Пьяный корабль. Cтихотворения - Артюр Рембо 7 стр.

О вырубке манглий густых

И сборе плодов мангустана!

Пускай, точно лезвие, вмиг

Он чащу пронзает, кровавясь,

Ища, как камедь и тростник,

Сюжетов сокрытую завязь!

Открой нам, что охра снегов

На пиках тропических это

Цвет микроскопических мхов,

Личинок бесчисленных мета!

Найди нам марену и крапп,

Охотник! Воспой нам широты,

Где влиться Природа могла б

В ряды красноштанной пехоты!

Найди на опушке лесной

Соцветья в звериных обличьях,

Чьи зевы целебной слюной

Исходят на пастбищах бычьих!

Найди на лугах заливных,

В серебряной дрожи затонов,

Кипенье эссенций, а в них

Пунцовые яйца бутонов!

Найди нам хлопчатый Волчец,

Найди нам хлопчатый Волчец,

Чью нить вереницею длинной

Тянули б ослы! Наконец,

Найди нам цветы с древесиной!

А в черной утробе руды

Соцветья, всех прочих дороже,

Чьи бледные рыльца тверды

И перлы таит цветоложе!..

К застолью, насмешник пиит,

Подай, не жалея усилий,

Грызущую наш альфенид

Приправу из паточных Лилий!

V

Пусть нам говорят, что Амур

Спасает сердца от Печали,

Но даже Ренан и кот Мурр

Его наяву не встречали.

А ты в мировой немоте,

Открыв аромат истерии,

Веди нас к такой чистоте,

Что праведней Девы Марии

Купец! Арендатор! Спирит!

Твой стих многоцветен а ну-ка,

Пусть он, как металл, закипит!

Пусть хлынет волной каучука!

Жонглер! Даже темной строкой

Ты свет преломляешь, как призмой:

Взметни электрический рой

Пядениц над Флорой капризной!

Железом запела струна

Пусть лиры столбов телеграфных

Поднимутся крыльями на

Лопатках твоих достославных!

Пусть будет твой стих посвящен

Болезни картофеля гнили!

И если ты хочешь, чтоб он

Сложился, чтоб тайны в нем были,

Чтоб он прозвучал от Трегье

До Парамариво, по свету,

Купи господина Фигье

С лотков господина Ашетта!

Первое причастие

1

Нелепый сельский храм; на стенах пятна сажи;

Прыщавою толпой подростки меж колонн;

Начистив башмаки и распаляясь в раже,

Картавый поп бубнит затверженный канон;

А солнца бойкий луч сквозь битые витражи

Храмину золотит, пробив сплетенье крон.

В суровых квадрах стен тоска земного лона.

Окрестная земля булыжников полна,

Что грудами лежат меж трепета и гона,

Меж тёрна дикого, проросшего зерна

И чёрных шелковиц, чья зелень обреченно

Со злым шиповником узлами сплетена.

Сто лет белят амбар; шурша, по граням плоским

Гуляет грубый квач; побелка негуста;

Рождественский вертеп уныло залит воском;

Соломенный каркас Мадонны и Христа

Приметен и смешон, а мухам-кровососкам

Привольно залетать в святейшие уста.

Подросток утомлен, но отдохнуть не может,

Сыновний долг вставать в предутреннюю рань;

Забудется, когда на голову положит

В исповедальне поп властительную длань,

И, отпустив грехи, укором потревожит,

И, плату восприяв, промолвит: грешник, встань.

Надевши первый раз костюм, дела забросив,

Он угощений ждет от радостного дня;

Вот, высунув язык, сам праведный Иосиф

Взирает со стены, сочувствием дразня;

Вот Маленький Капрал в веночке из колосьев,

Открытки на стене, волненье и возня.

Девицы ходят в храм и слышат, как балбесы

Их сучками зовут; мальчишки так смешны

Валяют дурака, ждут окончанья мессы,

Толкуют, как добыть военные чины,

А после в кабачке разводят политесы,

И песни до утра похабные слышны.

А между тем кюре прилежно и ретиво

Для юных прихожан картинки выбирал;

Но музыка вдали; по отзвукам мотива

Он понял будет бал, и, неблагочестиво

Притопнувши ногой, плечами поиграл.

 От пристани небес прихлынул звёздный вал.

2

Поп глянул на юниц, и, как с полунамека,

Меж прочих им всего одна отличена,

Что изжелта-бледна, худа и грустноока,

Неведомо в шелках иль в ситцах рождена.

«Приметь ее, Господь, средь серого потока,

И благости Твои да обретет она».

3

В канун святого дня недуги одолели,

Ей видятся в бреду кончина, свечи, гроб

И девочка, мечась на скомканной постели,

Рыдает: «Я умру», и бьет ее озноб.

Ей хочется украсть у сверстниц туповатых

Всю Божию любовь; и, в грудь бия рукой,

Мадонны светлый лик, Христа в победных латах

Зовет она прийти и дать душе покой.

Ты слышишь, Адонай, умученный латынью,

Воззвавшего к Тебе в бесчувственный зенит?

Спасителя венец омыт небесной синью,

На белых ризах кровь их Агнец кровянит!

 Прохлада райских кущ повеет с небосклона

В сердца невинных дев, грядущих и живых;

Прощение твое, Владычица Сиона,

Премного ледяней кувшинок прудовых!

Премного ледяней кувшинок прудовых!

4

Но праздник миновал, и таинства иссякли,

И образ Пресвятой, что душу мог согреть

Лишь крашеный оклад и клочья пыльной пакли,

Источенный киот, нечищеная медь.

И ей не удержать бесстыдного искуса,

Не совладать с больной девической мечтой

Немного приподнять покровы Иисуса

И сердце упоить Господней наготой.

Желание томит, и давит безнадежность,

И страсти стон глухой в подушку, как на дно;

Продлить бы на века снедающую нежность;

И увлажнился рот  А на дворе темно.

Нет больше сил терпеть. С усильем выгнув спину,

Пытается она портьеру распахнуть,

Чтоб ледяной сквозняк, нырнувший под перину,

Скользнул по животу и успокоил грудь

5

Чуть за полночь она проснулась под белесым

Мерцанием луны сквозь переплет окон.

Ей снился алый сон. Кровь запеклась под носом.

Привиделся тот день, когда восстанет Он.

Но, телом ослабев, она близка к разгадке

Божественной любви, и жажда так чиста

Изведать миг, когда душа уходит в пятки,

Узрев в полночной тьме воскресшего Христа;

В ту ночь Святая Мать незримо похлопочет

Омыть смятенья прах с ладоней малых чад,

А жажда все растет, а сердце кровоточит,

Но бессловесен бунт свидетели молчат.

И, жертву принося, супругою незрелой,

Невестино храня достоинство свое,

Со свечкою в руке она, как призрак белый,

Спускается во двор, где сушится белье.

6

И всю святую ночь она в отхожем месте,

Под крышей сплошь из дыр; едва горит свеча;

И дикий виноград ласкается к невесте,

С соседнего двора свой пурпур волоча.

Сусальный блеск небес на стеклах зол и колок

В окошке слуховом все краски стеснены;

А на камнях двора смердит стиральный щелок,

И непроглядна тень вдоль дремлющей стены.

7

Безумцы грязные, чья слабость преотвратна,

Чей жалкий труд сгноил и души, и тела,

К вам ненависть моя; на вас проказы пятна

Угодно ль подождать, пока не сожрала?

8

Когда, сглотнув комок тяжелой истерии,

Опомнится она, печальна и мудра

Увидит наяву любовника Марии,

Что истязал себя скорбями до утра:

«Да ведаешь ли ты, что я тебя убила,

Уста твои взяла и сердце всё при мне;

И я теперь больна: мне сон сулит могила

Меж водных мертвецов, на влажной глубине!

Была я так юна; но девичье дыханье

Осквернено Христом и мерзости полно!

Ты волосы мои ласкал, как шерсть баранью;

Что хочешь, то твори Мужчинам все равно,

К неистовой любви их сердце вечно глухо,

В них совесть умерла и Божий страх угас;

В любой из нас живет страдающая шлюха,

Мы вечно рвемся к вам и погибаем в вас.

Причастие мое, свершившись, отгорело.

Целуй меня, целуй я навсегда пуста:

Покрепче обними мои душа и тело

Изгажены навек лобзанием Христа».

9

Вольно гнилой душе с ободранною кожей

Проклятья рассылать, на все охулку класть,

 На ненависти одр возляжет, как на ложе,

Но, смерти избежав, не пригашает страсть.

Ворюга Иисус, крадущий к жизни волю,

На бледное чело наведший смертный пот

Прикована к земле стыдом и лобной болью,

Скорбящая раба тебе поклоны бьет.

Искательницы вшей

Когда на детский лоб, расчесанный до крови,

Нисходит облаком прозрачный рой теней,

Ребенок видит въявь склоненных наготове

Двух ласковых сестер с руками нежных фей.

Вот усадив его вблизи оконной рамы,

Где в синем воздухе купаются цветы,

Они бестрепетно в его колтун упрямый

Вонзают дивные и страшные персты.

Он слышит, как поет тягуче и невнятно

Дыханье робкого невыразимый мед,

Как с легким присвистом вбирается обратно

Слюна иль поцелуй?  в полуоткрытый рот.

Пьянея, слышит он в безмолвии стоустом

Биенье их ресниц и тонких пальцев дрожь,

Едва испустит дух с чуть уловимым хрустом

Под ногтем царственным раздавленная вошь

В нем пробуждается вино чудесной лени,

Как вздох гармоники, как бреда благодать,

И в сердце, млеющем от сладких вожделений,

То гаснет, то горит желанье зарыдать.

Пьяный корабль

Я плыл вдоль скучных рек, забывши о штурвале:

Хозяева мои попали в плен гурьбой

Раздев их и распяв, индейцы ликовали,

Занявшись яростной, прицельною стрельбой.

Да что матросы,  мне без проку и без толку

Фламандское зерно, английский коленкор.

Едва на отмели закончили поколку,

Я был теченьями отпущен на простор.

Бездумный, как дитя,  в ревущую моряну

Я прошлою зимой рванул и был таков:

Так полуострова дрейфуют к океану

От торжествующих земных кавардаков.

О, были неспроста шторма со мной любезны!

Как пробка легкая, плясал я десять дней

Над гекатомбою беснующейся бездны,

Забыв о глупости береговых огней.

Как сорванный дичок ребенку в детстве, сладок

Волны зеленый вал скорлупке корабля,

С меня блевоту смой и синих вин осадок,

Без якоря оставь меня и без руля!

И стал купаться я в светящемся настое,

В поэзии волны,  я жрал, упрям и груб,

Зеленую лазурь, где, как бревно сплавное,

Задумчиво плывет скитающийся труп.

Где, синеву бурлить внезапно приневоля,

В бреду и ритме дня сменяются цвета

Мощнее ваших арф, всесильней алкоголя

Бродилища любви рыжеет горькота.

Я ведал небеса в разрывах грозных пятен,

Тайфун, и водоверть, и молнии разбег,

Зарю, взметенную, как стаи с голубятен,

И то, что никому не явлено вовек.

На солнца алый диск, грузнеющий, но пылкий,

Текла лиловая, мистическая ржа,

И вечные валы топорщили закрылки,

Как мины древние, от ужаса дрожа.

В снегах и зелени ночных видений сложных

Я вымечтал глаза, лобзавшие волну,

Круговращение субстанций невозможных,

Поющих фосфоров то синь, то желтизну.

Я много дней следил и море мне открыло,

Как волн безумный хлев на скалы щерит пасть,

Мне не сказал никто, что Океаньи рыла

К Марииным стопам должны покорно пасть.

Я, видите ли, мчал к незнаемым Флоридам,

Где рысь, как человек, ярит среди цветов

Зрачки,  где радуги летят, подобны видом

Натянутым вожжам для водяных гуртов.

В болотных зарослях, меж тростниковых вершей,

Я видел, как в тиши погоды штилевой

Всей тушею гниет Левиафан умерший,

А дали рушатся в чудовищный сувой.

И льды, и жемчуг волн; закат, подобный крови;

Затоны мерзкие, где берега круты

И где констрикторы, обглоданы клоповьей

Ордой, летят с дерев, смердя до черноты.

Я последить бы дал детишкам за макрелью

И рыбкой золотой, поющей в глубине;

Цветущая волна была мне колыбелью,