Вернувшись в палату уже со свежим диагнозом, он подмигнул уважительно смотревшим на него братьям и пригласил их на разговор.
Поговорим о покойничке, Хомский натянул одеяло до подбородка так, что торчала только его безобразная голова. На кой ляд его понесло в сортир, по-вашему?
Гавриловы немного подумали.
Дело житейское, они осторожно пожали плечами. По нужде зачем же еще? Покурить
Он не курил, помотал головой Хомский. И у него был ключ от отдельного сортира. Повторяю вопрос: на кой ляд его туда понесло?
5
В палате было тепло и солнечно. Сиял календарь с полуголой женщиной, прикнопленный к двери. Эпизодически пролетали неустановленные насекомые. На батарее лежали и сохли носки Хомского: очень заманчивые для полярного Санта-Клауса, которой вполне мог бы, расчувствовавшись, засунуть в каждый по баночке с овсянкой. К сожалению, не сезон.
Вот черт, сказал один из Гавриловых тот, что был ближе к Хомскому.
Это тебе от новокаина под шкурой такие мысли в голову лезут? поинтересовался второй. Может, и нам ширнуться для ума?
Хомский усмехнулся, просунул между колен сцепленные в замок руки. В коридоре топотало вежливое стадо: профессор Рауш-Дедушкин вывел своих питомцев на очередной обход.
Стало быть, подвел черту Хомский, в общем сортире нашему покойничку делать было нечего. Он же брезговал нами! Словно стеночку выстроил вокруг койки. У него даже личный стакан имелся
Да нормальный мужик был, буркнули Гавриловы. Дозу держал хорошо.
Свою дозу, поправил их тот. Наши бутылочки ему были в тягость. Потому и на ногах стоял, когда мы все уже отключились! Пил бы со всеми овсянку был бы жив Может быть. А так понесло его И зачем выходить в сортир, ночью-то, даже если он и захотел покурить? Мы же здесь смолили, форточка была открыта. Он вздохнул: Давайте-ка, люди добрые, поднапрягите умы. Вдруг чего вспомните? Я сам, повинился он, не помню ничего. Рожи, рожи вокруг, а внутри так славно, а дальше провал. Как отрезало.
Гавриловы горько скривились:
Что же нам помнить-то? Мы же лежачие, в коридор не ходили
Может быть, к нам кто-нибудь заходил Зашел и увел соседа
Братья крепко задумались.
Нет, сказали они наконец решительно. Не было такого дела. Пока мы в уме были не было.
Эхе-хе, закряхтел Хомский, расстроенный малыми размерами светлого промежутка. Братья Гавриловы редко оставались в уме надолго, если вообще бывали в нем.
Снаружи послышались шаги. У Хомского было развито безошибочное чутье; он заранее знал, какие шаги означают визит в палату, а какие просто так, чепуха, по какой-нибудь медицинской ерунде. Он быстро лег и прикрыл глаза. Действительно: дверь отворилась, и вошел Ватников, раздраженно смотревший поверх усов. Хомский не шевельнулся, прикидываясь спящим.
Хомский, Ватников церемонно кивнул братьям, нагнулся и потрепал неприятного пациента за плечо. Просыпайтесь, Хомский. Вы меня звали, я пришел.
Было в его тоне нечто командорское, судьбоносное. Шутки с ним, с Ватниковым, бывали, между прочим, хороши до поры до времени. Озлившись и задавшись целью, он мог здорово напакостить, зацепиться за строчку в диагнозе и обеспечить неугодному долгие, многолетние собеседования с психиатрами. Даже Хомскому такая морока была ни к чему, хотя нельзя сказать, что его сильно пугали подобные перспективы. Больница не тюрьма, а от тюрьмы не зарекайся, и в этой предположительной грядущей тюрьме психиатрический диагноз не помешает. Поэтому в Хомском боролись два чувства: с одной стороны, раскручивать дело к собственной выгоде, а с другой стороны раскручивать его, быть может, к своей погибели. «Что Бог ни сделает все к лучшему», окончательно рассудил Хомский, решив придерживаться выбранной линии действий, и открыл глаза.
Здравствуйте, молвил он слабым голосом. Голова очень болит. И подташнивает.
Голова болит, утвердительно кивнул Ватников, любивший при беседах с больными повторять их высказывания подобно эху. Говорят, вы сильно ушиблись.
Не то слово. Но мне с вами, доктор, надо потолковать кое о чем другом.
Кое о чем другом. Изумительно. Я в вашем полном распоряжении.
Не здесь, Хомский измученно мотнул головой в сторону братьев.
Ватников несколько опешил:
Но где же? Ведь вам, насколько я понимаю, положено лежать.
Ничего Не все же лежать, пролежни будут. Можно немножко посидеть в коридорчике
Какое-то время психиатр колебался, не зная, как поступить в данном отдельном случае пойти на поводу у больного или не ходить.
В итоге он рассудил, что коридорчик не помешает. Тем скорее утомится Хомский, если у него и вправду болит голова.
Я к вашим услугам, учтиво объявил Ватников, вставая со стула. Хомский, охая и кряхтя, начал садиться в постели; гримасы, которые он корчил, подразумевали неимоверную муку. Ватников неприязненно ждал, пока Хомский спустит на пол ноги с кривыми и желтыми, уже завернувшимися в трубочку когтями. Терпел, покуда тот чесался, отхаркивался, закатывал глаза.
6
В коридоре они присели на скамеечку под плакатом о профилактике простатита, который Васильев постоянно порывался снять, и где был изображен серый от ужаса человек, прикованный к пушечному ядру, каким-то чертом имевшему в себе признаки ночного горшка. Нарисованный доктор грозил пальцем, что не было пустой угрозой, ибо при этой болезни палец тот мог запросто примениться в ручном изучении прямой кишки.
Ватников в который раз покосился на пушечное ядро, отгоняя неприятные мысли о возрастных заболеваниях.
Я вас слушаю, Хомский. Но должен предупредить вас: я человек когда мягкий, а когда и суровый, военной закалки, с Афганистаном за плечами. И если вы станете жаловаться на плохой сон, дурное настроение и общий упадок сил, то я попросту предложу вам прекратить пить овсянку и прочие вредные вещи, а вы на это никогда не согласитесь я правильно говорю?