Теперь, когда мы смотрим на все сквозь новые линзы, которыми нас снабдили, все превращается в оружие, и это влечет за собой ненормальные и сводящие с ума последствия. Это та причина, по которой газета «The New York Times» решила опубликовать статью, написанную чернокожим автором и озаглавленную «Могут ли мои дети дружить с белыми людьми?»[9] И почему даже статья, посвященная смертям велосипедистов в Лондоне и написанная женщиной, может иметь заголовок «Дороги, спроектированные мужчинами, убивают женщин»[10]. Такая риторика обостряет существующие разногласия и создает все новые. И с какой целью? Вместо того, чтобы показать, как мы все можем ладить друг с другом, уроки, преподнесенные последним минувшим десятилетием, похоже, обостряют ощущение того, что в действительности мы довольно плохо друг с другом уживаемся.
Для большинства людей некоторая осведомленность об этой новой системе ценностей стала очевидной не столько путем проб, сколько путем очень публичных ошибок. Поскольку одна вещь, которую все начали по меньшей мере ощущать в последние годы, заключается в том, что во всей культуре расставлены подножки. Вне зависимости от того, были ли они расставлены отдельными людьми, группами людей или каким-то божественным сатириком, они ждали, пока люди один за другим не споткнутся о них. Иногда нога человека невольно задевает подножку, и тогда все взрывается. В других случаях люди наблюдали за тем, как какой-нибудь храбрый безумец заходил прямо на ничейную территорию, отлично осознавая, что делает. После каждого последующего за этим взрыва начинается некий спор (включающий в себя иногда и возгласы восхищения), а затем мир движется дальше, смиряясь с тем, что еще одна жертва была побеждена этой странной и, похоже, изобретаемой на ходу системой ценностей нашего времени.
Потребовалось некоторое время на то, чтобы эти подножки стали различимыми, но теперь они ясно видны. Среди самых ранних были те, которые были связаны с гомосексуальностью. Во второй половине XX века шла борьба за равные права для геев, которая оказалась чрезвычайно успешной и обратила вспять ужасные несправедливости истории. Затем, когда война была выиграна, стало очевидно, что борьба не прекращается. Вместо этого она видоизменяется. ГЛБ (Геи, Лесбиянки, Бисексуалы) стали ЛГБ (Лесбиянки, Геи, Бисексуалы), чтобы не уменьшать видимость лесбиянок. Затем добавилась буква Т (что произошло гораздо быстрее). Затем буква К и несколько звезд и звездочек. По мере того, как дополнялся гей-алфавит, что-то менялось внутри движения. Оно начало вести себя в состоянии успеха так, как когда-то вели себя его оппоненты. Когда ситуация изменилась в пользу движения, произошло нечто неприятное. Десять лет назад почти никто не поддерживал идею о легализации гей-браков. Даже такие группы по защите прав гомосексуалов, как «Stonewall», не поддерживали ее. Но прошло несколько лет, и гей-браки стали одной из фундаментальных ценностей современного либерализма. Не поддерживать однополые браки спустя всего несколько лет после того, как почти никто их не поддерживал (включая группы по защите прав геев) означает выйти за рамки дозволенного. Люди могут соглашаться с требованием права на однополые браки или не соглашаться, но для того, чтобы так быстро изменить нравы, нужно действовать с невероятной осторожностью и глубокой осмысленностью. Однако мы, похоже, стремительно мчимся мимо ни осторожно, ни осмысленно.
Вместо этого по аналогичной схеме решались другие проблемы. Права женщин, как права гомосексуалов, неуклонно накапливались на протяжении XX века. Они тоже, казалось, приближались к какому-то урегулированию.
Затем, как только поезд, казалось, достиг желаемого места назначения, он вдруг набрал скорость и с грохотом покатился по рельсам. То, что еще вчера едва обсуждалось, сегодня стало тем, что способно разрушить жизнь человека. Целые карьеры были сметены с пути и отброшены в сторону, пока поезд мчался по своему пути.
Вместо этого по аналогичной схеме решались другие проблемы. Права женщин, как права гомосексуалов, неуклонно накапливались на протяжении XX века. Они тоже, казалось, приближались к какому-то урегулированию.
Затем, как только поезд, казалось, достиг желаемого места назначения, он вдруг набрал скорость и с грохотом покатился по рельсам. То, что еще вчера едва обсуждалось, сегодня стало тем, что способно разрушить жизнь человека. Целые карьеры были сметены с пути и отброшены в сторону, пока поезд мчался по своему пути.
Карьеры, подобные той, которая была у 72-летнего нобелевского лауреата, профессора Тима Ханта, были разрушены из-за одной неудачной шутки, произнесенной на конференции в Южной Корее шутки о мужчинах и женщинах, влюбляющихся друг в друга в лабораториях[11]. Такие словосочетания, как «токсичная маскулинность», вошли в обиход. Какая польза от того, чтобы отношения между полами были настолько опасными, что к мужской половине человеческого рода относились бы как к прокаженной? Или от развития идеи того, что у мужчин не должно быть права говорить о женщинах? Почему, когда женщины пробили больше «стеклянных потолков», чем когда-либо в истории, разговоры о «патриархате» и «менсплейнинге» просочились от задворок феминистских дискурсов в самое сердце таких мест, как австралийский сенат[12]?
Похожим образом движение за права человека в Америке, которое началось с попыток исправить одну из величайших исторических несправедливостей, казалось, приближалось к какому-то долгожданному разрешению. Но опять же, ближе к моменту победы все начало портиться. Как только все стало казаться лучше, чем когда-либо прежде, риторика сменилась: согласно ей, дела никогда еще не обстояли хуже. Внезапно после того, как большинство из нас надеялось, что проблема уже решена все свелось к вопросу расы. Как и с другими вопросами-подножками, только дураку или сумасшедшему придет в голову даже подвергать сомнению не говоря уже о том, чтобы оспаривать такой поворот событий.
Затем, наконец, мы все, сбитые с толку, наткнулись на самую неизведанную территорию. То было утверждение о том, что среди нас существует значительное число людей, которые живут в неправильных телах, и что, как следствие, все однозначные понятия, оставшиеся в нашем обществе (включая понятия, укоренившиеся в науке и в языке), должны быть полностью переформулированы. В некотором смысле споры вокруг трансгендерности дают наибольшую пищу для размышлений. Несмотря на то, что самый новый из вопросов прав также затрагивает меньшее число людей, за него, тем не менее, борются с почти несравненной свирепостью и яростью. Женщины, которые приняли неверную позицию по этому вопросу, преследуются людьми, которые в прошлом были мужчинами. Пригодность родителей, которые озвучивают то, что еще вчера было распространенным обсуждением для того, чтобы быть родителями, подвергается сомнению. В Великобритании и в других местах полиция интересуется людьми, которые не признают, что мужчины могут быть женщинами и наоборот[13].
Все эти новые проблемы начинали свое существование как законные кампании по защите прав человека. Это та причина, почему они так далеко продвинулись. Но в какой-то момент эти кампании преодолели некий водораздел. Недовольные равенством, определенные группы стали выбирать нестабильную позицию, основанную на том, что они «лучше». Многие могут возразить, что цель состоит в том, чтобы попросту оставаться какое-то время на позиции своего превосходства, чтобы сравнять историческое игровое поле. На заре движения #МеТоо такие высказывания можно было услышать часто. Как сказал один ведущий канала CNN: «Возможно, это чрезмерная компенсация, но ничего страшного. Нам нужна компенсация»[14]. К сегодняшнему дню никто не сказал, когда эта чрезмерная компенсация будет завершена и кому мы можем доверить объявление о ее завершении.
Что известно всем, так это то, как будут называть людей, если их ноги лишь слегка зацепятся за эти новенькие подножки. «Ханжа», «гомофоб», «сексист», «мизогин», «расист» и «трансфоб» и это только начало. Борьба за права, происходящая в наше время, сконцентрировалась вокруг этих токсичных и взрывных проблем. Но в процессе эти проблемы прав превратились из продукта системы в основание для новой системы. Чтобы продемонстрировать принадлежность системе, люди должны доказать свои полномочия и свою приверженность. Как можно продемонстрировать свою добродетельность в современном мире? Будучи «анти-расистом», конечно. Будучи «союзником» ЛГБТ-сообществу, разумеется. Подчеркивая, насколько сильно ваше желание будь вы мужчиной или женщиной уничтожить патриархат.
Это создает проблему «прослушивания», когда публичные признания в лояльности системе должны многословно озвучиваться вне зависимости от того, есть в этом необходимость или нет. Это продолжение известной проблемы либерализма, которая осознавалась даже теми, кто однажды вел благородную борьбу. Это тенденция, выявленная ныне покойным австралийским политическим философом Кеннетом Миноугом и названная синдромом «Святого Георгия на пенсии». Убив дракона, храбрый воин обнаруживает, что бродит по земле в поисках новых славных сражений. Ему нужны его драконы. В конце концов, утомившись в погоне за все более мелкими драконами, он даже размахивает мечом в воздухе, воображая, что борется с драконами[15].
Если это является искушением для Святого Георгия, то представьте, что может сделать человек, который не является святым, у которого нет ни лошади, ни копья, и которого никто не замечает. Как бы они могли убедить людей в том, что, будь у них исторический шанс, они бы тоже без лишних вопросов убили дракона?
В тех заявлениях и в поддерживающей их риторике, которые будут цитироваться в этой книге, можно увидеть множество тому примеров. Наша общественная жизнь сейчас полна людей, страстно желающих занять места на баррикадах уже после того, как революция завершилась. Или потому, что они принимают баррикады за свой дом, или потому, что возвращаться домой им некуда. В каждом из случаев демонстрация добродетели требует преувеличения проблемы, что приводит к тому, что она и впрямь увеличивается.
Но во всем этом есть еще одна проблема, и в этом и состоит причина того, почему я не просто разбираю все эти основы новой метафизики не только всерьез, но и одну за другой. В случае каждого из этих вопросов растущее число людей, имея закон на своей стороне, притворяется, что и их вопрос в отдельности, и все они, вместе взятые, являются решенными, и по ним достигнуто всеобщее согласие. Но все обстоит совершенно противоположным образом. Природа того, по поводу чего все должны были достичь единогласия, такова, что согласие по этому поводу не может быть достигнуто. Каждая из этих проблем бесконечно более сложна и нестабильна, чем готово признать наше общество. Поэтому, собранные вместе как фундамент для новой морали и метафизики, они формируют основу всеобщего безумия. Действительно, сложно себе представить более шаткую базу для социальной гармонии.