Макс Шур
Зигмунд Фрейд: жизнь и смерть
Вступление
Написать книгу о жизни выдающегося человека, особенно если придется коснуться темы его смерти, дело совсем не простое; это потребует от автора большой деликатности. Особенно трудным это становится, когда книгу пишет врач, а выдающийся человек, о котором он собирается рассказать, его пациент, которого он любил и уважал. Затея представляется совсем уж невыполнимой, если этого пациента зовут Зигмунд Фрейд. С тем, чтобы лучше объяснить, почему я считаю написание такой книги не только необходимым, но и рассматриваю это как мою личную обязанность, мне нужно сперва кратко изложить историю ее появления.
Предыстория этой книги
Психоанализ учит нас, что жизнь человека не так полна случайностей, как это обычно считается. И все же случай всегда найдет себе место в череде житейских событий. Именно ему я обязан тем, что в 1915 г., когда я только что поступил в медицинскую школу, моя очаровательная кузина, изучавшая тогда психологию у Спапареда в Женеве, убедила меня посещать лекции, которые читал не кто иной, как Фрейд. Они позже были опубликованы под названием «Лекции по введению в психоанализ».
Кроме меня, на этих лекциях присутствовало еще несколько студентов-медиков. Аудитория Фрейда состояла по большей части из студентов, «интеллектуалов» и просто любопытствующих. Присутствовавшие студенты-медики должны были удостоверять свои посещения личной подписью лектора. Фрейд имел обыкновение лично приветствовать каждого студента, обменявшись с ним парой слов и рукопожатиями. Особенно впечатлял проницательный взгляд, с которым он всегда жал руку. Мог ли я помыслить тогда, что тринадцать лет спустя мне доведется стать его личным врачом.
И в этом, и в последующем году я не пропустил ни одной лекции. Было бы совсем не просто объяснить удивительную притягательность тех встреч и оценить значение приобретенных познаний. Разумеется, в свои восемнадцать лет я еще не был готов к целостному восприятию этих лекций, однако органичное единство сути идей Фрейда и формы их представления производили неизгладимое впечатление. При этом перевод его работ всегда представлял особые трудности для всех, включая Стрейчи и конечно же меня: сопутствующие ему сложности можно было сравнить разве что с теми, которые существуют при переводе стихов.
Как бы то ни было, посещение вводных лекций не могло не вызвать у меня самый живой интерес к психоанализу. В то же время по ряду причин я решил специализироваться в сфере медицины внутренних болезней. Собственный анализ я начал в 1924 г.
И вновь стечение обстоятельств: в 1927 г. мой старший коллега, консультировавший Мари Бонапарт[1], направил меня к ней, чтобы взять анализ крови. Мы разговорились, и она оказалась приятно удивлена встречей с терапевтом, увлеченным психоанализом. В 1928 г. во время пребывания в Вене она тяжело заболела, и я лечил ее в течение долгих недель[2]. Именно она убедила Фрейда пригласить меня в качестве личного врача. Им я и оставался вплоть до самой его смерти в 1939 г.
Таким образом, мне довелось узнать Фрейда как учителя, ученого и почтенного отца семейства. Я заботился о здоровье членов его семьи, многих из его пациентов, о которых мы с ним часто и помногу беседовали. Я видел его страдающим от мучительных болей. Я видел его пренебрежение и презрение к грубости и глупости, как и нежную любовь к близким для него людям. Он всегда был гуманным и благородным человеком в самом высоком смысле этого слова. И я могу утверждать, что свою мучительную болезнь и смерть он встретил с тем же достоинством, которое было свойственно ему всю его жизнь.
После смерти Фрейда я переехал в Америку, где многие мои друзья, коллеги, издатели книг и журналов и даже кинопродюсеры настойчиво добивались от меня, когда же, наконец, я «поделюсь с общественностью» моими воспоминаниями о Фрейде. Однако я предпочитал воздерживаться от этого многие годы, и не только потому, что уважение к тайне частной жизни было неотъемлемой частью кодекса чести самого Фрейда, но и поскольку требовалось время, чтобы обрести необходимую объективность в освещении давних событий. Мне нужно было подготовиться к этой работе так основательно, чтобы с занятой мною позицией мог бы согласиться даже сам Фрейд.
В 1950 г. на английском была опубликована книга «Введение в психоанализ». Вряд ли можно переоценить важность этого события. Приложенная к этой книге значительная часть переписки Фрейда с Вильгельмом Флиссом, равно как и сопутствующие рукописи, в особенности «Проект научной психологии» (1895), во многом разрушают наше непонимание личности и работ этого великого человека. Все это особо подчеркивали Эрнст Крис, написавший предисловие к «Введению в психоанализ», Эрнест Джонс, автор книги «Жизнь и творчество Зигмунда Фрейда», и другие. Через знакомство с «Введением в психоанализ» мы можем глубже приобщиться к гению Фрейда, к особенностям его развития и деятельности. Мы можем видеть, что своими творческими озарениями Фрейд был обязан не только вспышкам своей поразительной интуиции. Ключевую роль здесь сыграли его высочайшая честность перед самим собой, решительность и мужество, с которыми, преодолевая ошибки и промахи, он шаг за шагом шел к своим открытиям.
Всякий, кто увлечен психоаналитическими изысканиями и, следовательно, изучал труды Фрейда, не раз мог заметить, что многие идеи, сформулированные им позднее, прямо или косвенно встречаются уже в его ранних рукописях. По этой причине систематическое изучение рукописей Фрейда представляет особый интерес даже для современного психоанализа. Даже в таких ранних его работах, как «Проект научной психологии» и в особенности «Толкование сновидений» (1900), мы можем обнаружить по крайней мере элементы многих идей, большей частью получивших развитие не только в трудах самого Фрейда, но и в работах последующих поколений психоаналитиков.
В своем вступлении к опубликованному сборнику переписки с Флиссом и в сносках внутри издания Эрнст Крис особенно стремился сопоставить отраженные в этих письмах идеи Фрейда с теми, которые он параллельно развивал на страницах своих научных трудов. Сверх того, Крис взялся проследить и судьбу впервые прозвучавших в письмах к Флиссу идей, которые сформировались в научных работах Фрейда значительно позже. Многие его теории продолжительное время оставались в неоформленном состоянии, пока Фрейд собирал для них необходимые фактические подтверждения. Они вновь могли возникнуть у него лишь спустя десятилетия самоанализа и работы с пациентами. Для конкретного примера здесь можно вспомнить о концепциях «Я» и «Сверх-Я» или о переформулированной им теории тревоги.
Я уже говорил об уважении к частной жизни как о препятствии к опубликованию некоторых биографических подробностей. Однако сам Фрейд нередко преодолевал стремление оградить свою личную жизнь от внимания, если полагал, что научные соображения требуют обратного. Так в «Толковании сновидений» и «Психопатологии обыденной жизни» он с готовностью очень искренне обсуждал весьма интимные подробности своей жизни, своих мыслей и фантазий, которые обнаружил в процессе самоанализа. Впрочем, при написании «Толкования сновидений» Фрейд не пренебрегал правом определенным образом «цензурировать» свои тексты. Иначе обстояло дело с личной перепиской, которую он вел с Флиссом. В одном из писем к нему Фрейд сам отмечал, что эта переписка имеет для него особое значение из-за той предельной искренности, которую порой можно позволить при общении с близким человеком. Неудивительно, что Фрейда крайне взволновала возможность ее публикации в момент, когда вся переписка неожиданно оказалась в распоряжении Мари Бонапарт. В ее обращении к нему ярко обнаруживается конфликт между стремлением сохранить в неприкосновенности личную жизнь и потребностями научной общественности. Мари Бонапарт писала Фрейду:
«Возможно, Вы сами не в полной мере понимаете всю меру Вашего величия. Вы принадлежите истории человеческой мысли, как Платон или, скажем, как Гёте. Какой потерей для нас, их несчастных потомков, обернулась бы утрата бесед Гёте с Эккерманом или диалогов Платона»
Фрейд отвечал:
«Печально, что мои письма к Флиссу находятся все еще не в Ваших руках, а в Берлине Мне нелегко принять Ваше мнение, равно как и использованные Вами сравнения. Я могу лишь полагать, что через 80 или 100 лет интерес к этой переписке заметно ослабеет».
Издатели переписки с Флиссом вполне осознавали всю деликатность проблемы и отразили ее во вступительной части сборника. И все-таки переписка была опубликована, хотя и частично.
С ее выходом в свет появилась возможность не только в новом свете взглянуть на научные построения Фрейда, но и получить бесценный источник биографического материала, позволяющего хотя бы частично приобщиться к поразительному подвигу Фрейда его самоанализу.
Переписка с Флиссом представляет особую ценность для всех, кого интересует творчество и личность Фрейда, включая и меня. Возможность сопоставить образ Фрейда, которого я знал по вводным лекциям и лично знал на протяжении одиннадцати последних лет его жизни, с тем Фрейдом, который предстает на страницах этих писем, многое может объяснить. Сверх того, эта переписка представляет особый интерес для меня. Будучи знаком с его работами и благодаря опыту личных контактов я довольно хорошо представляю себе отношение Фрейда к жизни, болезням и смерти. Я видел, как он держался в годы тяжелейших страданий. Находясь на пороге смерти, Фрейд рассказывал мне в общих словах о наблюдавшихся им у себя симптомах болезни сердца, которые беспокоили его до сорока лет. Лишь в некоторых научных и автобиографических работах Фрейда можно обнаружить редкие разрозненные упоминания об этой проблеме. Не чаще можно встретить и указания на навязчивую сосредоточенность (правда, в легкой форме) Фрейда на вопросе якобы строго предопределенной продолжительности собственной жизни. Я не знал, однако, что проблемы с сердцем у Фрейда были так серьезны, что по крайней мере в течение двух лет он действительно жил в страхе внезапно умереть от сердечного приступа. Подробно эта тема будет обсуждаться во 2-й главе этой книги.
Переписка с Флиссом представляет особую ценность для всех, кого интересует творчество и личность Фрейда, включая и меня. Возможность сопоставить образ Фрейда, которого я знал по вводным лекциям и лично знал на протяжении одиннадцати последних лет его жизни, с тем Фрейдом, который предстает на страницах этих писем, многое может объяснить. Сверх того, эта переписка представляет особый интерес для меня. Будучи знаком с его работами и благодаря опыту личных контактов я довольно хорошо представляю себе отношение Фрейда к жизни, болезням и смерти. Я видел, как он держался в годы тяжелейших страданий. Находясь на пороге смерти, Фрейд рассказывал мне в общих словах о наблюдавшихся им у себя симптомах болезни сердца, которые беспокоили его до сорока лет. Лишь в некоторых научных и автобиографических работах Фрейда можно обнаружить редкие разрозненные упоминания об этой проблеме. Не чаще можно встретить и указания на навязчивую сосредоточенность (правда, в легкой форме) Фрейда на вопросе якобы строго предопределенной продолжительности собственной жизни. Я не знал, однако, что проблемы с сердцем у Фрейда были так серьезны, что по крайней мере в течение двух лет он действительно жил в страхе внезапно умереть от сердечного приступа. Подробно эта тема будет обсуждаться во 2-й главе этой книги.