Ну, все, сказал я. Я готов.
Уэнкинс вздохнул с облегчением, пересек холл и отворил тяжелую дверь.
Мы вошли в зал. Журналисты выбирались из кресел и диванов, возносились с коврового покрытия, отлипали от стен, забычковывали окурки.
Ну, все, сказал я. Я готов.
Уэнкинс вздохнул с облегчением, пересек холл и отворил тяжелую дверь.
Мы вошли в зал. Журналисты выбирались из кресел и диванов, возносились с коврового покрытия, отлипали от стен, забычковывали окурки.
Тот, что поздоровался, похоже, был вчера на аэродроме и, наверное, рассчитывал, что сегодня я буду разговорчивей.
Привет, отозвался я.
Подумаешь, если постараться, то все получится. В конце концов, я неплохой актер. Я умею, когда надо, выглядеть очаровательным. Я видел, что они почувствовали себя свободней, напряжение спало, на лицах появились улыбки. Я понял, что они не растерзают меня.
Парень, который поздоровался первым, видимо, прирожденный лидер, подал мне руку и представился:
Родерик Ходж из «Рэнди Дейли Стар». Редактор отдела критики.
Ему было под сорок, но подавал он себя в молодежной манере: длинные волосы, студенческий жаргон. Он выглядел напористым, но без жестокости и цинизма, свойственных для журналистов с большим стажем.
Я пожал ему руку и дружелюбно улыбнулся. Я понял, что лучше, если он будет на моей стороне.
Господа, сказал я, если вы не торопитесь, мы можем сесть и поговорить. Спрашивайте, сколько хотите. Сначала можете все вместе, а потом поговорим по отдельности. Думаю, так будет лучше, не так ли?
Они были согласны, никто никуда не торопился. Лед был сломан, и воцарилась дружеская атмосфера.
Как всегда, сначала пошли вопросы личного характера.
По их подсчетам, мне должно быть тридцать три года, это верно?
Разумеется.
Женат ли я? Да. Счастлив ли в браке? Да. Это первый брак или второй? Первый. А у жены? Первый.
Потом спрашивали, сколько у меня детей, какого возраста и как их зовут, сколько комнат в моем доме и сколько он стоит. Сколько у меня машин, собак, лошадей, яхт? Сколько я зарабатываю за год? Сколько мне заплатили за съемки в «Скалах»?
Сколько я даю жене на туалеты? Считаю ли я, что место женщины в доме?
В сердце мужчины, ответил я, что очень понравилось журналистке из дамского еженедельника.
Почему вы не живете там, где иностранцы не платят налоги?
Потому, что люблю Англию. Дорогое удовольствие? Очень. Миллионер ли я? Пока еще нет. Может быть, когданибудь, и то на бумаге, если акции пойдут в гору. Если вы такой богатый, то почему продолжаете работать? Чтобы хватало денег на налоги, ответил я.
Уэнкинс заказал всем кофе, виски и сырные палочки. Дамы и господа из прессы лили скотч в кофе и постанывали от удовольствия. Пил и я каждый напиток с каждым. С трудом объяснил официанту, что не люблю, когда в бокале воды в десять раз больше, чем спиртного. Как я заметил, в Южной Африке существует правило наполнять стаканы до края; жаркая страна, необходимо больше жидкости, но еще прохладно, зачем же портить виски?
Уэнкинс взглянул на мой бокал.
Я сейчас принесу воды.
Спасибо, не нужно.
Правда?
Он кудато исчез и через минуту появился с унылым бородачом, державшим в руке микрофон на длинном шнуре. Похоже, у этого парня нет ни капли юмора, подумал я. Интервью действительно было скучным до предела. Однако бородач заверил, что мои ответы просто великолепны и что они именно то, что так необходимо для пятиминутной передачи, которую он ведет по субботним вечерам. Он взял у меня микрофон, пожал мне руку и исчез за грудой аппаратуры, установленной в углу.
Я должен был дать еще одно интервью для женской программы, но возникли какието технические неполадки.
Я переходил от группы к группе, присаживался на подлокотники кресел, диваны и отвечал на вопросы.
Через некоторое время выпивка взяла свое, и журналисты перешли к более серьезным вопросам.
Ваши впечатления о Южной Африке?
Она мне нравится, ответил я.
А что я думаю о здешней внутриполитической ситуации? Ничего не могу сказать. Я прилетел только вчера. Трудно составить какоелибо мнение за один день.
Мне заявили, что многие приезжают уже с готовым мнением, на что я ответил, что, помоему, это неразумно.
А что я могу сказать о проблеме расовой дискриминации? Я ответил довольно сдержанно, что считаю всякую дискриминацию несправедливой и достойной осуждения, и что, хотя я знаю людей, имеющих предрассудки в отношении женщин, евреев, аборигенов Австралии, краснокожих индейцев, у меня есть приятель в Найроби, который сидит без ангажемента только потому, что он белый.
Кроме этого, я попросил, чтобы мне не задавали вопросов о гражданских и политических правах, разве что они захотят, чтобы я изложил разницу в программах консерваторов и лейбористов. Мне ответили, что такого желания не испытывают.
Правда ли, что вы начинали как каскадер? Пожалуй, что так, ответил я. Я ездил на лошадях в разных фильмах, от «Робин Гуда» и «Битвы у Босфора» до «Атаки легкой кавалерийской бригады». В один прекрасный день режиссер предложил мне сказать несколько слов, получилось неплохо, так все и началось. Довольно романтическая история, но что поделаешь? Иногда такое бывает.
А потом? Потом я сыграл маленькую роль в фильме того же режиссера. Сколько мне было? Двадцать два. Я только что женился, жил в Хаммерсмите. Питался, в основном, фасолью побретонски и три года занимался дикцией в вечерней драматической школе.
Я был примерно в центре зала, когда за моей спиной открылась дверь. Клиффорд Уэнкинс двинулся навстречу вошедшему.
Сюда нельзя, заговорил он решительным тоном. Это частный прием. Зал заказан. Нет, извините, нельзя Я вам говорю, это частный прием
Уэнкинс явно проигрывал битву, что не удивляло.
Ктото хлопнул меня по спине, и я услышал знакомый трубный глас:
Линк, дорогуша, как поживаешь? Скажи ему, что я твой знакомый, а то он меня не хочет пускать.
Пропустите этого господина, сказал я Уэнкинсу. Я хорошо его знаю. Это наш оператор.
Конрад поднял брови.
Ведущий оператор, дорогуша.
Приношу свои извинения, сказал я иронически. Выпьешь чегонибудь? Виски?
Уэнкинс отказался от боевых действий и пошел за выпивкой.
Конрад оглядел зал, в котором клубами плавал табачный дым. Везде стояли бокалы, пустые и недопитые. Журналисты болтали, разбившись на группы. Атмосфера была непринужденной.
Боже мой! усмехнулся он. Не верю глазам своим! Чтобы Эдвард Линкольн согласился на прессконференцию, да еще в Иоганнесбурге! Я сказал, что это ерунда, когда мне сказали. Тогда мне сказали, чтобы я шел в самый шикарный зал в «Рэндфонтейне». Я пришел.
Он хохотал так, что закашлялся.
Закрой рот, буркнул я.
Он обвел зал рукой.
Они хоть понимают, какое им выпало счастье? Отдают себе в этом отчет?
Конрад, уймись, черт побери!
Дорогуша! Конрад не желал униматься. Я и не думал, что ты способен на такие номера! Так сказать, за кадром Дикие звери кормятся с рук Неслыханно! Тото удивится Эван, когда узнает!
Вряд ли, усмехнулся я. Он за тысячи миль отсюда.
Ничего подобного, дорогуша, Эван здесь, в Иоганнесбурге. Можно сказать, через дорогу.
Каким образом?
Мы приехали в воскресенье. Конрад наконец успокоился и вытер глаза. Пойдем, перекусим, дорогуша, я тебе все расскажу.
Я посмотрел на часы. Была половина первого.
Хорошо, через пару минут. Я должен еще наговорить интервью для телевидения. У них испортился микрофон, его пошли менять.
Родерик Ходж уже торопился ко мне, ведя за ручку забавную барышню. Туг подошел и Уэнкинс с выпивкой для Конрада.
Ведущая телепрограммы для женщин не отличалась красотой, но выглядела очень эффектно: худенькая, кудрявая, шерстяное платье в оранжевокоричневую клетку и огромные солнечные очки в желтой оправе. Конрад окинул ее волчьим взглядом художника, знающего толк в цветовых эффектах, и заявил, что за последнее время мы сделали вместе четыре фильма.
Ну и как работается с мистером Линкольном? спросил Родерик.
Это нескромный вопрос.
Ни Родерик, ни Конрад не обратили на мой протест никакого внимания. Конрад поджал губы, поднял левую руку и стал загибать пальцы.
Терпеливый, выдержанный, пунктуальный, работящий и к тому же морально устойчивый, сказал он, подчеркивая каждое слово. Потом повернулся ко мне и театральным шепотом добавил:
Я прав?
Развлекаешься? ответил я.
Как и ожидалось, Родерик заинтересовался последним определением.
Морально устойчивый? спросил он. Что вы имеете в виду?
Конрад откровенно забавлялся на мой счет.
Ну как же! Все его партнерши обижаются, что он их целует как актер, а не как мужчина.
Можно было без труда догадаться, какие заголовки рождались в голове Родерика. У него блестели глаза.
Это все мои сыновья, быстро вставил я.
Можно было без труда догадаться, какие заголовки рождались в голове Родерика. У него блестели глаза.
Это все мои сыновья, быстро вставил я.
То есть?
Когда мой старший увидел, что я целую чужую тетю, он со мной неделю не разговаривал.
Все рассмеялись.
Но мне тогда было не до смеха. Питу было пять, и после этой истории он вновь стал мочиться в постель и плакать по ночам. Нам пришлось обратиться к психиатру, он сказал, что мальчик боится, что мы разведемся. Его мирок зашатался в своих основах, потому что его отец целовал чужую женщину, а дома ссорился с мамой. Это случилось вскоре после истории с Либби. Мы не говорили ему, что Либби заболела изза того, что он уронил ее. Взвалив на ребенка такое, мы ничего бы не исправили, а для него это могло оказаться слишком тяжелым грузом.
Как же вы решили эту проблему? спросила клетчатая.
Стал брать его с собой на фильмы ужасов.
Ерунда! перебил меня Конрад.
Уэнкинс, который минуту назад отошел, чтобы чтото уладить, вернулся чертовски озабоченный. Пот лил с него градом. Я подумал, как же паршиво должно быть ему в летнее время.
Ну вот все в порядке прошу он както чересчур беспокойно переводил взгляд с меня на ведущую. Давай, Катя можно начинать.
Глядя на Конрада, я сказал:
Знаешь, я выучил одно слово на африкаанс. Можешь заняться тем же, пока я буду здесь наговаривать.
Какое слово? спросил Конрад подозрительно.
Воэтсек, небрежно произнес я.
Стоящие рядом вежливо расступились. «Воэтсек» значит «отвали». Когда ему объяснили, Конрад вновь захохотал.
Видел бы тебя Эван! его шатало от смеха.
Забудь на минуту об Эване.