Договорились. Надеюсь, я смогу привезти вам добрые вести.
Доктор Шмидгубер качает головой:
В принципе я не понимаю, почему абвер не желает заступиться за меня
Давайте немного подождем, решает доктор Мюллер. В любом случае как можно быстрее уезжайте за границу. Доброго пути и до встречи в Меране.
Ощутив под ногами почву Рима, доктор Шмидгубер с облегчением вздохнул. Пока что все шло хорошо: он выбрался из Германии. Первым делом консул посетил португальского посланника. Само собой разумеется, были выданы паспорта. По его желанию их выслали по меранскому адресу.
Повсюду, куда он ни приходил, двери перед доктором Шмидгубером широко распахивались. Вскоре португальский посланник смог сообщить, что от итальянской государственной полиции он получил твердое заверение в том, что доктор Шмидгубер может спокойно оставаться в Италии, его не выдадут немцам.
Мы оформим вам визу в Испанию и Соединенные Штаты, заключил посланник.
Тем временем и супруга Шмидгубера беспрепятственно покинула Германию; она поехала в Меран, где они с мужем снимали квартиру в «Парк-отеле». Доктор Мюллер заставил себя ждать. Ему уже давно следовало бы дать о себе знать.
Сентябрь подходил к концу. И в первых числах октября ничего не происходило. Наконец 7 октября доктор Мюллер позвонил. Он вызывал Шмидгубера в Больцано. Почему он не приехал в Меран?
Доктор Шмидгубер ехал в Больцано с тяжелым чувством. Что-то было не так. Сдержанное приветствие Мюллера укрепило его подозрения. Доктор Мюллер держался скованно.
Я должен передать вам служебный приказ, а именно: от подполковника Фихта из отдела абвера в Мюнхене. В 24 часа вам надлежит вернуться в Мюнхен.
Пока доктор Мюллер говорил, лицо его покрылось краской.
Шмидгубер удивленно округлил глаза:
Как? Кто это мне приказывает?
Приказ подполковника Фихта, отвечает Мюллер.
Я не подчиняюсь господину Фихту.
Приказ исходит из берлинского управления абвера, говорит Мюллер официально и с нажимом.
Хотел бы вам заметить, Мюллер, мне не может отдать приказ ни один человек!
Как это мы все подчиняемся компетентной власти.
А я нет! улыбается доктор Шмидгубер. С 1939 года я не имею ничего общего с военной службой. Я даже не являюсь доверенным лицом абвера. Поэтому мне не может отдавать приказания и абвер. Вам это ясно?
Пока доктор Мюллер говорил, лицо его покрылось краской.
Шмидгубер удивленно округлил глаза:
Как? Кто это мне приказывает?
Приказ подполковника Фихта, отвечает Мюллер.
Я не подчиняюсь господину Фихту.
Приказ исходит из берлинского управления абвера, говорит Мюллер официально и с нажимом.
Хотел бы вам заметить, Мюллер, мне не может отдать приказ ни один человек!
Как это мы все подчиняемся компетентной власти.
А я нет! улыбается доктор Шмидгубер. С 1939 года я не имею ничего общего с военной службой. Я даже не являюсь доверенным лицом абвера. Поэтому мне не может отдавать приказания и абвер. Вам это ясно?
Доктор Мюллер выслушивает это, широко раскрыв глаза.
Приказ гласит
Ах, нет же, Мюллер. Для меня не существует приказов. Я всего лишь согласился предоставлять отделу Остера и Канарису информацию или отчеты определенного рода. Если я для абвера столь драгоценное приобретение, центр в Берлине, собственно говоря, должен быть мне только благодарен. А теперь Остер отдает мне приказы? Что за странные люди!
Доктор Мюллер беспокойно заерзал.
Вы обязаны выполнить приказ, твердит он.
Ситуация начинает веселить доктора Шмидгубера.
Вы пошли в солдаты? Предлагаю вам для очистки вашей солдатской совести прямо отсюда позвонить в Мюнхенский военный округ и уточнить мое отношение к военной службе. Вам подтвердят все, что я только что сказал.
Мюллер совсем не согласен с предложением. Он хмурится.
Нет, ситуация совсем не такова, как вы ее себе представляете. В Берлине считают вас военнообязанным.
Меня не волнует, что там думают в Берлине. Я не имею никакого отношения к военной службе. И довольно об этом!
Доктор Мюллер назидательно покачивает головой.
Доктор Шмидгубер, вы рискуете навлечь на себя уголовное дело за дезертирство.
Я совершенно уверен в своей правоте, возражает Шмидгубер. Никто и никогда не сможет обвинить меня в дезертирстве. Это полностью исключено!
Но доктор Мюллер упорствует:
Однако это так.
Ладно, говорит консул, давайте пока все же отвлечемся от проблемы дезертирства. Вы считаете, мое возвращение в Германию грозит мне опасностью?
Против вас выдвинуты тяжелые обвинения.
А именно?
Обвинения не имеют ничего общего с дезертирством и валютными операциями.
А с чем же имеют дело?
Речь идет о вашей голове.
Выскажитесь яснее.
Мюллер что-то бормочет, но не может выдавить ничего вразумительного.
Выполняйте приказ, вот и все, что смог разобрать Шмидгубер.
Вынужден заметить, что вы даете мне странные советы, наконец говорит консул. Сначала вы намекаете, что речь идет о моей голове, если я вернусь в Германию, и тут же требуете, чтобы я поехал туда, где я, так сказать, суну голову в петлю. Дайте честный совет. Что, собственно, происходит?
Поезжайте в Мюнхен.
Доктор Шмидгубер с сарказмом отвечает:
В Мюнхен я вернусь лишь в качестве английского High Commissioner![18]
Как вы сказали?
Да, в качестве High Commissioner, смеется Шмидгубер. Уж не держите ли вы меня за сумасшедшего, раз хотите, чтобы я добровольно отправился навстречу собственной гибели? Послушайте меня внимательно! Я не вернусь в Германию. Напротив, через Лиссабон я выезжаю в Англию, чтобы активно бороться на стороне союзников.
Что? вскричал доктор Мюллер. Ведь вы, если мы придем к власти, лишитесь жизни, вы будете осуждены нами за дезертирство и предательство, впрочем, так же, как и нацистами.
Шмидгубер обескуражен. И это говорит Мюллер, тот самый доктор Мюллер, что выдал союзникам дату предстоящего наступления на Западе!
Даже это, говорит доктор Шмидгубер, не изменит моих намерений.
Два дня доктор Мюллер с присущим ему упорством бился за Шмидгубера. Но ему не удалось склонить консула к возвращению в Германию. Однако оба согласились еще раз встретиться через две недели. Если опасность для доктора Шмидгубера станет серьезной, то доктор Мюллер пришлет курьера.
Но доктор Мюллер с этого момента мог донести в Берлин о месте, где находится консул.
Шмидгубер вернулся в Меран. Теперь доктор Мюллер представал перед ним совсем в ином свете. Он держался настороженно, уклончиво и противоречиво, словно что-то скрывал. Его сдержанность и уклончивость таила какую-то тайну. Консул безуспешно ломал себе голову. Объяснение не находилось.
Он не мог знать одного: весть об операциях Шмидгубера произвела в отделе Z (Остер) эффект разорвавшейся бомбы. Одно совещание следовало за другим. В Берлин был вызван Бонхёфер, который долгое время сотрудничал с Шмидгубером в Мюнхене. Точно так же на Тирпицуфер был затребован и доктор Мюллер. В обсуждениях принимали участие Канарис, Остер, Гизевиус, Догнаньи, Бонхёфер и время от времени доктор Мюллер.
Вскоре стало ясно, что доктора Шмидгубера прикрывать не станут.
Сегодня доктор Шмидгубер добавляет, что всегда говорил его борьба была направлена не только против Гитлера и его режима, но и против самого прусского государственного устройства, которое Шмидгубер воспринимал как исторически ложное, и его инспираторов. В неоднократных разговорах он не скрывал, в особенности перед доктором Мюллером, что эти круги, куда входили и генералы, необходимы для устранения Гитлера и уничтожения его системы, но при создании новой Германии они должны так же исчезнуть со сцены, как и сами национал-социалисты.
Потому германское националистическое крыло, которое в то время составляло большую часть Сопротивления, очень плохо отзывалось о докторе Шмидгубере. Его ненавидели. Бонхёфер был единственным, кто сохранял ясную голову. Он предлагал с миром отпустить его в Лиссабон. Тогда снова высказывались иные соображения. Шмидгубер слишком много знал.
И вот прозвучало слово «устранение». Канарис был согласен. Несмотря на решительное возражение Бонхёфера, было решено устранить консула Шмидгубера.
Бонхёфер протестовал тщетно. «Он не смог настоять на своем мнении наперекор Канарису, Остеру и Мюллеру», позднее объяснял доктор Шмидгубер.
Было разработано три варианта ликвидации. Хотели попытаться похитить Шмидгубера в Кампионе, или застрелить его у Бреннера[19] «при попытке к бегству», или, наконец, отравить его в «Парк-отеле» в Меране. Этот отель особенно хорошо подходил для подобных операций, поскольку было известно, что его нередко навещает английская разведка. Тогда убийство Шмидгубера можно было бы свалить на них.
По некоторым пунктам абвер был весьма щепетилен, а так улетучивались все моральные опасения Канариса.
Между тем Шмидгубер тщетно ожидал в Меране условной встречи с Мюллером. Установленный срок прошел, но Мюллер не приехал. Тогда доктор Шмидгубер попросил соединить его с номером патера Шёнхёфера в Риме. У монсеньора Шёнхёфера кто-то ответил на вопрос Шмидгубера да, доктор Мюллер в Риме, и только что в сопровождении монсеньора отправился к главному аббату Ноотсу. Там его можно точно застать.
Шмидгубер позвонил главному аббату Ноотсу в резиденцию на Малом Авентине. Монсеньор Шёнхёфер, баварец из Штарнберга, подошел к аппарату.
Доктор Мюллер у вас? спросил Шмидгубер.
Да, разумеется.
Он собирается приехать ко мне в Меран?
Совсем далеко послышались голоса.
Возникли некоторые трудности с поездкой к вам; по телефону я не могу больше ничего сказать.
Алло! воскликнул Шмидгубер.
Но связь оборвалась. Рим больше не отвечал.
После такого весьма странного разговора доктором Шмидгубером овладело еще большее беспокойство. Что случилось? Что-то против него затевалось.
Доктор Шмидгубер выждал еще несколько дней. Но никаких вестей не приходило.
Тогда консул больше не выдержал.
Закажите мне и моей жене билеты в Рим, сказал он портье.
Хорошо, господин консул.
Наконец-то хоть какое-то решение. Доктор Шмидгубер облегченно вздохнул.
Портье сидит в своей конторке и что-то тихо говорит по телефону. Шмидгубер поднимается и собирает чемоданы. Завтра вечером что-нибудь прояснится.
Вскоре после этого Шмидгубера вызвали в швейцарскую.
Кто-то внизу меня спрашивает, сказал он своей жене. Возможно, Мюллер или курьер от него.