Не часто в наше время встречает человек такое романтическое утро, а если доведется, то наслаждения для души хватит с избытком. В эти тихие мягкие дни и ночи, когда соприкасаются вечерние и утренние зори хорошо быть у реки на природе.
И всегда здесь случаются памятные истории, они вроде бы самые обыкновенные, но, тем не менее, остаются надолго и так близки сердцу при воспоминании. Особенно потом, когда приходят серые дни падающих снегов и лютая злость морозов. Незатейливые картинки простых этих историй так по душе вспоминать в долгие зимние вечера.
Аксаковское тиховодье
Раньше я часто приезжал на это место к большому омуту недалеко от устья реки впадающей в Волгу. Всех снастей у меня было: одна удочка-телескоп и три донки. Весной во время цветения шиповника по берегам стариц бывал необычный ход рыбы и без богатого улова я не оставался. Правда, ездили мы всегда с товарищами. А в этот раз я приехал один в самую жару лета.
Жара это такое время. У снастей сидеть на солнцепеке как добровольная пытка. И вода, словно стекло: ни морщинки от ветра, да хоть бы небольшой ветерок и то мечта. Искупаешься и, кажется, что заново оживаешь: посвежеет голова, с нее спадает вязкая хмарь, легче начинаешь двигаться, и вроде самое время вернуться к удочкам. Но проходит полчаса, а то и меньше, и опять наваливается душная одурь, когда хочется послать все и уехать домой.
Как обычно, я ставил, втыкая в песок вицы, вырезанные из тальника. Они служили моим донкам вместо кивков. Насаживал мочку навозных червей и опарышей на крючки одной донки, грушку тугой манки на другую донку. А сам садился неподалеку около коряги с поплавочной удочкой и поглядывал на гибкие вершинки донок, где подрагивали, оживляемые течением, колокольчики. Вскоре один из колокольчиков непременно встряхивался, коротко звякнув. Вершинка донки прогибалась по течению, осаживалась и начинала биться резкими толчками. Подбежал, подсечка. И на леске сверкал солнечным серебром тугой и резкий небольшой подлещик. Он был теплый, как и вода, пах свежестью речных струй и травой шелковицей зацепившейся под берегом. А потом начинал биться колокольчик другой донки. На крючке уже сидела красноглазая сорожка-плотвичка.
Иногда я менял насадку. Я насаживал на крючок кубики ржаного или белого хлеба, вначале протыкая корку, а затем сквозь мякиш обратно в корку пряча жало. Тогда удилище донки могло прогнуться по всей длине. Это брал язь. Он неохотно выходил на поверхность и бился прыжками и ударами в каскаде серебряных брызг. Это после весны так всегда клевало, вначале лета.
А в тот раз я приехал заранее, заночевать на берегу две ночи. В пятницу после работы на предпоследнем автобусе я выехал из города. И на берег, к воде я пришел почти ночью, пешком от остановки надо было пройти около пяти километров. И вот я подходил к месту на зыбкой границе ночи и начала молодой утренней зари. А подходя к месту, вдруг услышал я необычный шум в тихой заводи. Я замер от странных звуков, идущих от реки. Словно звонкое причмокивание и чавканье слышалось из зарослей прибрежных кувшинок. Мне показалось, что я вижу, как шевелятся листы на воде, а может быть, это был обман зрения и лишь теплый воздух струился над рекой. Я долго тихо сидел у воды, не разматывая удочек, и убедился, что речные «поросята» это не фантастика, а вполне реальные создания. В траве временами слышались мягкие шлепки, и кувшинки словно раздвигались чьими-то крепкими телами.
Иногда я менял насадку. Я насаживал на крючок кубики ржаного или белого хлеба, вначале протыкая корку, а затем сквозь мякиш обратно в корку пряча жало. Тогда удилище донки могло прогнуться по всей длине. Это брал язь. Он неохотно выходил на поверхность и бился прыжками и ударами в каскаде серебряных брызг. Это после весны так всегда клевало, вначале лета.
А в тот раз я приехал заранее, заночевать на берегу две ночи. В пятницу после работы на предпоследнем автобусе я выехал из города. И на берег, к воде я пришел почти ночью, пешком от остановки надо было пройти около пяти километров. И вот я подходил к месту на зыбкой границе ночи и начала молодой утренней зари. А подходя к месту, вдруг услышал я необычный шум в тихой заводи. Я замер от странных звуков, идущих от реки. Словно звонкое причмокивание и чавканье слышалось из зарослей прибрежных кувшинок. Мне показалось, что я вижу, как шевелятся листы на воде, а может быть, это был обман зрения и лишь теплый воздух струился над рекой. Я долго тихо сидел у воды, не разматывая удочек, и убедился, что речные «поросята» это не фантастика, а вполне реальные создания. В траве временами слышались мягкие шлепки, и кувшинки словно раздвигались чьими-то крепкими телами.
Когда стало светать, я разделся и зашел в теплую воду поплыл к месту, где явно жировала какая-то крупная рыба. Перевернув несколько листьев кувшинок, я обнаружил на нижней стороне множество всякой всячины: пиявок каракатиц и других насекомых и личинок. Набрал я этой всячины в полиэтиленовый пакет. Вернулся на уже освещенный солнцем берег.
В этот раз донки мои остались неразмотанные. А ловить я начал исключительно на поплавочную удочку. Вскоре на воде качался поплавок из гусинова пера. Длины шестиметровой моей удочки хватило как раз до края кувшинок. Здесь в заливчике не было никакого течения, то самое аксаковское тиховодье, неизвестное и неисследованное.
А насадкой у меня в этот раз служили те самые пиявки и букашки, подсаженные на крючок вместе с червями, потому что были малы.
Впрочем, с насадками я экспериментировал, чередовал свои странные наборы: маленьких букашек подсаживал к навозным червям.
Любуясь на теплый свет зари, который уже разлился на тихую воду, чавканья подводных поросят я в это утро не слышал. Наверное, рыба ощущала мое присутствие, как я не старался быть осторожным. Но в оконцах среди листов кувшинки поднимались дорожки пузырей. Пузыри проходили и около моего поплавка. Вот, поплавок качнулся, словно его задела маленькая рыбка-верховка. На какой-то миг поплавок приподнялся, пуская круги по воде, а потом лег набок. Я машинально схватился за комель удилища. Рано рано. А сердце забилось сильнее, падая куда-то и замирая, и «приказывало» пора! Но разум твердил «рано». Этот момент самый замечательный в рыбной ловле, момент переживания и действия адреналина.
Вот, поплавок медленно приподнялся снова и, покачнувшись, поплыл по лопушистый лист, медленно погружаясь. А вот теперь было пора. Подсечка!
И замерли птицы, погасла заря, и мир окружающий стал одной властной силой, сосредоточившейся там, в глубине реки, где тяжело и упруго остановилась у дна рыба. Несогласная плыть на поверхность, она толчками гнула удилище, но затем ослабела и всплыла среди золотистых кувшинок. Теперь, и сам золотой, как и солнечные кувшинки, на поверхности лежал лещ, и сонно поводя хвостом, плыл на берег, куда его тянула моя леска. Только у самого берега он спохватился и взорвался в бурунах и пене, и вновь успел погрузиться и отойти на недалекую глубину. В это время я успел взять подсачек свободной рукой и подвел его под рыбу. Лещ провернулся в нем, наматывая сетку на себя, и в последний раз ударил по воде.
Эти большие лещи брали редко, но с надежным постоянством. Успел я вытащить второго, и ждать пришлось дольше, взбаламученная вода спугнула на время рыбу, а после четвертого пришел момент, когда поплавок окончательно замер в тоскливо остекленевшей воде под жарким солнцем. Стрекоза спокойно сидела на нем, словно знала, что опора под ней теперь незыблема.
На следующее утро, едва забрезжил рассвет, я был снова на тихой заводи и вылавливал золотистых лещей.
Такие места аксаковской природы еще существуют по малым рекам нашей родины. И не надо ими пренебрегать. Непременно посетите их с рыбалкой.
Жерлицы
С ледоставом я решил поехать на места летней рыбалки. На малую речку. Но рыбачить не на самой реке, а на старице. Там видимо били родники и из леса в старицу втекал большой ручей.
Долго, полдня добирался я до места, а там и на ночлег пора было устраиваться в лесу. Поселок был на другой стороне реки и достаточно далеко. Так что на ночь я выбрал себе небольшую ямку на берегу, чтобы не дул ветер. В лесу, тут же неподалеку набрал валежника. Расчистил снег почти до земли и устроил костер. Сходил и на место будущей рыбалки посмотреть. Мороз был небольшой. И ручей совсем не замерз. Так что по всей старице в середине был тонкий лед с промоинами. Увидим завтра, решил я в быстро пришедших сумерках.
С собой я взял с десяток жерлиц, специально для этого оборудованных мной. Эти жерлицы у меня были оснащены легковесно под малую речку, озерцо или пруд. Чаще сезон начинается именно с небольших водоемов, замерзающих в первую очередь. Как правило, хищник в таких водоемах юркий и не тяжелее килограмма. Поэтому толщиной лески я не увлекался и поводки стальные не ставил. Вместо тройников, которыми оснащаются волжские жерлицы, я использовал небольшие двойнички. Они предпочтительнее там, где много некрупной щуки. Меньше бывает пустых хваток и срывов живца. Грузила тоже не тяжелые небольшие «оливки». Их веса вполне хватает, чтобы вытянуть леску в прямую линию, течение небольшое их не стаскивает. Словом снасть миниатюрная, как раз под рыбу малой реки. По крайней мере, мне так думалось.
С утра решил я сесть в заливчике с мормышкой, за живцом, на границе струи ручья и ямки под берегом. Бур проваливался почти сразу под нетолстый лед. Но проверив лед топориком, решил считать его более или менее надежным.
Поклевка случилась сразу. На «бутерброд» из чернобыльника и мотыля взяла сорожка меньше ладошки. На живца крупновата, но я положил её в «канну» с теплотой на душе: вот тебе и речка-ручеек! Потом кивок затрясся от поклевок совсем мелкой сорожки, как раз для живца, так что «канна» моя быстро наполнялась. А через полчаса я уже пошел выставлять первые жерлицы.
Часам к девяти утра на повороте старицы, под небольшой крутизны берегом, на яме с обратным течением, выстроились десяток моих жерлиц.
Прояснило. Легкий морозец пощипывал нос и щеки, сквозь морозистую дымку проглянуло солнце. Светло и приветливо пыталось согреть замерзшую землю. Тепла от него было мало, но все равно потеплело на душе. Береговые кусты ивняка, мохнатые от инея, светились в солнечных лучах.
И тут звук, который радовал и волновал. Щелк! В морозной тишине хорошо был слышен щелчок пружины с флажком. Над жерлицей, стоящей под самым обрывом, вскинулся алый кусочек ткани, трепеща на маленьком ветерке. И тут я заскользил по гладкому льду. Не подходя слишком близко, остановился и наблюдал. Катушка жерлицы вздрогнула и сделала пару оборотов. Затем замерла.