И правильно! К чему куда-то уходить? Ты же взрослый! Ты нуждаешься в женщине!
Я бы побродил по зоопарку, пробормотал Георгий, поиграл в футбол, почитал бы книжки о приключениях
Ты со мной! закричала женщина. Чем тебе не приключение?!
Т-ссс ноги лупят по мячу, и голоса люди выясняют, стоит ли засчитывать, не пролетел ли он мимо: где-то неподалеку гоняют в футбол. Я пойду посмотрю. Вы не со мной?
Давай я здесь лягу, и ты меня возьмешь! предложила женщина. А затем пойдешь!
Нет, нет меня зовут.
Никто тебя не зовет! Лишь я к тебе взываю! Навались же на меня проникни! Задолби! Не смей обижать женщину, разгоревшуюся к тебе лютой страстью! Я же кричу! На помощь! На помощь! Неужели ты не откликнешься?
Мне не до этого, ответил Георгий.
Ты слюнтяй! слабак! Ничтожество!
ВОЛОЧА меч, Георгий удаляется от вцепившейся себе в волосы женщины. От меча не земле остается полоса, и Георгий, заметив это, отходит назад и затирает след, чтобы женщина в дальнейшем отправиться за ним не смогла; она думает, что Георгий возвращается к ней и раскрывает объятия. Георгий кладет меч на плечо и торопливо идет он не оглядывается, переходит на бег, связанные с футболом звуки до него больше не доходят, и Георгий в недоумении мечется у широкой впадины, из которой на его глазах вывинчивается крутящийся стадион. Кручение и вращение усиливаются, Георгий выставляет меч, кидается на подвижную громаду и вылетает на поле.
Тут спокойно, хотя и шумно с вращающихся вокруг поля трибун нисходит ужасающе громкая лавина слитных воплей; голые тела игроков разных команд окрашены в бирюзовый и малиновый цвет, встречая Георгия, они почтительно встают на одно колено. Сухощавый арбитр в натянутом на длинный судейский парик головном уборе римского папы шепчется в центре поля с двумя своими ассистентами, подтягивающими столь же мешковатые трусы; судьи обмениваеются уверенными кивками. Глядящий на них Георгий не удерживается и тоже кивает.
Арбитр направляется к нему.
Ну и где же вы пропадали? спросил он. Без вас у нас тут все просто срывается без вас. У нас. Вам ясно? Взгляните на трибуны! Они вращаются, и, если вы задержите на них взгляд, у вас закружится голова. У вас меч?
Я опять должен им кого-то убить? поинтересовался Георгий.
Вы должны пробить, ответил судья.
Говорите менее иносказательно, попросил Георгий.
У нас тут не Колизей с нашей точки зрения. Чтобы сохранить вашу жизнь, вы не обязаны никого убивать. Впрочем, как вам угодно. Фаворитам мы не подсуживаем, секс-услуги не оказываем: мы вас понесем, и вы сами определитесь, что вам здесь надо.
Ничего особенного, пробормотал Георгий. Я зашел в футбол пиограть. Думал, тут играют, а у вас, похоже на что же похоже?
Футбола не будет. В вашем понимании. Мы вас понесем, и вы пробьете: эй! эй!
Чего вы орете? спросил Георгий.
Я подзываю помощников, ответил арбитр. Один я вас не донесу. Вот и они.
Подбежавшие помощники с наскока хватают Георгия за ноги и за плечи; тащить им его неудобно норовя выскользнуть, Георгий без применения меча извивается в их руках попавшейся в сеть рыбой; в результате нахождения устраивающего всех варианта ситуация нормализуется.
И все-таки мы, как в Колизее, сказал Георгий.
Вы имеете в виду, в целом? спросил арбитр.
А вы слышите, что я говорю? Рев трибун не заглушает?
Они приветствуют вас. В силу этого только вы их и слышите. А я слышу вас. И они слышат.
Вы о своих помощниках, догадался Георгий.
Будем считать, что о них. Когда мы вас донесем, мы поставим вас не землю, и вы пробьете. До данного исторического момента осталось совсем чуть-чуть. По всем предварительным раскладам вы не сможете промахнуться.
Насильно вы меня не заставите, сказал Георгий. Без осмысления того, что от меня требуется, я не совершу Поступок, какие бы перспективы вы мне ни сулили. Меня вам не завлечь. Я мыслю самостоятельно. Мяч
Вы его заметили, сказал арбитр.
Пробить по мячу!
Войти в историю. Превратиться в легенду. Мы вас опускаем на землю. Не умаляя вашего величия. Идите и бейте, а о прочем не думайте: не старайтесь попасть в ворота. Подняв меч, случайностей вы избежите!
Да я не промахнусь, сказал Георгий. В детстве я забивал и в более сложных ситуациях.
Вы уже выросли! крикнул судья. Не забывайте!
Хватит меня одергивать дайте сосредочиться.
Георгий подходит к мячу. Вращение трибун ускоряется, одетый под спецназовца усатый вратарь от ужаса падает без сознания; несильный удар и гол! Георгий, не опуская меч, делает круг почета и в силу обстоятельств предполагает отбиваться мечом от прорвавшейся на поле массы почитателей с бесцветными пятнами вместо лиц.
Как бы он ни старался, перед такой толпой ему не устоять. Люди вопят: «Автограф! Фото на память! А меня поцелуйте! Разрешите мне вас потрогать!»; убегагающий от преследователей Георгий убивает мечом нескольких особо навязчивых он устает, смиряется, позволяет толпе опрокинуть своего кумира на землю, а после и погрести под собой.
ПОМЯТЫЙ Георгий в изодранной одежде ковыляет по нескончаемому плоскогорью с мечом и врученным за заслуги кубком в форме женского тела без ног и головы. Сладкое пение незримых птиц сменяется гвалтом и писком, оттенки неба ежесекундно варьируются от коричневого до коричнево-черного, в кубке что-то звенит и трясется. Предварительно его облапав, Георгий в него заглянул и достал гранату; он мнет ее в руках, непонимающе хмыкает, вытаскивает чеку.
Георгий бросает гранату. В грохоте взрыва различает ритмичную кантри-музыку.
Не успевает она смолкнуть, как к ней подмешивается топот лошадиных копыт к Георгию со всей прытью несется выглядящий ковбоем всадник на рыжем дородном коне.
Подскакавший вплотную Салверий помахал Георгию револьвером и почтительно кивнул.
С коня мне слезть? спросил он.
К чему? с сомнением переспросил Георгий.
Мне с него все равно слезать придется. А как иначе! Мы заждались твоего сигнала, и когда ты его подал, я сразу же понесся к тебе, чтобы ты побыстрее среди своих очутится. Это произойдет весьма скоро!
Еще не произошло? поинтересовался Георгий.
Пока нет, пробормотал Салверий. Но, если ты думаешь, что отчего ты так думаешь? Ты же никуда отсюда не ускакал.
Но ко мне прискакал ты, пояснил Георгий. И я среди своих их мало, лишь ты однако единственного друга бывает достаточно. Ты мой друг?
Друг. огромная честь я твой друг. Друг атаману и адмиралу, за которого и я, и все наши, костьми ляжем. Куда бы ты нас ни повел, не отступимся. Салверий спрыгнул с коня. Садись на него! Лупи его по бокам и он тебя как ветер домчит!
Дорогу он знает? спросил Георгий.
Нет. Дорогу ему нужно указывать. Но трудностей у тебя не возникнет. Салверий неопределенно махнул рукой. Скачи вон туда.
Я понял. А ты?
За меня не тревожься, ответил Салверий. В обиду я себя не дам.
Ну что же, я уезжаю, залезая на коня, сказал Георгий. Но ты-то ты как?
Я понял. А ты?
За меня не тревожься, ответил Салверий. В обиду я себя не дам.
Ну что же, я уезжаю, залезая на коня, сказал Георгий. Но ты-то ты как?
Я пешком доберусь. Да это не важно! Скачи галопом! Заблудившись, не останавливайся!
Салверий бьет коня по заднице, и тот взбрыкивает и уносит атамана и адмирала, сподобившегося оглянуться и увидеть, что Салверий поднимает и осматривает оставленный им кубок.
ИЗ-ЗА РЕЗВОСТИ неспокойно фыркающего жеребца пристально вглядеться в проносящуюся безликость Георгий не может; при поворотах она повторяется, Георгий абсолютно не знает, что он ищет, и безостановочно гоняет коня в разных направлениях; у выдыхающегося животного выступает пена, и Георгий намазывает ее на щеки, бреется своим мечом и не перестает напрягать глаза, стараясь высмотреть какой-нибудь призрак хотя бы чего-нибудь.
Совершенно неожиданно перед ним возникает двухэтажный дом. Георгий молниеносно натягивает поводья, поднимает коня на дыбы, в последнюю секунду избегает столкновения; засучивший передними копытами конь разбивает оконное стекло, освобождается от соскочившего Георгия, со ржанием убегает.
Георгий через окно рассматривает помещение. Типичный салун: барная стойка, отдыхающие за столиками ковбои, отдельно сидящий индеец со сломанным пером в волосах; увидев Георгия, ковбои привстают.
Возможно, они рады. Будучи в этом не очень уверенным, Георгий отходит от окна и полагает уйти, однако, проходя мимо двери, он спонтанно дергает ее на себя и заходит в салун, где многое проясняется.
Это он! закричал ковбой Хээпс.
Он! подтвердил ковбой Брауч.
Атаман! завопил ковбой Спотсон.
Наш командир и атаман! крикнул Хээпс.
Он с нами, и мы с ним! заорал Спотсон. И никто нам не страшен! Тем более здесь, где только свои!
Ха-ха-ха! засмеялся Брауч.
Нам весело, а будет еще веселее! крикнул ковбой Маллон. Ведь мы теперь сможем выпить! Не дожидаясь Салверия, мы начнем!
Кого? спросил Георгий.
Ты прибыл сюда на его лошади, пояснил ковбой Эрчуб. Если не так, то скажи. Но не сейчас первым делом мы выпьем.
Нам надо выпить! крикнул Брауч.
Мы долго изнывали без выпивки и наш час пробил, сказал Маллон. Налей нам, атаман!
Просим тебя, адмирал! крикнул Спотсон. Разного пойла у нас бессчетное множество бутылки на барной стойке ты видишь, а они небольшая часть, виски, водкой, текилой забиты все кладовые, и этой ночью вечером что там на улице? Не утро?
Я не различаю, ответил Георгий. Направляясь к вам, я прошел и проехал приличное расстояние, и не разу не задумывался о времени суток. Бывало светло темно обычно нечто среднее. А чего вы столь резко заговорили о выпивке? У вас ее полно, ну и пили бы в свое удовольствие какая связь со мной?
А ты не знаешь? удивленно спросил Хээпс.
Он знает! крикнул Брауч. Он все знает! Недаром же он наш атаман и адмирал!
Истинный вожак нашей стаи! проорал Брауч.
Непобедимый! завопил Спотсон. Крутой, как самое оно!
Вы погодите, пробормотал Георгий. В чем смысл?
Ничего себе вопрос, хмыкнул Брауч.
Ну, ты и спросил, покачал головой Эрчуб.
Я не глобально, сказал Георгий. По поводу выпивки он в чем?
Да в том, сказал Хээпс, что лишь ты имеешь право встать за барную стойку и позволить нам утолить нашу жажду. Таковы условия. Оспаривать их нельзя. Притронься мы к бутылкам самостоятельно, нас бы не пощадили полагая, мы распались бы на частицы прямо на месте.
Обратились бы в ничто, кивнул Брауч.
Растворились бы со всеми ножами и стволами, вздохнул Маллон.
И вы, процедил Георгия, радовались мне ждали меня исключительно из-за этого? Ради того, чтобы я вам налил?
Ты, атаман, не упрощай, сказал Спотсон, мы все же