С отчимом они планировали в очередной отпуск съездить в Елизово и там взять еще пару самцов для очередной смены их крови у своего растущего с каждым днем поголовья норок.
Приемный сын Геннадий также помогал отчиму-ветеринару на рыбозаводской ферме и часто засматривался как упитанный бык долго обихаживает своих избранниц, тряся своими чуть ли не по килограмму тестисами, а после, уже принюхиваясь и нежного вылизывая заветные места и учуяв, что самка в охоте, часто высовывал свой острый как кинжал и на удивление Геннадию довольно длинный ярко розовый пенис, из которого затем пульсируя летели во все стороны брызги белесоватой спермы При этом наблюдая за садкой быка, Геннадий не скрывал своего естественного удивления таким совершенным творением матушки Природы, которая создала вот такое грациозное и довольно умное животное. И весит ведь чуть ли не тонну, а так легко при желании покрывает самку и своевременно узнает когда она доброжелательно примет его ухаживания и ведь по времени практически он никогда не ошибается. И затем уже ранней весной долгожданный отел и настоящее весеннее молоко. Только стальное кольцо толщиной в его палец и усмиряло бычье неистовое буйство в коровьем стаде, когда в одно из лет в июле Геннадий пас стадо на косе из 18 коров.
Да, что этот громадный бык. Вон читал недавно бабочка «Махаон» зовется, так её самец по запаху самку за 8 километров учует и летит туда, где бы она ни находилась или пряталась. Снова тот же вечный естественный хомминг. Вот где настоящая сверх тонкая химическая рецепция, вот где истинная сила и совершенство матушки Природы к продолжению своего рода своего, вот где настоящий естественный никем не утоленный хомминг.
Этого поголовья 18 коров в их селе Усть Пахачи было достаточно, чтобы обеспечить молоком и участковую больницу на 35 коек, и детский сад на 125 мест,, школу с 214 учениками да и всех жителей села, а еще ведь излишки сметаны и творога отправляли на допотопных самолетах АН-2 или попутных вертолетах МИ-8 и в село Тиличики в райцентр, который был южнее примерно на 175 км от Усть Пахачей.
Еще юному Геннадию этим летом не было трудно пасти такое не большое стадо рыбозаводстких коров, так как Пахачинская коса, потому и называлась косой, что с двух сторон песчаная насыпь была как бы отгорожена водой и стоило только коров выпустить из рыбозаводских сараев, как они, учуяв свежую и сочную на ночной росе настоянную траву, уходили за колючее ограждение аэропорта и даже за пограничную комендатуру, а уж там только сиди да и читай свои новые из сельской библиотеки книги. Да еще и наблюдай за окружающей камчатской природой, и каждый день меняющимися окружающими его пейзажами, да стоящими на рейде разноцветными кораблями и конечно следи за неуклонно, вне его воли и сознания бегущим временем, и чтобы к обеду не опоздать, и чтобы доярки не ругались за их задержку на работе.
Только одни, наверное, комары и мешали Геннадию созерцать прелести окружающих их пейзажей, а когда не было ветра, приходилось чуть ли не через час обновлять ДЭТой защитный её слой на лице и руках от пронырливой комарни, а особенно не вероятно мелкой мошки, которая под осень так досаждала и залезала во все уголки его тела, особенно под рукава рубашки и тогда оставались на его юном теле красные пятная после её укуса, которые хотелось расчесывать буквально до самой крови.
На рыбозаводской ферме доили коров еще по старинке три раза в день, не так как сейчас в крупных промышленных комплексах США, о чем Геннадий читал в журнале «Америка»: там доят коров всего два раза в день рано утром и вечером.
Поэтому-то пахачинским дояркам приходилось вставать в пять часов утра и юного Геннадия мать поднимала в шесть утра, чтобы он, попив быстро чай, ухватив заранее с вечера приготовленный тормозок с компотом и бутербродом, забыв даже почисть зубы или умыться спешил на свою работу. Всё-таки какая никакая помощь в семейный бюджет, да и к школе можно всё затем купить на заработанные хоть и небольшие но свои заработанные деньги.
У Геннадия мать была черноволосая как смоль настоящая татарочка. Звали её Зара Усановна, а первенец и любимец сын был такой белобрысый, был довольно светловолосый, а еще был такой тонкой кости, откуда, и от кого пригнул к нему этот его славянский ген белизны, настоящей белизны его волос и непередаваемой белизны кожи тела он так у матери по малолетству и не допытался, так ему было теперь и комфортно и уютно в её Усть Пахачинском доме. Правда в их семейном альбоме была одна старая уже слегка пожелтевшая от времени фотография молодого солдатика, настолько похожего на юного Геннадия, что если бы родные и знакомые не знали, что Гена еще не служил в армии, не возможно было бы поверить, что это именно не он запечатлен на данной фотографии.
У Геннадия мать была черноволосая как смоль настоящая татарочка. Звали её Зара Усановна, а первенец и любимец сын был такой белобрысый, был довольно светловолосый, а еще был такой тонкой кости, откуда, и от кого пригнул к нему этот его славянский ген белизны, настоящей белизны его волос и непередаваемой белизны кожи тела он так у матери по малолетству и не допытался, так ему было теперь и комфортно и уютно в её Усть Пахачинском доме. Правда в их семейном альбоме была одна старая уже слегка пожелтевшая от времени фотография молодого солдатика, настолько похожего на юного Геннадия, что если бы родные и знакомые не знали, что Гена еще не служил в армии, не возможно было бы поверить, что это именно не он запечатлен на данной фотографии.
Фотография всё-таки невероятно удивительное изобретение человечества. Человека может уже давно нет на Земле или он уехал далеко, а мы можем видеть его не забываемый облик, явственно воспринимать его красоту, видеть его одежду, даже узнать его достоинства, любоваться пейзажем его окружающим, наслаждаться и восхищаться его не передаваемой личной аурой.
1.5. Воспоминания.
А ведь и у людей также. Вот мать у родного старшего брата, живущего в Пахачах у Егоровича учителя физкультуры, четырех то сыновей родила, и одна, без помощи мужа троих после смерти его в Великую Отечественную, одна воспитала и поставила их на ноги: старший правда только десять классов осилил, средний уже техникум в Харькове окончил, а вот самый младший так ведь он получил высшее образование. Младший стал учителем, стал наставником и примером для других и сам вот уже вырастил двоих сыновей любимых его «орлов», а теперь вот заботился о подрастающих внуках, да и соседке помогал, как мог.
Да и у соседей Воскобой Мартены, ведь тоже осталось трое и при этом в то послевоенное время два получили высшее образование в политехническом в Харькове.
А сегодня находится много очень «грамотных», кто бесшабашно и легко критикует тот их социализм 19181980 гг. А ведь те времена не чета дням сегодняшним 19911997 гг. Сомневаюсь, что в наши дни они, сироты и дети войны, смогли бы бесплатно получить такое же качественное образование. А затем после окончания ВУЗа еще и бесплатно получить жилье, да еще дать бесплатное высшее образование своим подрастающим детям. И надо заметить, что ведь и образование то в древнем Харькове было великолепным. Полуторамиллионный город с древними учебными традициями, ведь еще и бывшая столица Украины. Университет ведь там открыли еще в 1805 году, а таких как университет сегодня в городе 21 ВУЗ, не считая сотни техникумов и училищ, это уж о чем-то да и говорит.
А его родная мать, мать его Евфросиния Ивановна души ведь в своих сыновьях не чаяла, любила их всех как могла, холила как могла, оберегала, как сегодня бережет нерка и чавыча свою икру в этой быстротечной реке Пахача.
А ведь в её семье была она самая младшая. А как вышла замуж, как отошла от семьи и от своей родной матери Надежды Изотовны, тоже воспитавшей шестерых: двоих дочек своих Орину и Евфросинию, двоих сыновей мужниных Федора и Алексея и двоих прижили вместе с Кайдой Яковом дочь Екатерину и самого младшего Александра. Что их и разнило, так это их отчества. У двоих отцы Иваны, а у четырех Яков.
Так ведь его матери одной пришлось детей в те лихие военные и послевоенные годы на ноги ставить. А ведь как это трудно было после войны. И еще одинокая ведь женщина. А дома вечером ни теплого мужниного совета, ни настоящей опоры на крепкое мужское плечо. А дети ведь младые, один младше другого, а чем их то накормить.
Часто вспоминал, как малыми с матерью да бабушкой прятались от бомбежки в погребе, когда коварный немец, перейдя через Северский Донец в далекие Волгоградские степи направился.
А муж? А любимый муж давно лежит в братской могиле не то в Одесской области, не то в другом месте на юге. Что и сохранилось в сундуке среди бумаг, так это уже пожелтевшая от времени калька с синей печатью воинской части, где фиолетовыми чернилами кратко и четко, и к удивлению каллиграфическим почерком было написано:
«Ваш муж, Левенчук Алексей Андреевич, 05 декабря 1917 года рождения, героически погиб 17.08.1943 года в районе села Ольгино, Одесской области.
Командир ВЧ 2046 подполковник Сидоров И. М. подпись с завитками и синяя печать».
Командир ВЧ 2046 подполковник Сидоров И. М. подпись с завитками и синяя печать».
Да разве у неё одной? Вон у соседки Матрены Ивановны Воскобой, такая же коричневая бумажка лежала в сундуке. Правда, жаловалась на днях, что дети куда-то её запропастили и надо было ей теперь вот ехать в районный военкомат в Балаклею, чтобы те нашли копии, и надо было доказать, что она вдова участника войны и что бы ей установили доплату к пенсии за это в размере всего то 10%, а дети её и его теперь сироты, могли без конкурса поступить в тот же политехнический институт.
Вот ведь и всё, что осталось в вечной памяти и сердце её, как эта полуистлевшая бумажка.
А ведь её сердце?
Сердце-то матери ныло и болело почти каждый день, каждый вечер и по ушедшему в необъяснимое никому небытие мужу, и о малых детях войны: один 1939 г., а другой 1941года, о её сиротах войны, которых надо еще поставить на ноги, помочь, как тем птенцам стать на крыло и отправиться в полет этой жизни, над этой многострадальной Землею. А её жизньдающая грудь наливалась по вечерам ожидая, что он вернется, что он прильнет к ней, что он вдохнет её всю, а по её телу такая нега, по её телу давно не видевшему и не ощущающему настоящей мужской ласки такая дрожь ожидания
И ведь одна её короткая судьба столько вместила: ранее её родного отца Иван Андреевича Якименко в 1919 году, вывели в холодном феврале махновцы в Савинцах на заснеженную землю и, надсмехаясь без всяких угрызений совести легко разрядили свои маузеры в его такую хрупкую грудь и из неё только красные струйки крови стекали по белой холщевой рубашке на белоснежный снег слегка, покрывший метровый тот савинский чернозем. И всё это их надругательство над его жизнью, над всмей нашей судьбою из-за полоски или небольшого надела этой черной но сверхплодородной земли, которая сейчас наполовину савинскими крестьянами заброшена, из которой даже трубы орошения, пронырливый председатель колхоза или ООО, или ОАО «Маяк», да сейчас уже и не важно, но ведь вытащил из натруженной земли, чтобы сдать их на металлом и затем всё это положить в свой бездонный частный карман.