Это сделаем. А если в чём-то крепко засомневаешься, согласуй со мной по телефону. Лучше будет, если ты сюда эту развалюху всё-таки прикатишь. В любом виде! Иначе опять дело затрётся!
Ясно! Я, товарищ подполковник не знаю, кто со мной поедет водителем, но для такого дела лучше брать латыша или литовца. Он и язык знает, и со своими легче сговорится, в случае чего! Только мне бы с ним до отъезда поговорить И от вашего имени моему комбату и старшине Чтобы водителя моего не зажимали то ему нельзя, это не бери! Сами знаете как старшины за каждую тряпку Морозы ведь трещат, а Уазик с его тентом насквозь дырявый в нём только летом тепло бывает!
Это верно Подберем и водителя тебе, и одеяла для утепления выдадут! И фляжку со спиртом дадим! На всякий случай для подмазки! Знаю, ты у нас в бутылку не заглядываешь, но всё равно предупреждаю, смотри там, не задури! Знаю я и командировочных, и всяких прочих удальцов, как только с глаз долой!
Насчёт этого не сомневайтесь! Мне не до того будет! пообещал Алексей.
Что мы ещё забыли? Ну, ладно! Надумаешь заходи прямо ко мне! хотел закончить разговор командир дивизиона, но Алексей опередил:
А ещё! Еще надо тридцать сухих пайков.
Командир удивленно рассмеялся:
Зачем столько? Торговать надумал, что ли? Они и в Уазик не поместятся!
Товарищ подполковник! Некогда нам будет в разных частях на довольствие вставать! Мы же к ним на час-другой, и укатили восвояси! А если где-то на принцип пойдут не покормят без оформления аттестата? Не по кафе же нам ходить Да ещё платить за двоих! У меня таких денег нет! Нас с водителем двое; две недели, вот и выходит тридцать пайков!
Ну, не знаю! Тут другая арифметика работает! Думаю, тебе и пяти хватит, а пообедать в любой части вы сможете. Если, конечно, зевать не станете, да в бутылку не полезете! Нас ведь, ракетчиков, все считают незаслуженно обласканными, изнеженными! Потому недолюбливают! Часто в делах мешают, а не помогают! Хотя сам не пойму, откуда это повелось? Вместе погибать-то будем, если придётся! Впрочем, давай, Алексей, готовься! В семье-то как?
Холодно теперь всем, но меня всегда ждут Потому мне теплее!
Философ ты наш! Двигай-ка! И доброго тебе пути!
Холодно теперь всем, но меня всегда ждут Потому мне теплее!
Философ ты наш! Двигай-ка! И доброго тебе пути!
Глава 3
Лёшенька! А как же я тут? Как же мы без тебя? ужаснулась Людмила, когда узнала о сборах в командировку. И ее покрасневшее лицо показалось Алексею раненным на фоне светлых локонов супруги.
Алексей ещё долго молчал, дожидаясь, пока жена выговорится, несколько успокоится и смирится с неизбежным. Потом принялся тихо уговаривать, поглаживая ее руку:
Не волнуйся, Людок! Я ящик фанерный достал; в коридоре поставлю. В него тебе угля из подвала наношу. Думаю, тебе хватит. Всяких макарон, крупы, масла и сахара постараюсь запасти
Так смели всё из магазинов! Где достанешь? наконец переключилась жена на действительность, освободившись от первоначального переживания.
Я постараюсь! Да и морозы не вечны же! Скоро погода наладится, как и положено в наших местах. Опять будет ни туда, ни сюда! То дождь, то снег! А я постараюсь поскорее управиться Васютку к делам привлекать пора большой уже, он поможет. Чтобы тебе на морозище не выходить, да детей с собой не таскать, я договорился с Коньковыми; они будут хлеб и молоко приносить! По вечерам. Продержишься! Ты ведь молодец! Только ванночку не поднимай, когда Ваньку купаешь! Не дай бог, швы разойдутся Понемногу наливай и понемногу сливай! Алексей обнял и поцеловал жену, долго ее не отпуская.
Так они и сидели бы молча, согревая друг друга, пока Василёк играл машинками на диванчике лишь бы не на холодном полу а Ванька равномерно посапывал в своей решётчатой кроватке. Но младший сын не ко времени проснулся и сразу потребовал свою бутылочку с соской.
И тогда всё стремительно завертелось вокруг него, поскольку усидеть под Ванькин требовательный рёв было невозможно. Он замолкал, лишь получив своё. А высосав жидкую манную кашку, по сформировавшейся привычке отбрасывал пустую бутылочку далеко в сторону, пугая родителей всякий раз тем, что когда-то она разлетится на мелкие кусочки.
Ну что, Василёк? Пойдем с тобой на лыжах?
Конечно, пойдем! обрадовался старший сын, засидевшийся дома без гуляния. А мороз уже улетел?
Нет! Летать только учится! Но ты готовься! Скоро обязательно пойдём! Как раньше пойдём все вместе!
А Ванюшка тоже на лыжах?
К тому времени, тоже на них! засмеялся Алексей.
Глава 4
Из ворот родной бригады выехали по плану, сразу окунувшись в неопределённость своего необычного задания. Минус двадцать три. Пока терпимо.
Машина бежит нормально, но сквозит в ней так, словно сидишь на крыле самолёта. Оглушающе рычит и скребется вентилятор печки, включенный на полную мощь. Но воздух он гонит практически холодный, потому стужа в машине собачья. Иначе и не скажешь! И кажется, чем дольше, тем холоднее! Стало быть, нет надежд на эту печку лишь на общее потепление.
Скоро стёкла от дыхания покрылись мохнатым инеем ничего не видно! А как протрёшь, так стекло мутнеет, готовое опять заледенеть. С плохоньким отопителем в мороз стёкла не отогреть!
И всё же Алексею поездка даётся легче, нежели Иварсу. Алексей-то замотался в одеяло от ног до подбородка, но всё равно дрожит. Хорошо ещё, прихватили сравнительно теплые танковые куртки. Шинели на всякий случай тоже взяли, но ехать в них не решились. И правильно сделали давно бы дуба дали.
Иварс настроен героически. Кажется, он тайно связывает это путешествие с посещением родных мест. Ведь родом он, кажется, с Рижского побережья. Потому, согреваемый мечтой или воспоминаниями, стойко преодолевает жуткий холод, а на вопросы Алексея бодрится. Мол, холод зимой дело привычное! Говорит, что не мёрзнет, вот только пальцы часто растирает, снимая почти бесполезную в мороз армейскую однопалую рукавицу.
Алексей и впрямь верит, будто Иварс не мёрзнет. От этого Алексею и самому становится легче, ибо в этом вопросе помочь водителю он не в состоянии. Кроме того, по себе знает, если у человека есть важное обязательное дело, а увильнуть некуда, появляются силы для преодоления чего угодно! И всё же лучше бы не переусердствовать. Терпеть-то можно долго, а чтобы загнуться от холода много времени не понадобится. Если поясницу или шею заклинит, то никакой героизм не поможет! Потому они периодически останавливались и бежали наперегонки метров сто-двести вперед, потом назад. Опять забирались в свой морозильник на колёсах, уже распарившись, и продолжали движение.
Какие-то машины встречались редко. Через час подкатили к посёлку Чернышевское. По-старому, ещё по-немецки, Эйдткунен. И не выговорить!
Совсем неинтересный посёлок. Расположен он перед условной границей Калининградской области с Литвой. А раньше, ещё при немцах, Эйдткунен был настоящим крохотным городком, в котором по-городскому жили пять тысяч немцев. Производили, в основном, сельхозпродукцию или ее же перерабатывали.
Хорошо заметна обезглавленная снарядом кирха, приспособленная теперь неизвестно подо что. Массивные немецкие дома сложностью своих фасадов, даже самых непритязательных, ничуть не напоминают современные панельные коробки, гладенькие со всех сторон. Но старые немецкие дома, пережившие ужас обстрелов и бомбардировок, так и не дождались мало-мальского ремонта, хотя плотно заселены советскими людьми. Они, кажется, смирились, привыкли терпеть что угодно. Ведь другого выхода у них нет.
По казарменному мрачны длинные ряды оконных стекол на трех-четырёх этажах. Кое-где и стёкол-то нет. Крыша под натуральной черепицей местами разворочена и заделана, чем пришлось. Только дымящиеся трубы подтверждают наличие здесь жизни. Картина безрадостная, вызывающая в душе неприятный осадок и чувство безнадёжности.
«Слышал как-то, вспомнил Алексей давний разговор с замполитом, будто Калининградскую область после сильнейших разрушительных боёв до сих пор почти не восстанавливают, подразумевая ее возврат Польше в качестве акта доброй воли. Пусть даже так! Не нам судить, как поступать с этой землёй! Но люди-то наши, без вины виноватые, так и живут в этих черных руинах десятки лет. Их-то что? Тоже передадут полякам в качестве той самой доброй воли? А чтобы в нормальные дома вселить, доброй воли не хватило? Всякие Петродворцы заново отстроили, а люди они ведь не дворцы! Люди стерпят! Они, мол, понимают, насколько страшной и разорительной оказалась война! Ну, а не стерпят, так всё равно, деваться им некуда! Что происходит? Нельзя же так с теми людьми, которые и без того столько на своих плечах вынесли! Ужаснейшая несправедливость!» разволновался вдруг Алексей.
Тем временем машина перевалила через слегка обозначившийся мостик, и синий дорожный знак подсказал название другого населенного пункта уже в Литве посёлок Кибартай.
И сразу картинка за окном изменилась. Алексей увидел, как вдоль трассы потянулись приятные на вид однотипные домики с ослепительно чистыми стеклами, единым вдоль улицы декоративным заборчиком, фруктовыми садиками и едва заметными аккуратными тепличками на заднем плане.
От тротуаров широченной улицы, с двух сторон окаймившей спешащее дальше шоссе, снег отброшен и выровнен красивыми валками. Над крышами кучерявятся белые дымы. Возле яркого одноэтажного магазинчика расчищена от снега большая площадка для автомобилей. Через огромные окна заметно кипение жизни. В сравнении с увиденным пятью минутами ранее, Алексею эта чужая жизнь представилась очень даже привлекательной. Здесь, пожалуй, каждый согласился бы пожить
«Как же так? удивился он. Единая страна! Единый, как будто, народ, на великие дела способный, а жизнь настолько разная, что глаз режет! Почему так? Если бы то гиблое Чернышевское по-хорошему восстановить, да о жителях подумать так, чтобы не каждый из них в одиночку лопатой махал, наводя вокруг себя порядок, то, глядишь, ещё лучше получилось бы, нежели теперь у литовцев! Выходит, немцы могли организовать свою жизнь как люди! И литовцы могут! Так почему русские всегда как скоты жили? Как скоты и теперь живут, если их убогие населенные пункты не относятся к паре тех козырных городов, которые за счет всей страны лелеются и ублажаются. Которые существуют для показухи и помпезных парадов! И в которых жители убеждены, будто они такие хорошие-расхорошие, что более прочих граждан нашей страны заслужили нормальную жизнь!»