Хорошо тому живется,
у кого стеклянный глаз:
капли капать не придется,
а сияет, как алмаз.
Если глухо одно ухо,
ты, подруга, не зуди:
стерео не надо звука,
и наушник лишь один.
Хорошо тому живется,
если нет обеих ног
шортами он обойдется,
брюк не надо и сапог.
Хорошо живется в мире,
у кого одна губа.
У него улыбка шире,
весела к нему судьба.
Замечательно живется,
если нет обеих рук
он жилеткой обойдется,
Экономия вокруг!
Хорошо тому живется,
у кого один лишь зуб:
он без мяса обойдется,
будет есть протертый суп.
А вот как тому живется,
у кого одно яйцо?
Он без женщин обойдется
А без женщин жизнь дрянцо!
Сентябрь 1986
Сентябрь 1986
* * *
О, эта неуверенность в глазах,
приниженность, готовность к нездоровью,
запрятанный в зрачках привычный страх,
что всякий раз судьба ответит болью.
Какая цепь несчастий, неудач,
болезней, слабоволий, невезений
создала лики, где запрятан плач?..
В них стыд и горесть самоунижений.
Просительны фигуры, голоса,
бездонны годы тихого страданья
Я взгляды отвожу, а их глаза
участья просят, словно подаянья.
А после долго чувствую спиной,
что здесь постыдна самооборона.
И я иду, подстреленный виной,
и тщусь забыть Как муторно, как скорбно!
Сентябрь 1986
* * *
Сто различных настроений
у подружки дорогой.
Словно кружит день осенний
между летом и зимой.
Рядом быть с тобой не скучно,
не дано предугадать:
вдруг лицо покроют тучи,
то оно как благодать.
Вот летит из туч луч света,
светится в ответ душа.
Ты прекрасна в бабье лето,
невозможно хороша.
Ты щедра и бескорыстна,
будто неба синева.
Загрустила Словно листья,
тихо падают слова.
Вспышка! Ссора! Нету мира!
Ветер вспыльчивый задул,
закачалась вся квартира,
я из дома сиганул.
Предугадывать нелепо,
что нахлынет на тебя,
просто надо верить слепо
и терпеть, терпеть, любя.
Ведь предвидеть нереально:
вдруг навалится циклон,
или с нежностью печальной
ты приходишь на поклон.
Я задел тебя не очень
пролился слезами дождь
Просто потому что осень
и ты сильно устаешь.
Я, конечно, на попятный,
стал вокруг тебя кружить.
Ты нежданна и внезапна,
как природа и как жизнь.
P. S. Дом напоминает кратер
иль затишье пред грозой
Потому что мой характер
тоже, скажем, не простой.
Как столкнутся две стихии
вихри, смерчи и шторма!
Лучше напишу стихи я,
чтобы не сойти с ума.
Октябрь 1986
* * *
Вроде, и друзей довольно,
вроде, многими любим.
Только, как мне стало больно,
оказался я один.
Все куда-то подевались,
разбежались кто куда.
Мы с тобой вдвоем остались,
значит, горе не беда.
Очутился в лазарете
на больничной простыне,
и в лицо дохнуло смертью,
вроде, я уже извне.
Коль пора поставить точку,
ставь без злобы, не ропща.
Умираем в одиночку,
веселились сообща.
Сентябрь 1986
Мои вещи. Триптих
Мои ботинки
Нет ничего милей и проще
протертых, сношенных одежд.
Теперь во мне намного больше
воспоминаний, чем надежд.
Мои растоптанные туфли,
мои родные башмаки!
В вас ноги никогда не пухли,
вы были быстры и легки.
В вас бегал я довольно бойко,
быть в ногу с веком поспевал.
Сапожник обновлял набойки,
и снова я бежал, бежал.
В моем круговороте прошлом
вы мне служили как могли:
сгорали об асфальт подошвы,
крошились в лужах и в пыли.
На вас давил я тяжким весом,
вы шли дорогою потерь.
И мне знакома жизнь под прессом,
знакома прежде и теперь.
Потом замедлилась походка
брели мы, шаркали, плелись
Теперь нам не догнать молодку,
сошла на нет вся наша жизнь.
Вы ныне жалкие ошметки,
и ваш хозяин подустал.
Он раньше на ходу подметки,
но не чужие, правда, рвал.
Вы скособочены и кривы,
и безобразны, и жутки,
но, как и я, покамест живы,
хоть стерлись напрочь каблуки.
Жаль, человека на колодку
нельзя напялить, как башмак,
сменить набойку иль подметку,
или подклеить кое-как.
Нет ничего милей и проще
потертых, сношенных вещей,
и, словно старенький старьевщик,
смотрю вперед я без затей.
Моя рубашка
Моя бывалая рубашка
всегда на пузе нараспашку
ты как сестра иль верный брат;
погончики и два кармашка,
была ты модною, бедняжка,
лет эдак семь тому назад.
Была нарядной и парадной,
премьерной, кинопанорамной,
пока не сделалась расхожей,
такой привычной, словно кожа.
С тобой потели не однажды,
и мерзли, мучались от жажды,
и мокли, и глотали пыль,
снимая вместе новый фильм.
Ты к телу ближе всех, конечно.
Но, к сожаленью, ты не вечна.
Не мыслю жизни без подружки,
тебя люблю, к тебе привык.
От стирки, глажки и утюжки
на ладан дышит воротник,
от старости расползся крой,
да и манжеты с бахромой.
С тобой веду себя ужасно:
вся пища капает на грудь,
теряю пуговицы часто
и рву по шву какая жуть!
Моя вторая оболочка!
Мне без тебя не просто жить,
а мне велят поставить точку:
лохмотья стыдно, мол, носить.
Не понимает нашей дружбы
жена, что тоже мне нужна.
Рубашек стильных мне не нужно,
моя привязанность верна.
Женой ты сослана на дачу.
В тебе ходил я по грибы.
А вот сегодня чуть не плачу
от рук безжалостной судьбы.
Конец! Разорвана на тряпки!
Тобою трут автомобиль.
А я снимаю в беспорядке
в рубашке новой новый фильм!
Моя шапка
Моя рубашка
Моя бывалая рубашка
всегда на пузе нараспашку
ты как сестра иль верный брат;
погончики и два кармашка,
была ты модною, бедняжка,
лет эдак семь тому назад.
Была нарядной и парадной,
премьерной, кинопанорамной,
пока не сделалась расхожей,
такой привычной, словно кожа.
С тобой потели не однажды,
и мерзли, мучались от жажды,
и мокли, и глотали пыль,
снимая вместе новый фильм.
Ты к телу ближе всех, конечно.
Но, к сожаленью, ты не вечна.
Не мыслю жизни без подружки,
тебя люблю, к тебе привык.
От стирки, глажки и утюжки
на ладан дышит воротник,
от старости расползся крой,
да и манжеты с бахромой.
С тобой веду себя ужасно:
вся пища капает на грудь,
теряю пуговицы часто
и рву по шву какая жуть!
Моя вторая оболочка!
Мне без тебя не просто жить,
а мне велят поставить точку:
лохмотья стыдно, мол, носить.
Не понимает нашей дружбы
жена, что тоже мне нужна.
Рубашек стильных мне не нужно,
моя привязанность верна.
Женой ты сослана на дачу.
В тебе ходил я по грибы.
А вот сегодня чуть не плачу
от рук безжалостной судьбы.
Конец! Разорвана на тряпки!
Тобою трут автомобиль.
А я снимаю в беспорядке
в рубашке новой новый фильм!
Моя шапка
Воспета мной моя рубаха,
сложил я песнь про башмаки.
Готов для третьего замаха.
Чему же посвятить стихи?
Какую вещь избрать в герои:
пальто ли, свитер иль пиджак?
Решенье трудное, не скрою,
тут не поступишь абы как.
Я не богач в экипировке,
но все ж и не из голытьбы.
А если взять трусы? Неловко
Я опасаюсь лакировки
и, грешным делом, похвальбы.
Итак, решительно отпали
трусы невиданной красы.
Вдруг вспомнил я, что на развале
в Венеции на Гранд Канале
купил шапчонку за гроши.
Чужая голова потемки,
но не для красочной шапчонки
с помпоном красным! Сильный стиль!
Кокетливая, как девчонка,
родной ты стала, как сестренка,
мелькала, словно флаг, на съемках,
когда рождался новый фильм.
Жила ты у меня в кармане,
нам было вместе хорошо.
Лысели оба мы с годами,
но тут тебя я обошел.
Познала ты мои секреты,
и помышленья, и обеты,
что удалось не удалось,
мои вопросы и ответы,
тебе известно всё насквозь.
Ты на башке сидела ловко
с самосознаньем красоты.
А сколь пуста моя головка
про это знали я да ты
Меня всегда ты покрывала
в обоих смыслах. В холода,
как верный друг, обогревала,
со мною ты была всегда.
Себя я чувствую моложе,
когда на кумполе помпон.
А мне твердят со всех сторон:
такое вам носить негоже,
мол, на сатира вы похожи,
а умудрен да убелен
Но мне солидность не по нраву,
мне райской птицей не бывать.
В стандартную не вдеть оправу
А может, нечего вдевать?
К свободе дух всегда стремился,
повиновенья не сносил
Ужель лишь в шапке проявился
бунтарский мой, шершавый пыл?
P. S. Пора кончать стихи о шмутках,
пора переходить к делам,
забыв о худосочных шутках
и баловстве не по годам.
Сентябрь 1986
Прощание
В старинном парке корпуса больницы,
кирпичные, простые корпуса
Как жаль, не научился я молиться,
и горько, что не верю в чудеса.
А за окном моей палаты осень,
листве погибшей скоро быть в снегу.
Я весь в разброде, не сосредоточен,
принять несправедливость не могу.
Что мне теперь до участи народа,
куда пойдет и чем закончит век?
Как умирает праведно природа,
как худо умирает человек.
Мне здесь дано уйти и раствориться
Прощайте, запахи и голоса,
цвета и звуки, дорогие лица,
кирпичные простые корпуса.
Сентябрь 1986
* * *
Вышел я из стен больницы,
мне сказали доктора:
надо вам угомониться,
отдыхать пришла пора.
Не годится образ жизни
тот, что прежде вы вели.
В вашем зрелом организме
хвори разные взошли.
Мы продолжим процедуры,
капли, порошки, микстуры,
цикл вливаний и уколов,
назначаем курс иголок,
последим амбулаторно,
чтобы вам не слечь повторно.
Мы рекомендуем также,
хоть морально тяжело,
чтоб не поднимали тяжесть
больше, чем в одно кило.
Не летайте самолетом,
плыть нельзя на корабле,
отгоняйте все заботы,
крест поставьте на руле
Вам не надо ездить в горы,
ни на север, ни на юг,
лучше не купаться в море
можно захлебнуться вдруг.
Очень бойтесь простужаться,
вредно кашлять и чихать.
Может кончиться ужасно,
даже страшно рассказать.
Пить теперь нельзя вам кофе,
не советуем и чай,
ведет кофе к катастрофе,
как и чай, но невзначай.
Позабудьте про мясное,
про конфеты, про мучное,
про горчицу, уксус, соль
только постный пресный стол.
Исключите пол прекрасный,
алкоголя ни гугу.
Вам и самому все ясно,
эти радости врагу!
И два слова о работе:
фильм придется отложить
или сразу вы умрете.
А могли б еще пожить.
Дело в том, что в нервотрепке
что для вас смертельный риск
на кого-то наорете,
и немедля вдарит криз.
Значит, так: не волноваться,
ерундой не раздражаться,
ни за что не горячиться,
а не то опять в больницу.
Пусть все рушится и тонет,
главное хороший тонус!
И не нарушать запретов
никогда, ни в чем, нигде.
Коль преступите заветы,
прямо скажем, быть беде.
Интересный вышел фокус,
тут, попробуй, разбежись!..
На хрена мне этот тонус
и зачем такая жизнь?!
Сентябрь 1986
Сентябрь 1986
* * *
Есть тяжелая болезнь,
нет у ней диагноза.
Протекает без болей,
но, увы, заразная.
Самый главный ее знак
крепкое здоровье.
Не подвержен ей слабак,
тут без малокровья.
Нету сжатий головных
и сердечных спазмов.
Нет и слабостей иных
слез или маразма.
Первоклассен организм
(лучшее давление!)
излучает оптимизм
и пищеварение.
Чем сытней набит живот,
тяжелее случаи.
Этот вирус сам растет
от благополучия.
Крепок глаз, быстра нога
и железны нервы
В очереди на блага
он, конечно, первый.
Тут нахрапистость важна,
пусть одна извилина.
Пусть прямая! Но она
невозможно сильная.
Есть еще один симптом:
локоть очень острый
Ну, а вроде в остальном
не похож на монстра.
Эпидемия страшна,
для больных удобна.
Называется она
комплексом апломба.
Начало октября 1986
Боткинская осень
Стих состояние души
Сумерки
Сумерки такое время суток,
краткая меж днем и ночью грань,
маленький, но емкий промежуток,
когда разум грустен, нежен, чуток,
и приходит тьма, куда ни глянь.
Сумерки такое время года,
дождь долдонит, радость замерла,
и, как обнаженный нерв, природа
жаждет белоснежного прихода,
ждет, когда укроет все зима.
Сумерки такое время века,
неохота поднимать глаза.
Там эпоха тащится калекой,
человек боится человека
и, что было можно, все нельзя.
Сумерки такое время жизни,
что заемным греешься огнем,
но добреешь к людям и отчизне.
При сплошной вокруг дороговизне
сам ты дешевеешь с каждым днем