Буквально в самый последний момент капитан не уберегся. Один осколок мины, наверняка рикошетный, ударил его в левую бровь и наискось ушел к затылку, но кости черепа не пробил, а второй распорол китель и не очень глубоко длинную мышцу спины.
Конечно, крови вытекло порядочно, с поллитра, но повязка наложена, тюбик противошоковой смеси введен, состояние, как говорится, соответствует тяжести диагноза. Обойдется. Если, конечно, не разовьется от травмы отек мозга.
Самое интересное, что у Тарханова имелась в машине тяжелая каскасфера, и, если бы он ее надел, был бы сейчас в полном порядке, но понятия офицерской чести не позволили.
Как, мол, так, я буду в каске, а боевой товарищ без.
Пилот не стал тянуть до военного аэродрома, имея на борту тяжелораненого офицера, а, связавшись по радио, посадил машину на какомто израильском гражданском, куда уже подали санитарные машины.
Вдоль взлетнопосадочной полосы стояли крыло к крылу многочисленные частные авиетки, двухи четырехместные. Помогая выгружать носилки с Тархановым, Вадим совершенно не обратил внимания, как из открытой дверцы самолета человек в пестрой гавайке и ермолкекипе верующего иудея, успевший, очевидно, ухватить какието обрывки информации, несколько раз щелкнул Ляхова профессиональной камерой с телеобъективом.
Большие штабы всегда вызывали у Вадима ощущение, близкое к тому, какое бывает после нескольких часов хождения по Эрмитажу или Лувру, смесь усталой скуки и раздражения. И попадая в таковые (штабы, а не музеи), стремился по мере возможности поскорее оттуда удалиться. Благо в его чинах и должности это случалось не слишком часто.
Сейчас все было иначе. Ляхов, подкрепивший алкоголем и без того обостренное пережитой опасностью чувство самоуважения, почти совсем успокоился и «вошел в меридиан», как выражаются моряки. Оттого держался уверенно и с достоинством, как и подобает человеку нетщеславному, но вполне знающему цену себе и своему поступку и не собирающемуся эту цену умалять.
Он хотел сначала заехать к себе в санчасть, умыться и переодеться, а потом уже являться «на расправу», но сопровождающий офицер подрулил сразу к двухэтажному кирпичному коттеджу справа от КПП.
Неизвестно, как это вышло, но первым его встретил на пороге штаба бригады начальник оного, подполковник фон Брайдер, отношения с которым у Ляхова были сложные.
С самого первого дня вступления Вадима в должность. Толькотолько он познакомился с личным составом, принял по списку штатное имущество и погрузился в изучение оставленных ему предшественником документов, как в кабинете раздался телефонный звонок.
Господин капитан, услышал Ляхов голос оперативного дежурного. Следует отметить, что поскольку погон военврача 3го ранга отличался от общеармейского капитанского только серебром плетения и яркозеленым просветом, то никто и не затруднялся произносить три слова вместо одного. Господин капитан, вам следует явиться в штаб и расписаться в книге приказов.
Прогулявшись пару сотен метров по центральной линейке от медпункта до штаба, Ляхов вошел в остекленную выгородку дежурного, полноватого поручика, слишком пожилого для своего чина.
Что тут у вас?
Извольте расписаться. Согласно приказу начальника штаба вам следует сегодня в двадцать два нольноль заступить старшим городского патруля.
Чеего? нецензурно удивился Ляхов.
Старшим патруля, терпеливо повторил поручик Бойко. Все штабофицеры в очередь ходят в патруль.
Интересно, какой дурак это придумал? не имея в виду ничего плохого, просто так вырвалось, поинтересовался Ляхов.
Если вам угодно то я. На основании устава внутренней службы и положения о статусе Экспедиционного корпуса на зарубежных территориях.
Ляхов обернулся. На середине лестницы, ведущей на второй этаж, внушительно возвышался сам вышеупомянутый подполковник фон Брайдер. Его летний кремовый китель был туго стянут застегнутым на первые дырочки ремнем, лицо выражало одновременно и уверенность в себе, и некую обиду.
Прошу прощения, господин подполковник (еще одна тонкая бестактность, в личном общении приставку «под» следовало опустить), но я предполагал, что здесь виноват не иначе как один из штабных писарей. Кому еще могло прийти в голову
О чем вы? Я сказал на основе Устава каждый старший офицер должен как минимум еженедельно состоять начальником патруля. Сегодня ваша очередь.
Ляхов возликовал. Как сейчас великолепно можно позабавиться, жаль только, что в присутствии поручика, всего лишь оберофицера, нельзя говорить того, что он собрался сказать.
Прошу прощения, господин подполковник, не пройдем ли мы в более уединенное помещение?
Зачем? Расписывайтесь в журнале и приступайте.
Но все же
Когда, наконец, с трудом сдерживающий улыбку Ляхов увлек фон Брайдера в тупичок коридора, тон его стал совсем иным. Жестким и даже непочтительным, но только для понимающего человека. Тут уже сказался пример отца крупного чиновникаадминистратора.
Позволю вам напомнить, ваше высокоблагородие, что приказом военного министра от такогото года за таким номером категорически запрещается привлекать офицеров медицинской службы к нарядам, прямо не связанным с исполнением ими своих профессиональных обязанностей.
Вы служите у меня в строевой бригаде, сорвался Брайдер, а то, о чем вы говорите, относится к госпиталям и прочему.
Не имею возражений. Напишите мне только, пусть и в журнале «во изменение и дополнение приказа военного министра приказываю» И распишитесь. Через две минуты я возглавлю не только патруль, но и похоронную команду, если потребуется.
Естественно, все происшедшее мгновенно стало известно всем офицерам бригады, отчего авторитет доктора существенно вырос, а подполковник, отчегото вообразивший, что подробности инцидента разгласил сам Ляхов, затаил на него, выражаясь словами классика, «некоторое хамство».
И вот сейчас Ляхов встретился именно с этим человеком.
Докладывайте, мрачным тоном предложил фон Брайдер, когда они оказались в его кабинете с огромной рельефной картой Израиля и примыкающих территорий, исполненной двумя солдатами срочной службы в обмен на досрочную демобилизацию.
Ляхов доложил, показав на карте, где, что и как произошло.
Ну и какого черта вы во все это влезли? Граница нашего района вот, а воевали вы вот, тем самым вторгнувшись на сопредельную территорию и создав предпосылки для дипломатического конфликта.
Не ко мне вопрос, господин подполковник. Насколько я знаю капитан Тарханов комендант этой зоны, соответственно решение принимал он. Я же в меру сил выполнял его приказы.
А он вам начальник, чтобы его приказы выполнять? Чтото в других случаях вы гораздо лучше помните свои права господин военврач третьего ранга. Насколько мне известно, представители вашей профессии вообще не имеют права принимать участие в боевых действиях. Согласно Гаагской конвенции.
Согласно упомянутой вами конвенции, начал заводиться Вадим, в боевых действиях не имеют права участвовать врачинекомбатанты, то есть лица, носящие не военную форму той или иной воюющей стороны, а лишь нарукавную повязку с красным крестом либо с таковым же полумесяцем. А поскольку медицинскому составу Российской армии присвоена соответствующая форма, погоны, которые я имею честь носить, а равно и табельное оружие, то в случае угрозы как находящимся под нашим попечением раненым, так и нам лично мы имеем право участвовать в боевых действиях наравне с прочими военнослужащими.
Что, впрочем, должно быть вам известно и без моего доклада.
Неизвестно, чем бы закончилась эта «беседа», поскольку Брайдер начал заметно накаляться, а в гневе он иногда умел быть страшным, а Ляхов уступать не собирался, принадлежа к тому типу людей, которые отнюдь не боятся собственного начальства больше, чем неприятеля. Но загудел зуммер селектора.
Что? Так точно, подполковник фон Брайдер, господин генерал. Ляхов? Так точно, у меня. Да, разговариваем. Имею к нему серьезные претензии. Что? Так точно, понял, слушаюсь!
Начальник штаба положил трубку, вытер пот со лба обширным клетчатым платком.
Значит, это Приехал заместитель комкора генерал Филиппов. Желает вас видеть. Значит, так, что тут у нас это наши дела, семейные. А там смотрите. Не забывайте, по службе к вам есть серьезные замечания. Думаете, я не знаю, как ваши бойцы на подработки к местным торговцам ходят? А начальник медснабжения корпуса на вас докладную писал по поводу нерационального расходования казенного спирта. Так что имейте в виду. Однако если что, мы вас в обиду не дадим. Своих не сдаем. И рекомендации будут самые благоприятные.
Слушаюсь, господин полковник. Душевно благодарен.
В принципе, он был совсем неплохой человек, только зануден моментами и излишне самоуверен. А так служить с ним было можно. Гадости если кому и делал, так только по приказу свыше и без всякого удовольствия.
Ляхов сейчас испытывал странное чувство. В медицине это называется «дежа вю». То есть как будто все происходящее с ним уже было. И этот разговор с Брайдером тоже. Вадим знал, что и кем будет сказано, на дветри фразы вперед. В зависимости от темпа разговора.
Звонок от генерала он тоже предвидел и ничуть не удивился, когда он прозвучал. Вернее, онто удивился, но именно тому, что ждал его, и все вышло именно так, как следовало.
Да, а что тут у вас? вдруг заинтересовался подполковник, обратив внимание на саблю, завернутую в плащнакидку и небрежно брошенную на просторный деревянный диван в углу кабинета.
Обычно такие диваны стояли на железнодорожных вокзалах, в залах ожидания первого класса. Массивный, темножелтого дерева, без всякого лака матово сиявший от более чем столетней полировки суконными штанами пассажиров.
Ляхов присмотрелся и с удивлением сотрудника Шлимана, раскапывавшего Трою, увидел, что и вправду на спинке дивана глубоко вырезан причудливый вензель: «ЮЗЖД» (то есть ЮгоЗападная железная дорога) и небольшой двуглавый орел сверху. Выходит, ктото во время оно исхитрился привезти сюда этот диван из самой Одессы или любой станции между нею и Екатеринославом.
Вы о чем, Юрий Манфредович? прикинулся непонимающим Ляхов.
Вот это. Сабля?
А! Да так. Подобрал на поле боя. Типа трофей Кстати, имею право, и Вадим привычно забубнил статьи уставов и конвенций, признававших за военнослужащими использовать подобранное на поле боя оружие и снаряжение, отнюдь не относя данное деяние к статье «мародерство».