Также я себе взяла за привычку не беспокоиться, что нет долго от Игоря звонков по межгороду, так как часто не работал телефон, и в том, что нет писем, винила только почту. Даже вот Игорю описала два интересных случая.
ЛЮБОВЬ ИЗ БУТЫЛКИ
Не только о кораблекрушениях и несчастных случаях сообщает морская почта бутылки с запечатанными в них письмами. Когда шотландцу Джиму Кэршу стукнуло пятнадцать лет, он написал письмо, указав обратный адрес, запечатал послание в бутылку и бросил в море. Бутылка проделала четыреста миль и оказалась на норвежском берегу, где ее подобрала четырнадцатилетняя Экки Олсен. Она написала Джиму ответ, послав его уже обычной почтой. Сейчас Джим и Экки больше не пишут друг другу писем став мужем и женой, они живут под одной крышей.
В Италии очень плохо ходит почта. Однажды одна женщина получила письмо от какого-то парня, влюбленного в нее. Муж, узнав об этом, потребовал развод. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы женщина не сказала: «Да это же ты мне в молодости написал письмо. И подпись твоя, да и, судя по дате, отправлено было 45 лет назад!».
В Италии очень плохо ходит почта. Однажды одна женщина получила письмо от какого-то парня, влюбленного в нее. Муж, узнав об этом, потребовал развод. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы женщина не сказала: «Да это же ты мне в молодости написал письмо. И подпись твоя, да и, судя по дате, отправлено было 45 лет назад!».
Все свободное от учебы время я отдавала чтению стихов.
Мне говорят:
нету такой любви.
Мне говорят:
как все,
так и ты живи!
Больно многого хочешь,
нету людей таких.
Зря ты только морочишь
и себя и других!
Говорят: зря грустишь,
зря не ешь и не спишь,
не глупи!
Всё равно ведь уступишь,
так уж лучше сейчас
уступи!
А она есть.
Есть.
Есть.
А она здесь,
здесь,
здесь,
в сердце моём
тёплым живёт птенцом
Вероника Тушнова
Так в ожидании наступил и 1988 год.
Я очень страдала, часто перечитывая письма Игоря, и никак не могла понять, почему человек, так стремившийся встретиться, бросил писать, не уведомив меня о причине расставания. Чтобы заглушить боль в душе, еще не зная в то время мудрость, что нужно себя занять чем-то полезным, так как природа не терпит пустоты, я краем уха услышала, что можно пойти подработать посудомойкой в заводскую столовую.
Сказано сделано. Я устроилась работать вечерами после учебы и приходила домой уже затемно. Учебу забросила; родителям не говорила, где я пропадаю все это время, как потом мама сказала, что просто решили, что у меня парень, и мы встречаемся.
Неожиданно мне пришла в голову мысль, что не может вот так человек забыть обо мне, а вдруг с ним что-то случилось нехорошее.
В одном из первых писем Игорь рассказал о своей семье: как зовут его родителей и сестру, где они трудятся.
Так как адрес я уже знала, то не составило большого труда написать матери Игоря.
Вскоре пришел ответ, что их Игорек побыл дома две недели и уехал снова в ГДР; и, если я желаю, то могу ему написать, вот его новый адрес: полевая почта 25556.
Я не знала, как начать письмо к человеку, который поступил со мной таким образом: доставил очень много печальных мыслей и, благодаря которому, я убила столько прекрасного времени: не училась, не читала; все кругом было не мило. В семнадцать лет видится все трагически, прямо конец света. И я написала большое письмо, в котором описала свои переживания.
И порвала его, так как поняла, что, по сути, парень мне ничего не обещал, что нужно быть гордой.
Скоро должен был наступить праздник 23 февраля День Советской Армии.
И я решила поздравить Игоря по его новому адресу в Германии открыткой, но в конце подписалась сухо, как если бы подписывала открытку незнакомому человеку, официальным тоном, не подруга по переписке Лена, а просто Лена. И не друг Игорь, а просто Игорь.
Вскоре я получила такое письмо.
В этот день я находилась в библиотеке и читала стихи Э. Асадова.
Я могу тебя очень ждать
Я могу тебя очень ждать,
Долго-долго и верно-верно,
И ночами могу не спать
Год, и два, и всю жизнь, наверно!
Пусть листочки календаря
Облетят, как листва у сада,
Только знать бы, что все не зря,
Что тебе это вправду надо!
Я могу за тобой идти
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал ни разу!
Все пройду, никого не коря,
Одолею любые тревоги,
Только знать бы, что все не зря,
Что потом не предашь в дороге.
Я могу для тебя отдать
Все, что есть у меня и будет.
Я могу за тебя принять
Горечь злейших на свете судеб.
Буду счастьем считать, даря
Целый мир тебе ежечасно.
Только знать бы, что все не зря,
Что люблю тебя не напрасно!
Именно они и стали моим ответом Игорю.
Именно они и стали моим ответом Игорю.
И снова продолжилась наша переписка. Теперь уже Игорь делал так: не дожидаясь, пока письмо от меня придет, перечитывал мои письма, будто поговорил со мной, и садился за ответ.
Игорь писал, что вот подумал, как нам трудно без писем наших, и что, наверное, к лучшему, что нам не довелось в отпуске встретиться. «Представляешь, писал Игорь, как нам трудно было бы друг без друга, а мы еще молоды, и время наше придет, и мы встретимся, и я так предчувствую, что и не расстанемся».
Иногда не только почта была виновата в том, что мы не могли общаться, а просто затруднения с конвертами.
В письмах Игорь много описывал о своей жизни в Германии, как там красиво, на полках магазинов есть много продуктов и товаров, что и при коммунизме у нас такого не будет.
У Игоря было хобби ловить рыбу, он часто ходил на речку. В свободное время он мог бы ходить на дискотеку, но ему уже это надоело, и он предпочитал смотреть телевизор: передачи были интересные, а если нравились песни какие-нибудь, то и записывал на магнитофон. Так нам обоим нравилась группа «Мираж» и строчки из песни стали нашим девизом: «Счастье никто нам так просто не даст, ты пойми, наконец, все зависит от нас».
Время летело незаметно.
Я училась в техникуме, Игорь работал: с 8 до 20 часов, сутки дома, а потом в ночь с 20 до 8 часов и двое суток дома.
Ночью когда на смене иногда писал стихи.
На память
Ты не печалься, моя дорогая,
Я ведь с тобой, ты слышишь, родная,
В сердце мое ты запала давно,
И без тебя мне теперь нелегко.
Хоть мы с тобой не встречались ни разу,
Но подружились надолго и сразу.
Время проходит, дни все летят
Видишь: теперь я уже не солдат.
Но письма твои с нетерпеньем читаю,
Каждую строчку в душе оставляю.
И чтоб я ни думал, куда бы ни шел,
Всегда о тебе с тоской вспоминаю,
По несколько раз твои строчки читаю
Себя за проступки всегда проклинаю,
вскружившие голову мне,
На время мне дали забыть о тебе.
Но сердце твое не камень, я знаю,
И снова мы вместе.
Я счастлив, моя дорогая,
Я строчки свои написал для тебя,
Чтоб ты их прочла и все поняла,
Ведь, Лена, поверь, кроме тебя,
Нет у меня никого навсегда.
Игорю я также посылала стихи, это был все тот же поэт Э. Асадов, также очень нравились стихи С. Есенина. На что Игорь отвечал, что, получив долгожданное письмо, он чувствует, что не один, что с ним есть я, хоть и не рядом, но есть.
В письмах Игорь описывал, как у них устроен быт, что он сам готовит кушать, и не из концентратов, а из продуктов. Он купил книгу с рецептами «На все вкусы», и в свободное от работы время колдует на кухне. Вот лепил сам пельмени и очень даже неплохо получилось; жарил рыбу, которую сам ловил. И ему показалось, что он соседям надоел, так как жены офицеров и прапорщиков стали говорить: «Охота тебе возиться, стал бы на довольствие в столовой». Но Игорь считает, что в жизни все пригодится, что он любит порядок и даже составляет график дежурства по общей столовой, но все бесполезно, его никто в этом не поддерживает.
Я спрашивала про девушек, которые окружают Игоря, на что он отвечал так: «Немок полно любых, но они есть они, а я есть я, а у меня есть ты». Игорь писал, что очень мне верит; что он уже не маленький мальчик, которому шестнадцать лет; он уже отслужил в армии, остался работать в ГДР, и у него совсем другие взгляды на жизнь, чем были до армии. Он уже думает о том, что в недалеком будущем придется создавать семью, а для этого нужен человек. Человек, с которым можно поделиться и радостью, и горем. Такой девушки, как я, он еще не встречал; и, может быть, встретил, хоть пока и в письмах, но навсегда. И чтобы я ему тоже верила, что если от него нет долго писем, то это не потому, что он не хочет общаться, а потому что у него есть какие-то трудности, из-за которых не написать.
Наступило лето, а с ним и новые заботы. Я не поехала на практику в Крым, и меня определили поваром в заводскую столовую. Уставала очень сильно. Я по-прежнему была на «вторых ролях», но получала, если можно так сказать, жизненный опыт. Так у нас работали взрослые женщины, которые были замужем, я слушала их разговоры: о семье, о мужчинах, о мужьях особенно, как с ними тяжело, если не любишь. Мне казалось, что чего проще, выходи замуж только за того, кого сильно любишь, на что мне пеняли, что я еще очень молодая и не понимаю жизни.
Наступило лето, а с ним и новые заботы. Я не поехала на практику в Крым, и меня определили поваром в заводскую столовую. Уставала очень сильно. Я по-прежнему была на «вторых ролях», но получала, если можно так сказать, жизненный опыт. Так у нас работали взрослые женщины, которые были замужем, я слушала их разговоры: о семье, о мужчинах, о мужьях особенно, как с ними тяжело, если не любишь. Мне казалось, что чего проще, выходи замуж только за того, кого сильно любишь, на что мне пеняли, что я еще очень молодая и не понимаю жизни.
Однажды поздней ночью раздался звонок. Это был Валера да-да, тот парень, который просто ушел в армию и ничего мне не пообещал. Он был в моем городе и просил о встрече: нам нужно серьезно поговорить. Что ж, я согласилась, но с условием, что выйду лишь на лестничную площадку. Когда Валера приехал, то поведал мне такую историю, что два года в армии думал лишь обо мне; спланировал, что после службы останется в Венгрии, привезет меня туда в качестве жены, и заживем мы счастливо и богато. Я была в растерянности, как можно было мне не написать о своих планах, ведь он мне нравился со школы, хорошо ко мне относился и защищал от других ребят (а, бывало, и девочек, которые меня обижали), когда мы гостили летом на каникулах в деревне у бабушки.