По рассказам одного из опущенных в фуражке, их чувства сильно задели. Вдобавок зарубежные учёные возмущались, тыкали в них бумажками с печатями, угрожали. Наш ученый молча послал всех на хер и ушел в пивную. Недовольных закрыли на десять суток за педофилию и цитата: «Тычить стали в них».
Вошли уважаемые ученые, а вышли прозревшие люди с дюжиной психологических травм. Наш предупреждал их, но наученных по тюремным законам задротов было не остановить.
В таком случае, полагаю, что пиздуете вы оба в жопу, сказал наш и скрылся. А может и не сказал. Меня-то там не было. Приходится воображать. Как и везде.
Ночью задроты потоптали рассаду, покосили забор и прошли к церкви под лай дворняги. Форточки были советского образца, а жопы их были выкормлены по лекалам Западного, поэтому полезли злоумышленники через крышку. Они пробрались в церковь с целью выкрасть меня и, видимо, не знали, что доярки просыпались в пять утра, а моя мамочка в четыре.
Она встретила их с оголенной титькой на кухне и с полусонным мной, который то и дело тыкал крылом ей в глаз. Задроты струхнули, но не побежали. И все бы у них получилось, не держи мама нож, который предназначался для колбасы, но потребовался для мяса.
С другой стороны, подозреваю, что нож предназначался для меня. Но если и так, то я не виню ее и отчасти понимаю. Да, мама была сильной женщиной, но и про Титаник говорили, что он непотопляем, а как получилось? Внезапная популярность на почве гигантского события религиозного мира для неизвестной бабоньки из деревни давила во всех смыслах. Но, как и сказал, мне повезло, у меня на груди остался небольшой шрам. А в одном из задротов осталось двадцать восемь ножевых.
В обычных условиях заводили бы дело, мама уезжала на нары и спустя несколько месяцев стыдливо вспомнила про поступок. Меня забирали в детдом, а задрота в морг. В нашем мире власть батюшки настолько окрепла, что нашлись знакомые власти. Маму признали потерпевшей, вышившему задроту влепили строгача, а я стал набирать по килограмму в месяц.
С тех пор интерес к моей персоне со стороны Научного сообщества поутих. Лезть в секты опасно, а вокруг мальчика с крыльями создали именно её: Ограниченное, сомнительное и требующее полного признания лидера правым.
Из плюсов: наладили сельское хозяйство и увеличился прирост населения. Из минусов: лечились травами и обещаниями о том, что со времен я всех исцелю. «Бог послал дитя, проверить людей», говорил батюшка. Однако мои полномочия заканчивались на сотворении всякой несусветной херни. Сначала в подгузники, потом в общину.
1
К моим семи годам община разрослась до размеров поселка городского типа. Со всего мира съезжались люди, дабы узреть то, ради чего они каждый месяц жертвовали церкви по сто рублей.
В деревне построили пару церковных школ, несколько больниц, где лечили исключительно травами, а подполом торговали нормальными лекарствами. Некоторые приезжие были не на столько фанатиками, чтобы верить в чудо-силу ангела. Они здраво относились к средствам личной гигиены, медицине, законам, тем не менее не пропускали ни одной проповеди каждый четверг и пятницу.
Их вёл я. Точнее вёл их батюшка, а мной управляли как марионеткой. Я разве что его руку в своей заднице не ощущал, а в остальном точно такой же опыт. Рот открывался мой, но слова шли батюшки. А мне и все равно. Махай себе крыльями, улыбайся и ешь бесконечные подношения.
Всё изменилось, когда к нам пришло письмо. Почтальон мчался с ним так быстро, что споткнулся об торчащую из земли арматуру и прочертил носом по проселочной дороге, оросив конверт каплями крови. С ободранными лицом он вбежал в церковь, подняв испуганный вздох прихожан, прошел по длинному коридору между скамей и встал на колено перед батюшкой. Тот забрал письмо и принял капли крови на нем за знак свыше. Угольком из кадила он соединили их и получил послание. Кляксу, похожую то ли на собаку, то ли на неведому хреновину.
Это череп! изрёк батюшка и заполнявшие церковь горожане ахнули.
Что за череп? На кой черт его бояться? Никто не знал, но страшно. Кости все-таки, хоть и нарисованные.
В церкви повисла полная тишина. Ее нарушал лишь шорох разрезающего конверт ножа. Батюшка раскрыл письмо и тут же его лицо проявил яркий свет!
С потолка на проводе повисла лампа, а электрик, который ее прикручивал, стоял на лестнице и цокал языком. Одна из прихожанок упала в обморок.
Семен Петрович, етить вашу, прости Господи, выругался ее муж.
Чё я то? Чё я, а? Эту держу, а это мне куда? В жопу что ли засунуть?
Довольно! скомандовал батюшка. Электрик махнул рукой. Оросите водицей святой её.
Люди замельтешили вокруг упавшей в обморок.
Давай на воздух её, сказал кто-то.
Дык народу полно. Шлепни её и сё.
Мамку свою Шлепни, дед.
Дык Померла, приуныл дед.
Внемлите мне! крикнул батюшка. Все уставились на него и подступили. Прихожанку бросили на пол.
Батюшка стоял на фоне креста с поднятым вверх пальцем и изумленным взглядом взирал на раскрытое письмо в руке.
Ну! крикнула толпа.
Английский знает кто? спросил батюшка. Прихожане выдохнули.
Тьфу ты, етить!
Чавой пугаешь? спросил кто-то.
Возмущаться вздумал? батюшка нахмурился. В божью клеть захотел? широким махом он указал на деревянную клетку в углу зала. Оттуда тянулись чьи-то пальцы.
Чипсы Хочу чи-и-ипсы, жалобно молвил узник.
Картошку ему вареную! приказал батюшка.
Не хочу ворен-у-ую! ныл узник.
Не хочет тепла человеческого, получит холод мертвецкий. Сырую ему киньте, сказал батюшка и вернулся к письму. Кто язык басурманский знает?
Я знаю! мальчик из толпы поднял руку.
Люди разошлась и в образовавшемся пяточке оказался он. Мальчишка одиннадцати лет тянулся к дырявой крыше, напоминая стрелу. Он улыбался, будучи уверенным в своей полезности.
Что лыбишься? спросил батюшка. Приблизся.
Настроение мальчика сразу сменилось. Я сидел на балках под крышей и бросался перьями в электрика. Он гундел, но не отвечал. Я ангел. Только бы вякнул и навечно отправился в ад. Наверное.
Я видел, как загорелся огонёк в глазах мальчика. И кажется, у него росли рога в реальном времени, потому что его длинная челка чуть подергивалась. Он вышел к батюшке, взял письмо, получил подзатыльник и зачитал.
Пишет Папа римский, объявил он. Толпа ахнула.
Cам Папа? сказал мужчина с длинной бородой.
А мама не пишет? выкрикнул охранник у двери. Люди засмеялись.
Плясать прикажет? спросила бабка в серой косынке.
Никаких плясок в доме ангела! возмутился батюшка. Читай, щегол.
Электрик наконец спокойно выдохнул, когда я отвлекся. Мальчик стоял на фоне креста с раскрытым листом в руках. Всего на долю секунды на его лице мелькнула улыбка, но и ее мне хватило, чтобы распознать зародившуюся шалость.
Батюшка всегда чётко ставил рамки между хорошо и плохо, но обозначал их только при конкретных обстоятельствах.
Батюшка всегда чётко ставил рамки между хорошо и плохо, но обозначал их только при конкретных обстоятельствах.
Кидаться камнями в коров плохо.
Помочь старушке отнести лукошко хорошо.
Говорить мальчику, что он хорошо выглядит плохо.
Подглядывать, когда помощники батюшки закрываются с мальчиком в комнате плохо.
Но на тот момент батюшки рядом не было и определять принадлежность деяний мальчика пришлось самому. Сказать по правде, мне я был в восторге.
Тут написано, что он приедет, сказал мальчик и тут его веки распахнулись, а голос задрожал. Ту-тут
Не томи! кричали из толпы и зарядили мальчика.
Папа лично задушит лже-ангела голыми руками! прокричал он.
Толпа ахнула. Электрик выронил гаечный ключ, который отшиб пальцы держащемуся за решетку узнику. Я зажал рот, чтобы не заржать в голос.
Когда? твёрдо спросил батюшка.
Через две недели, батюшка, сказал мальчик и показал на дату в письме.
Батюшка трижды ударил кулаком по кресту. Вибрации от него прошли через тела всех прихожан в церкви. Батюшка выпрямился и так напряг брови, что при желании мог ими разбить стопку кирпичей, аки каратист.
Мужчины, обратился он, рубите деревья и стройте стену вокруг поселения. Женщины, солите мясо и носите воду из колодцев в погреба! Нас ждёт долгая осада и жестокая битва. Этот лжец, этот Папа! Получит по заслугам за клевету. Бог возложил на нас миссию защитить чадо свое и мы сделаем это. Несмотря ни на что! Бог верит в нас, и мы не подведём его.
И направился легион небритых мужчин в лес, да срубил его половину! И пошли жены в косынках к колодцам, да вычерпали их ведрами досуха! Правда половина бревен оказалась непригодной, а вода через три дня в погребе стухла, но в свою библию батюшка это не вписал. Уверен, с оригиналом было также. Наверняка после Ковчега, когда все выбрались на сушу, хищники половину зверей пожрали и Богу пришлось лепить новых.
Забор выставили за семь дней. Через каждые пятьсот метров на нем зачем-то вешали самодельные крылья, а сильный ветер разносил тысячи гусиных перьев по общине. Внизу вырыли ров и залили водой.
Мы с мальчиком стояли на наблюдательной башне и плевали в него.
Там крокодилы, доказывал мальчик. Папа сказал на Цне поймал, чтобы папские гниды подохли в желудках зверей и высрались таким же говном, каким является их мнение о нашей вере.
Его отец слыл правой рукой батюшки. Делал за него всю грязную работу. Собирал подаяния, руководил стройкой, разве что задницу не подтирал. Его мать отказалась примыкать к пастве, поэтому неудивительно, что мальчик унаследовал определённое отношение к жизни одного из родителей.
Нет там крокодилов! препятствовал я.
Тогда мальчик поставил на перилла плетенную корзинку, разгреб церковные учебники покорности и ненависти к инакомыслию за авторством «Батюшки Божественного», достал пакет с мёртвой курицей и бросил её в виду. Последовал ожидаемый всплеск, ожидаемое всплытие трупа и ожидаемое ничего.
Нет их! стоял я на своем.
Они спят просто!
Врешь! Крокодилы не спят!
Почему вдруг? Да хрен его знает. Хотел не проиграть в споре и выдал придуманный факт в качестве отмазки. Политика работает примерно по тем же лекалам.
Не вру!
Нас прервала воткнувшаяся в корзинку горящая стрела.
Моя курица! вопила монашка Юлия с луком.
Через лоб до подбородка и над бровями (до сих пор надеюсь, что грязью) был нарисован крест. Классический монашеский апостольник она сменила шкурами зверей, которыми обвязалась подобно мумии, если бы их придумали под Рязанью.