В первом же сельского типа доме обнаруживаем вполне пристойную обстановку. Телевизоры, диваны, ковры
Кто-то тянется к магнитофону.
Ничего не трогать! орет Шея.
Все топчутся в нерешительности.
На кухне находим мешок арахиса. Пока Шея не видит, рассовываем арахис по карманам.
Кто-то тянется к магнитофону.
Ничего не трогать! орет Шея.
Все топчутся в нерешительности.
На кухне находим мешок арахиса. Пока Шея не видит, рассовываем арахис по карманам.
Мужики, может, отравленный? сомневается кто-то.
Давай Амалиева угостим? предлагает Гриша.
Да ладно, хватит херней страдать! говорит Астахов, зачерпывает горсть арахиса и засыпает в рот. Мы сосредоточенно смотрим, как он жует.
О, а тут еще подвал! говорит кто-то.
Открываем, светим фонариками. Хасан лезет вниз. За ним Шея.
Мужики, тут бутыль вина! кричит Хасан. Мы не успеваем обрадоваться, как раздается короткий чавкающий звук. Нам, нагнувшимся вниз, овевает лица терпкий запах алкоголя.
Я же сказал: «Ничего не трогать!» повторяет комвзвода и возвращает автомат с подмоченным прикладом на плечо.
Мужики, никому не хочется плюнуть на Шею? предлагает Язва, чья голова в числе прочих склонилась над лазом в подвал.
Шея вылезает первым и выходит на улицу. За ним появляется Хасан, спрашивает глазами: «Ушел?» и вытаскивает наверх мешок с сушеными фруктами.
Через пару минут вываливаем на улицы, у всех полны рты орехов и прочих вкусностей. Присаживаемся во дворике покурить. Появляется Семеныч с парой ребят.
Как дела?
Курим вот.
Ничего не брали?
Ты ж сказал, Семеныч!
Молчим. Семеныч смотрит на дома.
Чего ешь-то? спрашивает у Язвы.
Да вот, орешки.
Семеныч подставляет широкую красивую ладонь. Язва щедро отсыпает. Все иронично смотрят на Куцего. Тот жует, потом на мгновение прекращает шевелить челюстями:
Чего уставились?
Ничего, пожимает плечами тот, на ком остановил взгляд Куцый. Все начинают смотреть по сторонам.
Через десять минут оцепляем первые хрущевки. Находим место наблюдателям и снайперу, чтобы смотрели за окнами, проверяем связь и вперед.
Первый подъезд, первая дверь. Стучим Тишина. Шея бьет ногой, дверь слетает, как картонная.
Ходим по квартире, будто только что ее купили, новые наглые хозяева. Везде пусто. На полу валяются какие-то лоскуты. В зале на желтых обоях написано «Руские свиньи». «Русские» с одним «с».
В следующей квартире открывает дверь женщина. Напугана или скорей изображает, что напугана. В квартире еще одна женщина, по лицу угадываю, что младшая сестра открывшей. Обе говорят без умолку они ни при чем, мужья уехали с детьми в Россию, а они сторожат квартиры Через минуту все перестают их слушать. Разве что Саня Скворец смотрит на женщин с изумлением. Чувствую, что ему хочется успокоить их, сказать, что все будет хорошо. Только он нас, остолопов, стесняется.
Шея деловито лазает по шкафам на кухне.
Амалиев, доселе стоявший у входа, бочком входит и начинает поднимать крышки кастрюль на плите. В кастрюлях суп и каша. Скворец, пошлявшийся по залу, хватает семейный альбом, лежащий за стеклом объемного серванта.
Одна из женщин почему-то начинает плакать.
Скворец часто поднимает на нее глаза и, не глядя, листает альбом.
Ну-ка, стой! тормозит бездумное движение его пальцев Язва. Отлистни-ка страничку!
Парни быстренько сходятся, чтоб посмотреть на заинтересовавшую Язву фотку.
На поляроидной карточке изображена та из сестер, что плачет, в обнимку с каким-то бородатым парнем. Может, муж, может, брат, может, дружок. На плече у него висит «калаш». Морда наглая, ухмыляется.
Кто это? спрашивает Гриша.
Женщина начинает плакать еще громче.
Шея берет тетку за локоть и уводит ее в ванную.
Старшая сестра рвется было за ней, но ее усаживают на стул. Она делает еще одну нервозную попытку подняться и получает звонкий удар ладонью по лбу.
Скворец в каком-то мандраже начинает открывать двери шкафа. Последняя дверь не сразу поддается, Саня дергает сильнее, и на него вываливается из шкафа человек. Кто-то из наших сдуру щелкает затвором, хотя стрелять явно не в кого: выпавший из шкафа оказывается стариком лет семидесяти.
Его обыскивают, хотя сразу видно, что в обвисших штанах на резинке и до пупа расстегнутой грязно-белой рубахе оружия не спрячешь.
А чего вы его засунули? удивляется Хасан, толкая старшую сестру. Она быстро, перемежая русские слова с чеченскими, начинает говорить, что солдаты убивали всех, изнасиловали соседку прямо в подъезде, и деда ее застрелили и бросили из окна, и еще что-то, полный беспредел творили злые «срочники», даже всех чеченских пацанов перестреляли. И вот за старика, за отца, она тоже боится.
Появившийся из ванной Шея велел забрать обнаруженного старикана с собой.
А бабу? предложил Язва.
Да хули ее тащить, здесь у каждой второй муж воюет ответил Шея.
Может, она и вправду не знает, где он, добавил он, подумав.
Вот если ее за ноги подвесить, то она вспомнит где, отвечает Язва. Или хотя бы по каким дням он заходит домой за хавкой.
А где ее подвесить? спрашивает Шея.
Да прямо в «почивальне».
Семеныч не даст.
Непонятно, шутят они или не совсем.
Не, давай вернемся, останавливается Язва уже на лестнице. Пойдем ее уломаем поговорить на предмет местонахождения супруга, теребит он Шею. Я там пассатижи видел. И утюг. Все для ответственной беседы.
Хорош! одергивает его взводный.
Другие квартиры в доме пусты. Кое-где стоит старая обычная мебель, раскрытые шкафы с пустыми вешалками, разбитые телевизоры, кресла с выдранным нутром.
Останавливаемся покурить на одной из лестничных площадок. И тут Амалиев, оставленный ниже этажом на площадке с начисто вынесенным окном наблюдать за улицей и домами напротив, передает по рации:
Вижу движение вооруженных людей!
Сыпемся по ступеням к Амалиеву. Шея орет матом, чтоб не грохотали, не суетились, не светились и вообще на хер заглохли все. Комвзвода осторожно присаживается возле бледного Амалиева.
Где? спрашивает он почему-то шепотом.
Вон, на третьем этаже!
Шея приглядывается.
Может, обстреляем? шепотом спрашивает взводный.
Не надо, они уйдут говорит Амалиев и оборачивается на парней, чтобы его поддержали.
Не, надо обстрелять, задумчиво говорит Шея, глядя в бинокль.
Стоит тяжелая пауза, все щурятся и смотрят на противоположные дома.
Вот Семеныч руками машет, продолжает Шея, сейчас мы его обстреляем
Какой Семеныч? удивляется Амалиев.
Ты не в артиллерии служил, Анвар? начинает первым смеяться Язва. Из тебя бы вышел офигенный наводчик!
Анвар разглядел наших на другой стороне улицы.
Через десять минут мы собираемся возле зачищенного дома. Группа, отправившаяся с Семенычем, задержала двух побитых жизнью чеченцев трудноопределимого возраста. Ну, лет за сорок, наверное, каждому. Рядом с нашими два в высоту, полтора в плечах добрыми молодцами чичи смотрятся как шкеты. Спортивные штаны с отвисшими коленями усугубляют вид.
Вызываем с базы приданные нам «козелки», чтобы отвезти добычу.
Усаживаем чеченцев в машины, на задние сиденья: двоих в один «козелок», задержанного нами старика во второй. Язва едет старшим.
Я по приказу Шеи усаживаюсь рядом с водителем во втором «козелке». Со мной Скворец, все время поглядывающий на чеченского старика.
Мы трогаемся, проезжаем всего метров сто, и я вдруг понимаю, что у меня разом отказали все органы, что мой рассудок сейчас двинется и покатится, чертыхаясь, назад, к детству, счастливый и дурашливый. В нас стреляют. Откуда я не увидел. Почему-то мне показалось это совершенно неинтересным. Я зачарованно взглянул на дырку в брызнувшей мелким стеклом лобовухе. Потом, неожиданно для себя самого, ловко открыл дверь, вывалился на дорогу, одновременно снимая автомат с предохранителя, и в несколько кувырков скатился к обочине, в кусты.
Оборачиваюсь назад: Санька Скворец сидит за машиной на корточках и вертит головой. Возле машины лежит, поджав ноги, дед-чеченец.
Водителя не видно.
«Козелок», ехавший впереди нас, снесло на противоположную обочину; из парней, бывших в нем, я тоже никого не вижу.
Куцый вызывает по рации меня и Язву. Тянусь к рации, чтобы ответить, и слышу, как Язва отвечает первым, чуть срывающимся голосом:
На приеме!
«Семьсот десятый» на связи! кричу и я.
Семеныч немедленно отвечает:
Займите позицию и не высовывайтесь! Стреляют из домов впереди вас!
«Займите позицию» передразниваю я Куцего и ловлю себя на мысли, что меня все происходящее как-то забавляет, кажется веселым, неестественным. Война началась уже, а я все еще жив! Значит, все замечательно! Все просто чудесно! Только руки дрожат
Я поворачиваю голову к Скворцу, машу ему рукой.
«Ляг!» показываю. Он не понимает.
Саня, ляг!
Чеченцы стреляют очередями откуда-то спереди. Я вижу, как несколько пуль попадает в машину, одна разбивает зеркало заднего вида.
«А если взорвется? думаю. В кино машины взрываются»
Саня, тоже понимая, что в машину стреляют, дергается, не знает, куда деться.
«А если взорвется? думаю. В кино машины взрываются»
Саня, тоже понимая, что в машину стреляют, дергается, не знает, куда деться.
Давай сюда! кричу.
Санька привстает на колено и, зажмурившись, в два прыжка летит ко мне.
Водюк где? спрашиваю.
В канаве лежит с той стороны.
Кусты, в которые мы завалились, негустые: ближний, тот, что справа, дом нам хорошо виден. Он безмолвен.
«А если б стреляли оттуда? думаю я. А если сейчас начнут стрелять?»
Смотрю на дом с таким напряжением, что, кажется, вот-вот там лопнет оконное стекло.
Наблюдай за домом! говорю Сане. Сам разворачиваюсь в сторону дороги, укладываюсь поудобнее, упираюсь рожком автомата в землю, охватываю цевье. Плечо чувствует приклад, все в порядке.
Поднимаю голову что там у нас? Откуда стреляют?
Ничего не соображаю, глаза елозят поспешно
И тут у меня едва затылок не лопается от страха: явственно вижу, что стрельба ведется с чердака дома, находящегося по диагонали, метров за пятьдесят от нас и метров за тридцать от первого «козелка».
Конечно же, я подумал, что стреляют прямо в меня, и ткнулся рожей в землю, блаженно ощутив щекой ее мякоть и сырость. Пролежав несколько секунд, догадываюсь, что нет, стреляли не в меня палят прямо в «козелок», в котором ехал Язва. С крыши ту машину очень хорошо видно.
Прицеливаюсь. Получается плохо. Даю несколько длинных очередей по дому, по чердаку. Закрываю глаза, пытаюсь унять дикую дрожь в руках, понимаю, что это бесполезно, и снова стреляю.
Кто-то начинает стрелять сзади нас с Санькой. На малую долю секунды я подумал, что в нас, что с обеих сторон, что всё на хер. Так и подумал: «Всё на хер», и снова голову в землю вжал и укусил ее от страха.