Внизу в долине, справа от Малгобека, возвышалась сторожевая башня, будто часовой у ворот, ведущих к Военно-Грузинской дороге. Сколько же сотен, даже тысяч лет здесь маршировали, ехали, скакали солдаты? Сколько же крови пролилось на эту пропитанную нефтью землю?
Большой багровый диск солнца висел в небе прямо перед нами, сидевшие на танках гренадеры пели старую солдатскую песню об алой заре, освещавшей путь в раннюю могилу.
Примерно в километре от нас впереди показался вражеский танк Т-34, затем другой. Наш головной танк остановился, снаряд с воем, рассекая утренний воздух, пронесся к цели, и первый русский танк вспыхнул ярким пламенем прямое попадание. Наша 3-я истребительная рота мчалась на предельной скорости непосредственно за первой волной немецких танков. Мы снова заняли крайнее положение на левом фланге. Впереди пятьдесят неприятельских танков, вдали еще сотня. Все почувствовали большое облегчение: наступил решающий момент, предстояло генеральное сражение.
Силы русских увеличивались на глазах, все больше танков выползало из укрытий небольших оврагов, стогов сена, сараев, где они прятались, поджидая нас. Как только они начали наступление, моментально ожили и окружающие горные склоны и холмы. Орудия противника всех калибров, в том числе противотанковые пушки и зенитки, открыли шквальный огонь по скоплению наших войск.
Силы русских увеличивались на глазах, все больше танков выползало из укрытий небольших оврагов, стогов сена, сараев, где они прятались, поджидая нас. Как только они начали наступление, моментально ожили и окружающие горные склоны и холмы. Орудия противника всех калибров, в том числе противотанковые пушки и зенитки, открыли шквальный огонь по скоплению наших войск.
Огромные фонтаны земли взметнулись в небо в самой гуще немецкой бронетехники. Мое орудие пока бездействовало: на левом фланге было еще относительно спокойно. Я осматривал выделенный мне сектор обстрела, включая и город Малгобек, который находился слева от нас и слегка позади. Внезапно я заметил вспышку правее от белого дома. Орудийную вспышку! Машинально я стал бормотать: один, два, три при счете «пять» снаряд разорвался в трех метрах от нас слева, сильно встряхнув самоходку. Немедленно я переменил позицию, отъехав влево. Вновь вспышка, и я опять считал до пяти. На этот раз снаряд упал в десяти метрах справа от нас.
В следующий момент с нами поравнялся танк командира роты, и я, как и положено, отрапортовал:
Противник ведет артиллерийский огонь со стороны Малгобека.
Вам просто померещилось! Малгобек с раннего утра в наших руках, ухмыльнулся ротный и уехал, покачивая головой, вероятно удивляясь такой неосведомленности командира самоходного орудия.
Новая вспышка, и я поспешно сдал назад. Взрыв прогремел точно на том месте, где мы только что стояли. Вскоре я сумел засечь по меньшей мере три батареи, стрелявшие по нас сверху (со склона низкого Терского хребта. Ред.). Спустя немного времени командир роты вновь оказался рядом с нашей самоходкой.
Вы были правы, черт возьми! сказал он. Пехотный полк, атаковавший город этим утром, понес серьезные потери. Попробуйте подавить батареи противника в Малгобеке. Займитесь этим немедленно.
Я развернулся на 180 градусов. Водитель внизу совсем потерял голову.
Что происходит там у вас, наверху? Неужели мы бежим?
В танковых сражениях хуже всех приходится обычно водителю. Имея перед глазами лишь узкую щель, он никогда не видит, что делается вокруг его машины, и, что хуже всего, у него нет возможности обозревать все поле боя. Развернувшись, мы, естественно, подставляли неприятелю наш незащищенный тыл. Но изменить ничего было нельзя, и мы открыли беглый огонь по вражеским батареям. Вскоре наши снаряды попали в белое здание, а затем и поразили передовую батарею. Было видно, как вверх полетели различные обломки. Во время стрельбы мне постоянно приходилось маневрировать: уцелевшие орудия противника явно прилагали все усилия, чтобы покончить с нами.
Во время короткой паузы я постарался осмотреться. Положение складывалось для нас не очень благоприятно: вокруг горело не менее тридцати наших танков и самоходных орудий. Немало костров пылало и на вражеской стороне, но для восполнения потерь там уже держали наготове не менее трехсот танков Т-34. (Автор фантазирует. У советских войск здесь было меньше танков, чем у немцев, бросивших в бой до 200 танков. Ред.)
Неожиданно заряжающий сообщил:
Осталось три снаряда
Я обомлел. В пылу боя я совершенно позабыл о необходимости экономить снаряды и расстрелял все боеприпасы. Теперь мы оказались в очень скверной ситуации. Повернув, не мешкая я помчался к командиру, но он не мог ничем помочь. Я предложил самому съездить в тыл и пополнить боезапас, но ротный не разрешил.
Транспорт с боеприпасами должен прибыть в любой момент, сказал он. Постарайтесь как-нибудь продержаться до тех пор. И непрерывно меняйте позиции, иначе вас непременно накроют.
Какое-то время мы кружили по полю сражения. Ощущение не из приятных курсировать без всякой пользы вокруг, изображая из себя подвижную мишень. Через несколько минут водитель коротко доложил:
Бензина еще только на шесть километров
Напрасно в отчаянии я искал глазами транспорт с боеприпасами и горючим, его нигде не было видно. На самом деле он и не мог прибыть: был давно уничтожен, но мы этого не знали. Сообщение о бензине явилось последней каплей. Неужели осколок пробил бензиновый бак? Но что бы там ни было, нам пришел конец. Недалеко, слева от нас, я заприметил неглубокую выемку не более метра глубиной и приказал укрыться в ней.
Приехали, господа, сказал стрелок-радист, когда мы остановились. Устраивайтесь поудобнее и чувствуйте себя как дома.
Приехали, господа, сказал стрелок-радист, когда мы остановились. Устраивайтесь поудобнее и чувствуйте себя как дома.
Сидя на командирском сиденье, я пытался найти выход из создавшегося угрожающего положения, но ничто не приходило мне в голову. Сверху на меня упала чья-то тень; подняв голову, я увидел второго номера моего расчета, молодого солдата, впервые оказавшегося в бою. Он с завистью смотрел на меня, сидевшего внизу и надежнее защищенного от осколков.
Давайте-ка поменяемся местами на некоторое время, проговорил я спокойно. Мне нужно немного побыть наверху, чтобы как следует осмотреться.
Солдат кивнул и поспешно сполз вниз, а я поднялся наверх и устроился рядом с наводчиком. Он молчал, мне тоже нечего было сказать. Мы оба уже второй год воевали на Восточном фронте и слишком хорошо сознавали, в какой оказались ситуации.
Пристроившись рядом с сиденьем, оставленным молодым солдатом, я слышал, как повсюду вокруг нас рвались снаряды и мимо по всем направлениям с воем проносились осколки, сея смерть и разрушение. Внезапно я ощутил сильнейший удар в область солнечного сплетения и почувствовал, что лечу вверх. За долю секунды я увидел наводчика, взлетевшего рядом со мной, и огненный шар под нами. Когда я приземлился, мне уже было все ясно прямое попадание. Лежа, оглушенный, на пропитанной нефтью земле, я краем глаза мог видеть, как молодой солдат изо всех сил старался выбраться из-под обломков горящей самоходки, но, когда я встал, чтобы помочь, его уже поглотило бушевавшее пламя. Взрывавшиеся боеприпасы нашей самоходки последние снаряды и ручные гранаты вынудили меня снова прижаться к земле. Где-то рядом послышался слабый стон. Я оглянулся и увидел ползущего по земле командира роты, окровавленного и взмокшего от пота.
В чем дело? спросил он.
Я молча кивнул в сторону горящего самоходного орудия.
Сколько патронов у вас к пистолету?
Положенных шестнадцать, ответил я, удивленный вопросом.
Он указал на русские танки с пехотой на броне, развернувшиеся для атаки не далее как в двухстах метрах от того места, где мы находились. Наши же танки медленно пятились назад. В непосредственной близости мы обнаружили узкую и неглубокую канаву и поползли по ней. Ротный двигался с трудом: позднее оказалось, что у него в плече застряло четырнадцать мелких осколков. Тем временем наши танковые подразделения организовали контратаку и оттеснили противника на целый километр. Русские батареи удвоили интенсивность обстрела, который превратился в настоящий огненный смерч. Снаряды сыпались градом, воздух был полон осколков, летевших по всем направлениям. Мы лежали, не смея даже на мгновение приподнять голову.
В конце концов мы все-таки добрались до глубокой ложбины, где обнаружили столпившихся солдат мотопехоты и, вздохнув с облегчением, присоединились к ним, почувствовав себя в сравнительной безопасности. Вскоре на горизонте появилась армада примерно из восьмидесяти самолетов, которые направились в нашу сторону. Наконец-то наши самолеты, давно пора! Мы снова воспрянули духом и приободрились, но затем кто-то прерывающимся голосом сказал:
Да ведь это красные
И он не ошибся. Мы не сразу распознали их, так как это были американские самолеты одна из первых партий в счет помощи России. (Видимо, это были либо ОВ-7«Дуглас» (А-20 «Хэвок»), вооруженные 20-мм пушками и 1800 кг бомб, скорость до 530 км/ч, либо применявшиеся на советско-германском фронте с лета 1942 г. средние бомбардировщики В-25 «Митчелл» бомбовая нагрузка до 3000 кг, 7 крупнокалиберных пулеметов, скорость до 450 км/ч. Ред.) В следующую минуту первый самолет вошел в пике и снаряды бортовых пушек стали рваться среди нас. С ужасающим, выворачивающим душу свистом посыпались бомбы, пробивая в наших рядах огромные бреши.
В течение всех этих страшных минут или, быть может, часов, показавшихся нам вечностью, мы лежали на спине, сжимая судорожно руки в ожидании неминуемой смерти. Вокруг кричали и звали на помощь раненые, многие умолкли навсегда.
Потом, наконец, небо опустело, и тут же появились два германских истребителя, только два!
Здесь мы уже никому и ничем не могли помочь: давно израсходовали наши перевязочные пакеты. А потому, перебравшись через груды убитых и раненых, я и ротный командир выползли наверх вражеская канонада не умолкала и добрались до самоходного орудия соседней роты, которое, будучи поврежденным, возвращалось в тыл. Несколько снарядов разорвалось поблизости, но, к счастью, нас не задело. Ладонью я отер с лица кровь, свою собственную, сочившуюся из незначительных царапин, и моих товарищей. Взглянув в зеркало, я испытал шок: на меня глядела почерневшая от взрыва и слегка обожженная горячим маслом чужая физиономия. А я тогда в дикой сумятице ничего и не почувствовал.