Привет, Лиль! хрипло возник из темноты Славчук и присел у костра.
Лиля посмотрела на Славчука со странной смесью интереса и равнодушия. Наверное, она ждала не его, да и вообще неизвестно кого ждала. К тому же Славчук, хоть и всего на год, был моложе её: в том возрасте, когда девушка ещё чувствует себя юной, это ощутимо. Хотя, с другой стороны, не с дедом же у костра всю ночь сидеть.
У меня брат есть, с ним тоже можно поздороваться, сказала Лиля холодно.
А мы виделись с ним, и Славчук подмигнул мне; впрочем, выглядел он озабоченно и на Лиле взгляд больше чем на несколько секунд не задерживал.
Лиль Славчук присмотрелся, далеко ли отплыл дед, отправившийся пошугать рыбу близ коряг и камышовых зарослей, чтоб она порезвее пошла в сторону сетей. Я вот самогоночки принёс. Не хочешь?
Ага, ответила Лиля, едва сдобрив иронией своё презрение, и ничего больше не добавила, потому что в её «ага» и так было вложено большое количество смыслов, отрицающих не только потребление самогона, но и самого Славчука.
А я выпью, почти не смутился или не подал виду Славчук.
Он сам себе быстро изжарил кусок сала и обильно глотнул из горла такой ядреной самогонки, что её дух ненадолго перебил обильный вкус свинины.
Я сидел, ковыряясь в костре, и никак не решался что-либо сделать: если я уйду, моё поведение, скорее всего, не понравится Лиле; если останусь, это, похоже, уже не понравится Славчуку.
В конце концов я у него в долгу. С другой стороны как же я брошу сестру?
Хочешь? предложил мне Славчук, протянув бутылку.
Лиля брезгливо проследила движение его руки.
Я быстро закрутил головой: нет, не хочу, нет.
Славчук убрал пузырь за пазуху. Он тоже когда-то успел переодеться в тулупчик, заметил я.
Немного пристыв к бревну, на котором сидел, я решил передвинуться, но Лиля поняла меня неправильно.
Сиди, сказала она строго.
Да я не ухожу, ответил я весело и почти виновато посмотрел на Славчука. Тот выглядел печальным.
Лиль, давай отойдём? попросил он.
Чувствовалось, как трудно ему даются просительные интонации.
Они отошли, как им показалось, далеко, но ночь была пуста и прозрачна, и я всё слышал.
Чё ты такая строгая? спросил Славчук.
Лиля, я был уверен, пожала плечами: глупый вопрос.
Ты видела, как на меня все вешаются? сипло поинтересовался Славчук, и мне показалось, что в этой фразе не было никакого бахвальства, только беспомощность.
И что это значит? спросила Лиля.
Славчук засмеялся. И снова выпил, много больше, чем в первый раз.
Ты не будешь со мной? спросил он.
Я никак не мог решить, за кого мне переживать, кому просить удачи Лиле или Славчуку.
«Прогнать ей его или поцеловать?» решал я, словно что-то зависело от моего решения.
Что «с тобой»? издевалась Лиля. Копать картошку?
Славчук помолчал и ответил:
Ты вот за пацана меня держишь, а у меня четверо детей в нашем городке живут. Старшему уже два года скоро Ну, иди ко мне, ты
Славчук рванул Лилю к себе, я вскочил с места в полном ужасе, в одно мгновение представив, как сейчас вернётся дед и застрелит кого-нибудь у него и ружьё было с собой; но Лилька уже оттолкнула Славчука.
Пошёл вон, ты! сказала она злобно и вернулась к костру. Дай мне сала, велела она. Самогона-то не взял дед? спросила минуту спустя.
Жилистое, словно нога старого медведя, мясо ели мы, люди в камуфляже, спустя десять лет в городе Грозном, после зачистки, в компании с весёлыми рязанскими собрами. Запивали тяжёлые, длинные куски дурной, палёной брагой.
Как водится, поначалу собравшиеся за спонтанным столом разговаривали меж собой все разом и одновременно, пытаясь захватить беседой всю компанию разом. Хотя какой, к чёрту, это был стол мы выпивали, расположившись прямо на земле, примяв первую, еле слышную весеннюю травку. Рядом грузили состав с горючим, и было достаточно одного выстрела, чтобы вознести на воздух целую цистерну, а то и несколько цистерн, спалив заодно многих людей в камуфляже. Стрелять можно было откуда угодно, со всех четырёх сторон: иногда я тоскливо смотрел то налево, то направо, видя брошенные, с пустыми окнами, дома, три дня назад вон из той трёхэтажки в нашу группу дал очередь юный чеченский пацан, я отчётливо его видел. Он ни в кого не попал, хотя мог бы.
Сорвав глотки, пытаясь перекричать и перешутить друг друга между первых пяти стаканов, мы немного сбавили обороты, и каждый стал разговаривать с ближайшим соседом так куда удобнее: стрельнул огонька, а то и сигарету у того, кто рядом сидит, и сразу разговор завязывается, ненатужный, хриплый и мужской.
А не страшно убивать, сказал мне мой сосед, обросший серой бородой, глаза непромытые, форма серая и даже, казалось, скользкая от пыли.
А не страшно убивать, сказал мне мой сосед, обросший серой бородой, глаза непромытые, форма серая и даже, казалось, скользкая от пыли.
Я и не спрашивал его об этом, и разговоров таких не люблю, потому лишь еле кивнул головой, так, чтоб кивок мой понять можно было как угодно: если хочешь говори дальше, я послушаю, но сам смолчу; или ну да, не страшно, но зря ты об этом заговорил; или ещё как-нибудь.
У нас первые двое погибли, едва мы прилетели. А просто сидели на броне и наехали на мину. Командира убило и Толяна. Меня Серёга зовут, Серый. Я за командира на первой же зачистке отомстил. Даже фамилию не спросил, ха.
Серый взял кусок мяса и долго жевал, иногда поглядывая на меня, и взгляд его хмельной означал: сейчас прожую и договорю. Хотя по лицу было видно: что дальше говорить, он и сам ещё не решил просто захотелось, чтоб слушали его.
А вон с Гландой случай был, неожиданно громко заговорил Серый, указывая глазами на мужика напротив. Мы стояли у блокпоста, и ему в сферу пуля воткнулась. Охереть, ха. На излёте была. Долетела ровно до Гланды, в сферу ткнула и к ногам упала. Гланда! Про тебя рассказываю!
Сам ты Гланда, мудило, неприветливо ответили ему, но Серый не обиделся, а захохотал.
Выпьем? предложил он мне, уже наливая; все действительно стали пить не разом в десяток глоток, а по двое, по трое с теми, кто ближе сидит.