ко лбу пгикасается и в обмогок. Естественно, шум поднялся. Был бы Мефодий пгостым человеком, в лучшем случае катогга, а так вгоде бы пгиближенный к знати, все же у него отобедывали, соболями с песцами одагены. Сам гегой войны, да и застгелилто, собственно, вгага Отечества (ишь чего удумал Польшу от Госсии отделить)!
Роман Григорьевич вновь попытался перебить:
Дык ить Польшато
Владислав Зиновьевич не дал развить вопрос до конца:
Я еще не закончил, набегитесь тегпения
Набрался
Рома, видно, и в самом деле «набрался», а вот Владику хоть бы что, крепкий парень:
Вы, Гоман Ггигорьевич не сидите, наливайте значьтак, глава Якутска ггаф Не Помню Как тоже из ссыльных, из немцев, но гусский патгиот с главным попом его судьбу гешали: какимто обгазом задним числом, с помощью подкупленного Мефодием же губегнского секгетагя, пгоизвели Попова в некое высшее сословие и погешили, что дуэль была на законных основаниях. А после того как Мефодий стал их с поцелуйчиками да со шкугами преследовать, так и вообще окончательно это дело замутили: фамилию ему сменили. А паненка, стало быть, недолго муженька оплакивала, отличалась необыкновенной кготостью и
Ну, ты и залива-ать ладно, давай по последней, и баиньки
Рома уже примерился на розлив, но в этот момент в палатке нарисовался Костя Топорков с болтающейся у колена огромной пошарпанной деревянной кобурой пистолета имени Стечкина.
Ага вот так значит?! Лоб прорезала суровая складка.
Третьим будешь? Рома встряхнул емкость, в которой тут же запрыгал заблудившийся солнечный зайчик. Присоединяйся! Но здесь мало осталось.
Влад, тебя командир вызывает срочно, прямо сейчас! Раз Костя говорит без умничанья значит, реально срочно.
Епти, без меня никак?!
Стоявшие рядом с машиной чеченцы с какимто нескрываемо-заинтересованным любопытством проводили Владика взглядом.
Приоткрыв дверь, Сылларов аккуратно просунул голову в командирский вагончик:
Вызывали, Павел Адольфович?
За маленьким столиком, на котором еще скворчит в сковородке аппетитно пахнущая яичница, сидят: улыбчивый командир группировки гвардии полковник Семенов, командир отряда майор Птицевский и тот самый серьезный чеченский полковник. Столик втиснут между двумя стоящими у стен кроватями; рядышком примостилась невесть где раздобытая старенькая деревянная табуретка, на которой находятся не уместившиеся на столике тарелка с крупно нарезанными кусками хлеба и банка соленых огурцов. Разгрузки с оружием висят на вбитых в стену гвоздях. Лучи солнца, пробиваясь сквозь маленькие оконца, преломляются в початой бутылке водки, стоящей на том же столе, отчего на стенах, крашенных краской цвета морской волны, плещутся веселые солнечные зайчики.