Расстояние по прямой, не вдоль дороги, а через пропасть, всего семьсот метров. Если начинать стрелять самое время. А вообще, учитывая все изгибы и перепады рельефа, реально шагать им даже больше, чем он вначале предположил. Километра два с половиной. Времени в запасе море.
Они с капитаном ворочали каменные глыбы и плиты, устраивая основную, запасную и отсечные позиции, потом сидели за бруствером, набивая запасные ленты к обоим пулеметам, загребая тяжелые жирные патроны горстями из вспоротых штыком цинков. Руки сразу стали черными.
Жаль, лент у меня всего три своих и две трофейных. Придется тебе отвлекаться. Так что посматривай, когда я от одного пулемета к другому перескочу, твоя помощь понадобится, говорил Тарханов Вадиму, размещая свою главную огневую силу по позициям. А это у нас будет резерв главного командования, на крайний случай, сообщил он, пристраивая рядом с импровизированными бойницами четыре автомата.
И тут же начал излагать диспозицию предстоящего боя.
Риска не так и много. Их всего полсотни, и деваться им некуда. Справа стена, слева пропасть. Снизу вверх стрелять неудобно, полверсты под огнем по голому месту пробежать никому не удастся
Если они не ассасины какиенибудь, вставил Ляхов. Накурятся анаши, и вперед, не считаясь с потерями.
Ну, посмотрим. По правде говоря, я рассчитываю, что после первых наших выстрелов их курбаши правильно оценит обстановку и повернет назад.
А как же они досюдато дошли? удивился военврач. Насколько я знаю, по ту сторону границы французская зона ответственности, и гдето возле Кутейфы немецкий батальон стоит. Должны были рокадные дороги и тропы блокировать.
Или прозевали, или нарочно пропустили, равнодушно ответил Тарханов.
Как думаешь, кто это? спросил Ляхов, подкручивая барабанчики прицела. Палестинцы?
Да кто угодно. Эти, которых я приспокоил, чеченцы. А остальные все, кому жить надоело. Иорданцы, афганцы, опять же чеченцы. Не наша это забота. В общем, ты давай на свою позицию, сменил тему Тарханов. Он снова посмотрел в бинокль, оценивая расстояние. Время еще было, хотя теперь в обрез. Как раз хватило покурить. Не торопясь, но глубокими затяжками, поскольку каждый думал, а не в последний ли раз.
И вот, наконец, голова колонны вышла на дистанцию прямого выстрела.
Давай, Вадим. Пожили, и хватит. Первым не стреляй. А когда я начну, работай по обстановке. Выбивай командиров, если различишь, самых прытких, кто вперед рваться будет, пулеметчиков и гранатометчиков, само собой. Главное бдительности не теряй. Пару раз стрельнешь, меняй позицию. И за моими командами следи.
Учи ученого!
Доктор явно храбрился, в серьезном деле он не бывал, но то, что держался с веселым возбуждением, майору понравилось.
Тарханов отложил бинокль, вдавил в плечо приклад пулемета.
Прицел стоял на 800 метров. Он подвел мушку к груди возглавлявшего колонну усатого человека, выглядевшего командиром, уж больно решительно он шагал, положив руки на висящий поперек груди автомат, и слишком хорош был его почти новый черножелтый камуфляжный комбинезон.
Сергею показалось, что он слышит даже хруст щебня под высокими десантными ботинками. Хотя быть этого не могло.
Кажется, боевик вдруг чтото почувствовал, вскинул голову, и они встретились взглядом. Так это или нет, думать уже было некогда, теплый спусковой крючок подался легко, словно бы сам собой.
Пулемет, как привык это делать за десятки лет своей военной жизни, загрохотал и задергался, подпрыгивая на сошках, и майору пришлось цепко сжимать рукоятку, придавливая вдобавок приклад сверху левой рукой.
Длинная очередь, как он и целился, свалила сначала лидера, потом ударила в плотную массу тел, спешащих, тяжело дышащих под грузом оружия и амуниции, смрадно потеющих, мечтающих преодолеть, наконец, последний подъем и устроить привал.
С лязгом дергался перед глазами Тарханова затворный рычаг, звенели о камни разлетающиеся гильзы, а там, внизу, лег на дорогу и третий, и четвертый ряд.
«Как скошенные», всплыла в памяти банальная фраза.
Тяжелые пули со стальным сердечником протыкали сразу по нескольку тел. Наконец понявшие, что происходит, боевики с криками отпрянули, смешались, метнулись в стороны, а бежать им особенното и некуда, или на стену, или в пропасть, чудо, а не позиция!
Натуральные Фермопилы.
Майор расстрелял первую ленту в полминуты, мгновенно перебежал ко второму пулемету. Теперь он выпускал очереди по пятьсемь патронов, с рассеиванием в глубину.
Разогнул палец, который начала сводить судорога, только когда увидел, что стрелять больше не в кого. Десятка два тел, раскинув руки или скрючившись в позе эмбрионов, ничком и навзничь валялись на дороге. Выжившие успели залечь, расползтись за камни, слиться с пейзажем или убежать назад, за ближний поворот.
Тарханов вытянул пулемет из амбразуры, откинулся на спину, сел, зашарил по карманам, ища портсигар.
Порядок, командир, крикнул ему Ляхов с вершины выступающего над обрывом утеса. Толково приложил. Скоро не полезут.
Ты наблюдай, наблюдай, ответил майор.
В ответ хлопнул один, потом второй выстрел винтовки доктора.
С Новым годом! разобрал Тарханов азартный выкрик и не понял, к кому он относился, к ним самим или к неприятелю.
Порядок, командир, крикнул ему Ляхов с вершины выступающего над обрывом утеса. Толково приложил. Скоро не полезут.
Ты наблюдай, наблюдай, ответил майор.
В ответ хлопнул один, потом второй выстрел винтовки доктора.
С Новым годом! разобрал Тарханов азартный выкрик и не понял, к кому он относился, к ним самим или к неприятелю.
Глава вторая
Вот уж действительно с Новым годом!
Майор, пользуясь передышкой, налил воды из фляжки в ладонь и вытер потное, закопченное лицо.
Старый год для Тарханова, по зрелом размышлении, прошел, в общем, неплохо. Главной своей удачей майор, естественно, считал то, что словчился попасть в спецкорпус войск ООН по принуждению к миру на Ближнем Востоке. Тут и старый приятель помог, служивший адъютантом у большого начальника в «Арбатском» военном округе, да и прежние заслуги тоже, однако прежде всего фортуна, почти всю жизнь к Тарханову благосклонная.
Настолько благосклонная, что временами это даже настораживало. Сколько уже боевых друзей погибло и на чеченских войнах, и в других «горячих точках» от Югославии до Афганистана, а он воюет десятый год, и все как заговоренный. Выпустился из Рязанского училища аккурат весной девяносто четвертого, с тех пор так и воюет. Ордена скоро некуда будет вешать, звание подполковника на подходе.
Как пел один хороший бард в девяносто шестом, в Грозном, будто прямо про него:
Служил я не за звания
И не за ордена,
Не по душе мне звездочки по блату.
Но звезды капитанские я выслужил сполна,
Атыбаты
Россия нас не балует
Ни славой, ни рублем,
Но мы ее последние солдаты,
А значит, будем покуда не помрем,
Атыбаты
Как он ни пытался, не мог вспомнить пропущенное слово.
С головой чтото или просто не до этого?
Да, те времена были совсем никудышные, но и тогда выжили, а теперь грех жаловаться, денежки приличные из ооновской кассы капают, по пять штук баксов каждый месяц.
Но вот этот новый год начинался (а старый, естественно, кончался) както не так.
Вместо того чтобы, приодевшись в приличный штатский костюмчик, отправиться в подходящий ресторан в обществе лишенной предрассудков спутницы или хотя бы собраться с друзьями на холостяцкой квартире, Тарханову пришлось нудиться на забытом богом блокпосту в горах Антиливана, чуть севернее стыка сирийсколиванскоизраильских границ.
На то она и военная служба, конечно, и жаловаться на ее лишения и тяготы уставом возбраняется, однако не до такой же степени!
Мало того, что он оказался здесь единственным офицером и новогодний бокал, точнее, алюминиевую крышку от термоса предстояло поднимать разве что вместе с собственным отражением в зеркальце для бритья, так и дизельгенератор в довершение всего сдох аккурат в двадцать нольноль по московскому времени.
Починить его моторист в ближайшее время не обещал, значит, и надежду посмотреть по телевизору новогоднюю программу из России или Европы придется оставить. Зато восковая церковная свеча на столе из предмета дизайна сразу превратилась в утилитарный источник довольно тусклого света.
Тоска, короче говоря.
Однако через час ситуация вроде бы изменилась в лучшую сторону. В очередной раз подтвердив истину, что не стоит раньше времени впадать в уныние, каковое, по православным канонам, является смертным грехом.
Дежурный сержант пригласил Тарханова к телефону, и вместо ожидаемого голоса командира бригады или начальника штаба майор услышал веселый (начал уже праздновать, очевидно) голос бригадного лекаря, капитана медслужбы Вадима Ляхова:
Приветствую вас, господин майор, в сей предпраздничный момент. Чем изволите заниматься? Уже наливаете или только готовитесь?
Услышав абсолютно нецензурный ответ, медик жизнерадостно рассмеялся.
Хорошо ему зубы скалить, русские медсестричкифельдшерицы вокруг, готовые разделить с красавчиком доктором не только стол, но и постель, опять же спирта казенного вволю, можно и напрямик пить, и разведенным в меру, и всевозможными коктейлями потешиться. Да, наверное, шампанским Вадим тоже отоварился, в рассуждении спаивания тех же сестричек. Небось в город мотается когда захочет.
Не поверишь, командир, я почти в аналогичной ситуации. В данный момент пребывая в дыре с ветхозаветным наименованием Хам, тридцать верст южнее славного города Баальбека. Сложный медицинский случай тут образовался, вот меня и вытребовали для консультации. Консультация произведена, и пациент определенно будет жить, но вот на обратном пути у моего «Урала», не скажу плохого слова, с тормозами чтото приключилось, ночью без них по горам ездить как бы нежелательно, и ни в какое цивилизованное место я теперь не успеваю.
Пить же в одиночку, а равно с собственным шофером, считаю безнравственным. И женщины местные к гяурам относятся без всякого пиетета. А если бы и отнеслись с оным, то подверглись бы побиению камнями. Такая вот диспозиция. Так, может, ты бы подъехал, а? Твой шофер моему поможет, а мы посидим, вмажем по чуть. Все есть и почти уже стол накрыт. Ты же, при общеизвестной лихости и знании ТВД[3], часа за полтора свободно успеешь Так как?