Персональная политическая история - Сергей Чефранов

Персональная политическая история

Сергей Чефранов

© Сергей Чефранов, 2016

Для того, чтобы предсказать погоду на завтра, бывает достаточно посмотреть на закатное небо. Чтобы предсказать ее на неделю вперед, нужно быть серьезным специалистом и владеть многими данными. А чтобы понять, каким будет лето, снова бывает достаточно обычного житейского опыта, примет, воспоминаний о лете прошлогоднем и позапрошлогоднем. Так и с историей и своим отношением с ней

Чтобы четко, до боли в сердце, узреть несколько следующих десятилетий, достаточно жить жизнью обычного человека, но только не потерявшего памяти.

От автора

Мы живем в эпоху, когда монолог власти повсеместно (не только в России) заглушает монолог частного человека

Я осмеливаюсь предложить небезразличному читателю сборник своих умозаключений, полученных частично чтением, частично благодаря собственным раздумьям, полагаясь лишь на свое искреннее убеждение, что человек  существо общественное, и вне диалога нет общественного договора, нет общества

Добровольная, почетная и сложная обязанность мыслящего человека  общаться и так  в диалоге  создавать цивилизации!

Право на беспечность

Длительная лихорадка приучает организм не верить утомленности и усталости, приучает к мысли, что очень важно  уметь не вникать в ощущения, порожденные пульсацией воспаленной крови, не вникать в боль и не верить боли.

Свободный человек выходит на площадь, запруженную народом, над которым, как чайки над косяком трески, беснуются флаги и транспаранты, а крики сучковатыми кольями вырастают из глоток, устремляясь в небо. Самое удивительное, и, может быть, самое страшное в том, что эти ужасные колья, достигающие невиданных размеров, отбрасывают тень на небо! Это так дико для свободного человека, что он поворачивается и уходит с площади, не дожидаясь вынесения площадью резолюции, хотя эта резолюция, конечно же, когда-нибудь может коснуться и его.

За пределами площади небо так высоко и так нереально прозрачно, что ничто не может отбросить на него ни тени, ни полутени, даже самые высокие деревья  сосны и эвкалипты.

Свободный человек идет с площади, пробирается между домами, а за ним  так скатерть сливается со стола  тащится его собственная тень. Она ломается на углах домов и там, где стены переходят в асфальт. Несмотря на то, что сам свободный человек исключительно здоров, тень его корчится как калека-нищий, разбитый какой-то неприятной болезнью, окунающей в безысходность, хотя эта безысходность  суть не болезни, а симбиоза тела и мостовой. Даже у мертвых раскрываются глаза в ином мире, иначе говоря  при перемене обстоятельств места, времени и действия. Невозможно победить болезнь, не покидая кабинета врача. Невозможно победить ее, увеличивая ежедневную дозу лекарства.

Но если действительно  не покинуть и не уменьшить? Разве не вперед человека распространяется его влияние на среду собственного обитания и даже на те среды, в которые он еще как бы не проник? Что можно сказать о грани между причиной и следствием, здоровьем и болезнью, телом и его тенью? Только то, что тело максимально приближено к своей тени, когда лежит на ней или стоит у стенки. Это тот вывод, который кто-то повесит себе на шею, как камень, а кто-то накрутит на объектив своего фотоаппарата как поляризационный фильтр.

Но все же самое главное  уметь не вслушиваться в крики, не доверяться боли, ибо боль  это даже не объект исследования по ту сторону фильтра. Боль  это что-то хватающее за ноги. Важно ощутить, что за частоколом, отбрасывающим тень на небо, нет солнца. Это не то небо.

Годовалый ребенок, проснувшись, сразу же начинает шевелиться в своей кроватке, порывается встать и проявляет удивительную самостоятельность, протягивая ручки и дотрагиваясь до подвешенных над кроваткой игрушек. В крайнем случае, он начинает требовать пищи и кричит. Так или иначе, улыбается он, или плачет, но после пробуждения его глаза ни на мгновенье больше не закрываются, маленький человек не знает преимуществ сна перед явью и изучает явь, всячески экспериментируя с ней.

С годами, по мере знакомства с окружающим миром, у человека появляется привычка оттягивать миг пробуждения. Некоторые даже накрывают голову одеялом, только бы не слышать пронзительного звона, которым разрушает очарование утра любой будильник. Ни в какое время не раздается столько ругательств, как утром. Состояние сна становится необходимым и привлекательным, его преимущества перед явью обретают очевидность, такую очевидность, что о них не говорят и не пытаются их осмыслить.

На самом деле это довольно странно. Человек  комок в некоторой степени сложно организованной материи, предназначенный для жизни, исторически понимаемой прежде всего как последовательность поступков, акций, стремится к обратному, стремится к пассивности сна, где поступок не является необходимым условием получения удовольствия или достижения иной цели и тем более обретения смысла. Ведь если снится обед, удовольствие все равно извлекается не из блюд, а из состояния сна. В некотором смысле, человек, не желающий пробуждения, не желает и жить. Это тот нелепый результат, который многие люди получают по мере своего продвижения к естественному концу.

Я неспроста, определяя жизнь как последовательность поступков, добавил, что так она понимается исторически, традиционно. Есть и иные понимания, которые все так или иначе подходят под определение умозрительных. Об этом можно рассуждать долго и все это сочинение, может быть, есть не более, чем попытка расшифровать одну из черных точек, которые слагаются на этом листе в слово Бытие.

Вероятно, человек не желает просыпаться по той лишь причине, что реальная жизнь доставляет ему немало хлопот, огорчений и даже трудностей, которых человек вовсе не желает и которых страшится. Во сне их обычно не бывает. С тех пор, как человек перестал замечать в окружающем мире что-либо кроме себя, загадочность, свойственная всякой жизни, тем более человеческой, исчезла под натиском его будничных проблем, а вместе с загадочностью исчезли и поэтичность, и гармоничность, в общем, всякая приятственность. Социальные и бытовые темы, некогда дававшие художникам повод для праздника на полотне, по мере того, как в глазах людей стал преобладать металлический блеск, хотя бы и отраженный, превратились в темы борьбы и неустроенности. Над тончайшими переходами цветов, звуков и смыслов друг в друга стали преобладать грани, углы, четкий и однообразный ритм, постулат. Жизнь индивидуума из искры, взлетающей с земли и гаснущей в неизвестном космосе, превратилась в кляксу, в пятно, расползающееся во все стороны по поверхности планеты и превращающееся по мере высыхания в пепел. Это очень хорошо заметно в Старом Свете: количество машин и механизмов, создаваемых в год, намного превышает количество рождающихся детей. Живая плоть продолжается неживой материей. Органическое перетекает в неорганическое, как некогда живая мелочь, сложившаяся в известняк.

Поскольку возможности человека обычно превосходят его желания (популярность обратного мнения обусловлена ленью  физической и душевной, в которой человек не имеет смелости или стыдится признаться), то он постоянно оказывается перед необходимостью делать выбор. Выбор касается всевозможных вещей, и каждый поступок, из которых в конечном счете складывается целая жизнь, непременно предваряется им. Это обстоятельство бесконечно усложняет жизнь обычного человека, который, как мы это знаем о себе, не любит сложностей и стремится их избегать. Поэтому обычный человек предпочитает руководствоваться чужим мнением на свой счет, чужой волей.

Почитаем Геродота, у которого находим завлекательное описание военного похода одного африканского царя против другого:

«Сам же царь с остальным войском двинулся на эфиопов. Не успело, однако, войско пройти пятой части пути, как уже истощились взятые с собой съестные припасы. Вьючные животные были также забиты и съедены. Если бы Камбис, заметив это, одумался и повернул назад, то, несмотря на свою первую ошибку, он все-таки поступил бы как благоразумный человек. Однако царь, ни о чем не рассуждая, шел все вперед и вперед. Пока воины находили еще съедобную траву и коренья, они питались ими. Когда же пришли в песчаную пустыню, то некоторые воины совершили страшное дело: каждого десятого они по жребию убивали и съедали. Когда Камбис узнал об этом, то в страхе, что воины съедят друг друга, прекратил поход и велел повернуть назад

Так кончился поход на эфиопов»

Обратим внимание на то, что замечательным и могучим воинам, для которых, несомненно, в порядке вещей было проявлять чудеса храбрости и вообще, видимо, склонных к риску, мысль убить и съесть одного из себе подобных показалась более реальной и вполне осуществимой, чем мысль проявить неповиновение и прекратить самоубийственный поход хотя бы в тот самый момент, когда муки голода стали невыносимы. Конечно, реализация второго варианта действий, реализация неповиновения требует намного больше энергии, чем рассчитаться и бросить жребий между себе подобными. Поэтому кому-то не повезло. В ожидании проявления воли начальника, воли царя, воины стали делать то, что не замечается ни за какими животными, разве только за крысами  и то в специальных условиях.

Чуть менее странен современный человек. Миллионы людей приходят на избирательные участки и отдают свой единственный голос тому, кто, как им хорошо известно, будет их нещадно обманывать. «Из двух зол выбирают меньшее»  повторяет современный человек старинную мудрость, восходящую, по видимому, еще к временам Камбиса, и выбирает с легким сердцем, самопревращаясь в жертву чужих политических страстей и игр. Человека легко понять  мало чьей жизни хватает на то, чтобы, родившись между двух зол, достичь добра.

Эти же люди трудятся на заводах и отходами производства отравляют воздух, которым дышат, и пищу, которую едят. Дышат и едят сами и их дети, рождающиеся больными и к тому же без всякой надежды на выздоровление. Эпоха, которую некоторые религии называют Кали-Юга, есть длительный эксперимент человечества над самим собой. Я не думаю, что будет слишком смело сравнить время с петухом, разрывающим навозную кучу человечества в поисках бриллиантового зерна.

Также вся реклама основывается на потребности людей руководствоваться чужим мнением и чужой волей. Собственно говоря, действие рекламы приводит к тому, что человек перестает принадлежать себе и принадлежит теперь общественному вкусу и общественному мнению, которые на самом деле есть полнейшая безвкусица и отсутствие какого бы то ни было мнения. Большинство по своей сути безлико и безвольно, особенно, разобщенное большинство, в которое превратилось сидящее перед телевизорами человечество. Мы видим на экране себя, но не чувствуем собственного дыхания, и уже только в обратной связи  от массы к отдельному человеку, появляются черты, позже узнаваемые в миллионах рекламных проспектов, плакатов и шоу, цветоделенных, растрированных, озвученных, обработанных в соответствии с техническими и технологическими возможностями времени. Технология диктует вкус. Социальные технологии имеют привкус крови.