Да, вещь, повторил Ларионов. Давай в ружкомнату сдадим под расписку. И поехали.
Подполковник Ларионов лично отвез его в портняжную мастерскую интендантства, и там за полчаса на него отлично подогнали новую повседневную униформу в тропическом исполнении, выдали весьма хорошие сапоги, мягкие и легкие, не иначе как для старшего комсостава, и все прочее, положенное по арматурной ведомости, причем совершенно бесплатно.
Ляхов привычно подумал, что все это и многое другое, наверное, будет списано под факт участия офицеров (скольких?) корпусного управления в непосредственных боевых действиях. Он бы и сам при случае поступил бы так же и сразу начал соображать, какую собственную недостачу в инструментарии и медикаментах следует оформить аналогичным образом в рапорте по команде.
Затем они довольно быстро домчались в вертком зеленом «Виллисе» до Хайфы, где в российском сеттльменте[10] Вадиму отвели двухкомнатный номер в гостинице.
В буфете на этаже они с подполковником наскоро перекусили и тут же отправились в генеральскую сауну, где все было обставлено по полной программе.
Ларионов почти до полуночи развлекал Ляхова и от души развлекался сам, совершенно не касаясь обстоятельств недавнего сражения.
Вадим быстро понял, что для нового приятеля все это не более чем повод на всю катушку использовать полученный картбланш для собственного удовольствия, но не видел в этом ничего плохого.
Лови момент, как говорится, а у фронтовых офицеров этих моментов выдается не так уж и много.
Собеседником Володя оказался подходящим, остроумным и эрудированным, поскольку закончил знаменитый Львовский военный университет по факультету журналистики и психологии.
Однако постепенно, по мере выпитого, Вадиму начало казаться, что миссия подполковника заключается еще и в том, чтобы лишить его какойлибо свободы передвижения и исключить незапланированные контакты с кем бы то ни было. Но с кем? Знакомых у него тут не было.
Выпили, нужно сказать, они крепко. Вино растормозило Вадима, он все время возвращался к перипетиям минувшего боя, вспоминая все новые подробности, которые совершенно прошли мимо его внимания утром. В первом часу ночи Ляхов вдруг спохватился, что надо бы забрать из шкафа Брайдера свои трофеи.
Что за трофеи?
Ляхов, как мог, объяснил, не слишком вдаваясь в подробности.
Не беспокойся. Завтра съездим. Если вещь и в самом деле стоящая тебе повезло.
Стоящая, антикварная Брайдер не ошибается, убежденно заверил Вадим, остатками трезвого сознания подумав, что, возможно, говорить об этом и не стоило бы.
Возвращаясь в номер, Ляхов увидел себя в большом, во всю лестничную площадку второго этажа, зеркале. Еще раз на мгновение протрезвев, поразился своему виду бледное, хотя обычно от спиртного он краснел, лицо, както нехорошо горящие глаза, неприятно подергивающаяся щека.
Дда, видок, он старался выговаривать слова отчетливо, словно господин под полковник Рощин в ресторане «Балчуг» после взятия Москвы. Ну, когда они с Васькой Тепловым надрались, а потом поссорились. А? дернул он за рукав Ларионова. Изволили почитывать роман «Ясное утро», сочинение господина графа Толстого? Не Льва, а, совершенно напротив, Алексея Николаевича?
Ляхов чувствовал, что его ведет, но ничего не мог с собой поделать.
Ерунда. Все в порядке, освободил руку Ларионов. Офицер, особенно после боя, таким и должен быть слегка выбрит и до синевы пьян.
Ну, ерунда так ерунда. А вообщето жуть
У двери своих комнат он остановился, внимательно осмотрел подполковника с ног до головы.
Раз такая вот штука, и ты сегодня угощаешь, а я, наоборот, на казенный счет гуляю, распорядитесь, ваше высокоблагородие, господин полковник, шампанского в номера. На сон, так сказать, грядущий.
И действительно, стойко просидел в кресле, куря одну за другой сигареты, не осоловевший, а напротив, как бы высушенный до звона (как солдатский сухарь), пока не принес официант шампанское в непременном ведерке со льдом, и лишь тогда, выпив подряд два бокала, сказал усталым и совершенно трезвым голосом:
Ну, спасибо за все, господин полковник. Спасибо за приятный вечер. А сейчас, если позволите, пожелал бы спать. День какойто такой получился. Новогодний, одно слово. Отпразднуем Новый год в ночь с тридцать первого на третье! Пусть новый две тысячи пятый принесет нам всем удачу и процветание. Честь имею кланяться.
Попытавшись одновременно встать и поклониться, Ляхов чуть не упал, но все же сумел сохранить равновесие.
Глава четвертая
Утром Ляхов проснулся на широкой, чуть ли не трехспальной кровати в освещенной только что поднявшимся изза рыжих гор солнцем комнате. Проснулся на удивление трезвым, без всяких похмельных синдромов. Слишком силен был предыдущий стресс, и все перегорело без остатка. Только немного хотелось пить.
До девяти часов местного времени Ларионов не появился и никак о себе не напомнил, что, признаться, Вадима сильно удивило. Возможно, в силу возраста и отсутствия острой необходимости вставать так рано, подполковник просто спит еще у себя дома, а то и похмеляется, зависимо от склада организма.
Ляхов рассудил, что, поскольку никаких распоряжений на сей день он не получил, ни предписывающего, ни запрещающего характера, сидеть в номере нет никаких резонов. Куда приятнее будет выйти прогуляться на недалекую набережную, попить здешнего пива.
В Хайфе он до этого был только два раза. И она ему сразу понравилась. Почти как Одесса, даже больше. Поскольку экзотичнее.
Хайфа по примеру Шанхая, Гонконга, Манилы, Касабланки, Кейптауна, Луанды считалась открытым городом.
Российский, германский, итальянский сеттльменты, российская военноморская база, где на рейде слегка дымили трубами крейсера Средиземноморской эскадры «Рюрик», «Громобой» и «Пересвет». Каждую неделю от городского причала отходили скоростные паромы до Одессы, Новороссийска, Сочи и Сухума.
Уютные аллеи и широкие зеленые проспекты европейского города, вполне цивилизованные, хотя и имеющие выраженный левантийский акцент еврейские кварталы, и тут же рядом арабская часть, похожая на средневековую мавританскую Кордову.
Главное же из полумиллиона местного населения триста тысяч выходцев из России и еще тысяч двадцать постоянно проживающих или прибывших по собственной надобности российских граждан.
Короче, Ляхов, если что, согласился бы пожить в Хайфе годикдругой.
Чем плохо? Отличный климат, чистое море, пляжи, много ресторанов, где вечерами собирается почти вся «русская» и действительно русская богема. Деловые люди, морские офицеры, просто состоятельные люди, захотевшие приобщиться к Святой земле. Звучит почти исключительно отечественная музыка, от романсов до джазовых импровизаций в стиле Утесова и Лундстрема.
Но сегодня совсем в другом дело. Вадим все пытался пробиться сквозь вчерашний туман в голове к настоящей жизни.
Кажется, все нормально. Утреннее январское море выглядит великолепно. Густосинее, чуть тронутое рябью. В нем, конечно, вполне можно было бы и искупаться, вряд ли температура воды ниже нормальных восемнадцати градусов, но здесь свои обычаи. Купаются только в сезон. Залезший в море в январе будет выглядеть, как минимум, идиотом.
Ляхов увидел неподалеку кафе на пять столиков под полосатым полотняным тентом. Алюминиевые пивные бочки рядом со стойкой выглядели столь заманчиво, что он не нашел в себе сил продолжить неспешную прогулку.
Немецкий в гимназии он изучил вполне прилично, и ему не составило труда выдать его за идиш. Впрочем, и идиш в Хайфе далек от классического. Скорее «пиджинидиш», в котором можно употреблять русские, немецкие, еврейские и польские слова почти в любой пропорции, грамматика тоже достаточно свободная.
Хотя, конечно, буфетчик наверняка владел русским языком. Здесь порусски говорил, похоже, почти каждый.
Высокую кружку горького, сильно пенящегося пива Вадим выпил залпом, закусил щепоткой соленых орешков, почувствовал, что душу охватывает особого рода умиротворение, как бы даже радость.
«Эх, хороший денек, вспомнилось ему присловье отца. Кто вчера умер, сегодня жалеет».
Да уж, пожалеть есть кому. А он вот жив и намеревается извлечь из этого факта максимум удовольствий.
Ляхов закурил, ввиду отсутствия посторонних глаз, не стесняясь, потянулся. Вторую кружку он будет пить медленно, смакуя каждый глоток, а там посмотрим.
Да уж, пожалеть есть кому. А он вот жив и намеревается извлечь из этого факта максимум удовольствий.
Ляхов закурил, ввиду отсутствия посторонних глаз, не стесняясь, потянулся. Вторую кружку он будет пить медленно, смакуя каждый глоток, а там посмотрим.
Прислушался к себе.
Нигде не саднит в душе, совесть не шевелится?
Да нет, все нормально. Он только выполнил свой офицерский долг, как говорится ничего личного. Но сам факт, что подобное желание самодиагностики пришло ему в голову, насторожил.
Чеховщина какаято. Или достоевщина.
Он щелкнул пальцами, подзывая буфетчика.
Что будет угодно господину?
Музыка какаянибудь у вас есть?
Конечно, есть. Чего бы вы хотели?
Местного. Протяжные еврейские песни в европейской аранжировке
Гиула Гил вас устроит?
Ляхов знал эту певицу. Действительно, то, что нужно. Мягкое контральто, почти ньюорлеанский темперамент, и в то же время отчетливый библейский привкус текстов. Поскольку поет она на древнееврейском. На иврите то есть. Возможно, чтото подобное исполнялось при дворе царя Соломона.
Хорошо было смотреть на левантийскую природу, пить пиво, слушать музыку, радоваться по новой обретенной жизни и размышлять не торопясь, с легким хмельком, со вчерашнего на сегодняшний, в голове.
Собираясь в командировку, Вадим полистал коекакую литературу, повествующую об истории и обстоятельствах создания государства, где он сейчас проводил время с таким приятствием.
Сама идея возрождения собственного государства никогда не покидала евреев, но современную мотивацию она обрела в девяностых годах позапрошлого века. Однако, вместе с книгой Теодора Герцля, вполне могла оставаться на том же уровне практической реализации, как и традиционный тост «На будущий год в Иерусалиме». Если бы не ход европейской истории после Мировой войны.
Году примерно в 1925м необыкновенно сближенные общей судьбой тогдашние правители России и Германии наряду с прочими проблемами вдруг озаботились и «еврейским вопросом». В этих странах суммарно проживало около шести миллионов евреев, и совершенно непонятно было, что же с ними делать. Собственно говоря, время от времени аналогичная проблема начинала занимать то египетских фараонов, то королей испанских.