Сиантоли обиделся, что ему не досталась настоящая битва. Отец же был доволен и говорил об этом, не стесняясь, и Сиантоли было стыдно за отца. Сам он стремился быть впереди других, в самых опасных местах. Ему дважды удалось застрелить вражеских мужчин, он был горд, и его хвалили старшие.
В одном стойбище они встретили сильное сопротивление, оборонялись даже женщины и подростки. Это был первый действительно настоящий бой Сиантоли. В первой же атаке погибли трое воинов, и это были первые убитые за ту войну. Пришлось временно отступить. Командир, у которого погиб зять, был разъярён, он приказал уничтожить всех врагов без пощады, пленных не брать.
Атака была яростной. Сиантоли, под которым ранили лошадь, ворвался в гер13, готовый уничтожить любого. Краткое время понадобилось после яркого солнца, чтобы рассмотреть кривоногого мальчишку лет двенадцати, за спиной которого съёжилась малая чумазая девочка. Девчонка была ровесницей Чикчиги. Татарчонок стоял, сжав кулаки, расставив ноги и выпятив грудь он готов был встретить смерть. Они столкнулись взглядами, и Сиантоли, помедлив, опустил натянутый лук. Он вышел, запахнув полог, и махнул рукой подъехавшим землякам «всё сделано».
Это была его тайна. После он много раз думал об этом своём поступке: хорошо он сделал или плохо? И пришёл к выводу, что убивать девчонку всё равно не стал бы.
Это была его тайна. После он много раз думал об этом своём поступке: хорошо он сделал или плохо? И пришёл к выводу, что убивать девчонку всё равно не стал бы.
Да, сегодняшний монгольский командир это он, тот парень, пытавшийся спрятать девочку от неминуемой смерти. Духи свели их в самое правильное время! Сиантоли вспомнил свои мысли о самоубийстве и поблагодарил духа Предков. Дед конечно прав: «Не спеши умирать, даже если стрела уже вошла в твоё сердце».
В тюрьме было душно. Тангуты то и дело утирали пот, писарь пытался соорудить из соломы веер. Сиантоли мёрз, его била дрожь. Он давно уже пожалел, что бросил халат торговца. Попытался укрыться соломой и ненадолго забылся.
3
Очнулся от криков, доносящихся через отверстие в потолке, в котором уже тускло светились красноватые звёзды на блеклом небе. По-видимому, с ночью пришла и прохлада, Сиантоли замёрз ещё больше. Согреться не удавалось. Оставалось просто терпеть.
Ах, как трещит голова! Проклятые плосколицые! Сокращали их, сокращали, а они, вон, воюют, да и неплохо, если наш император приказал выкупить за счёт казны у своих же чжурчжэней всех крепких тангутских рабов и отправить на родину, чтобы Си Ся могло за счет них увеличить свою армию, которую монголы бьют который год подряд. И если раньше они только грабили селенья да уводили стада, то теперь вот, взяли Урахай город немалый и укреплённый надёжно. Похоже, немного пользы будет от бывших рабов. Они воевать-то не умеют, да и умирать вовсе не желают. Из-за них собственно и пришлось тащиться в эту жаркую пустыню от благодатного приморского климата родины.
Вспомнилось, как посыльный гонец собирал мукунь14 из его селения и округи. Сиантоли всегда был готов к походу. Одежда, латы, снаряжение, оружие хранились в отдельной кладовой. Оставалось послать мальчишку-раба на ближний выпас за боевой лошадью, раздать указания работникам, да попрощаться с женой и дочкой.
Командир сотни Дзэвэ, несмотря на своё высокородное происхождение, был другом детства Сиантоли. Мальцами они вместе искали приключения и мечтали совершать подвиги на войне.
Однажды, наслушавшись воспоминаний старых воинов о подвигах юности, договорились украсть лошадей. Табун выбрали большой, хозяином которого был отец Дзэвэ. Это было неважно, главное ощущение подвига. Подкрадывались друзья полдня. Наконец, ближе к вечеру выбрали момент и заарканили по лошади. Животные испугались, стали рваться и оказалось непросто взобраться на их потные спины. Подоспели охранники и мигом скрутили юных похитителей. Дзэвэ ругался, кричал, что отец запорет их насмерть за издевательство над сыном. Но охранники на это не очень-то реагировали. Один из них запряг лошадь, друзей забросили в крытую повозку и повезли. Было ясно, что везут в деревню, а значит, отец Дзэвэ узнает о проступке и обоим не поздоровится. Дзэвэ в бессильной ярости даже заплакал. Сиантоли сказал ему повернуться на живот и зубами перетёр верёвку на запястьях. Ободрённый Дзэвэ мигом развязал Сиантоли, и они тихонько спрыгнули с повозки.
Когда они лесом пробрались в деревню, их уже ждал посыльный от отца Дзэвэ. Они предстали перед строгим лицом начальника округи. В комнате находился и пастух, от которого они сбежали.
Эти? спросил благородный Ши Даоли.
Пастух поклонился утвердительно.
Отец, как ты можешь верить этому рабу! воскликнул Дзэвэ.
Что ты имеешь в виду? спросил отец. Я разве обвинил вас в чём-то?
Дзэвэ молчал, он понял свой промах.
Ну, если ты сам напросился, я спрошу: вы ли пытались украсть лошадей из моего табуна?
Дзэвэ молчал. Молчал и Сиантоли.
Хорошо. Тогда скажи мой сын, может, твой дружок низкого происхождения пытался украсть моих лошадей, а ты хотел помешать ему?
Нет, чуть слышно прошептал Дзэвэ.
Хорошо. Тогда ты, Сиантоли, скажи, зачем вы решили похитить лошадей? Только говори честно, не то велю применить жестокость!
Сиантоли знал, что такое жестокость, он подсмотрел однажды, как пытали беглого раба, и это видение много ночей после не давало ему спать спокойно. От воспоминаний и теперь бросило в пот. Он отрицательно покачал головой.
Мы не воровали, господин.
Отец, зачем ты веришь рабу и не веришь своему сыну? воскликнул Дзэвэ.
Я верю этому рабу, потому что он много лет оберегает мой табун от воров, которые гораздо умнее вас, сосунки, и он никогда не попытался обмануть меня. Он, хоть и раб волею духов, но честный в отличие от вас! Значит, мне придётся применить к вам жестокость. Эй! вызвал он слуг. На конюшню их, пороть, пока не скажут правду! Обоих!
Мы не воровали, господин.
Отец, зачем ты веришь рабу и не веришь своему сыну? воскликнул Дзэвэ.
Я верю этому рабу, потому что он много лет оберегает мой табун от воров, которые гораздо умнее вас, сосунки, и он никогда не попытался обмануть меня. Он, хоть и раб волею духов, но честный в отличие от вас! Значит, мне придётся применить к вам жестокость. Эй! вызвал он слуг. На конюшню их, пороть, пока не скажут правду! Обоих!
Конечно, это была напускная строгость. Им врезали по десять плетей, после каждого удара приказывая:
Говори, кто лошадей воровал!
Они оба молчали, кусая губы. Было очень больно! Потом их вновь поставили перед суровым отцом Дзэвэ. Он, насупив брови, долго смотрел на заплаканные лица мальчишек.
Молодцы! неожиданно изрёк он. Молодцы! Так и нужно поступать! Никогда не выдавай друга и не бросай в беде, тогда и друг тебя не бросит. Так надо жить. Вы теперь почти братья и должны держаться друг за друга и защищать, чем бы это не грозило! Идите с глаз моих!
То ли слова мудрого Ши Даоли были пророческими, то ли духам так было угодно, но Дзэвэ и Сиантоли действительно были почти всё время вместе и помогали друг другу. Как и положено, Дзэвэ был всегда старшим по должности, но и Сиантоли не без помощи высокородного друга продвигался ему в затылок. Вот и в Чжунсин, столицу Си Ся они прибыли вместе, сопровождая выкупленных у чжурчжэней рабов-тангутов.
Друг Дзэвэ не мог удержаться от авантюры, он непременно желал вызвать к себе любовницу, молодую жену князя. Дзэвэ, в отличие от Сиантоли легко привлекал женщин, и вот, в прошлый приезд сумел склонить к измене даже княжну. Он так много рассказывал Сиантоли о своих любовных похождениях и прелестях красавицы тангутки, что тот даже переживал, как у них всё получится в этот раз. Дзэвэ написал любовнице письмо, чтобы она под видом поездки за покупками выехала в столицу, где они смогут встретиться вдали от мужа и нежелательных глаз. И понятно, что послать с таким письмом мог он только Сиантоли. Смеялись вдвоём над предстоящим приключением и над «старым олухом» урахайским князем. Досмеялись
4
За пределами тюрьмы снова послышались голоса, крики приказов, вопль боли. Сиантоли обратил внимание, что потолочное отверстие уже посветлело. Утро. Что принесёт день? Глядя в светлеющий кусок неба, он взмолился всем духам, которых знал, чтобы уберегли от гибели. Ту же просьбу повторил зажатому в кулак духу Предка. Сиантоли очень хотел жить!
Вошли монголы, увели писаря. Через некоторое время увели остальных. Сиантоли остался один. Стало тревожно. Он прошёлся вдоль глинобитной стены, расшатал треснувший кусок обмазки, расковырял трещину между переплетёнными прутьями. В получившуюся дыру стала видна часть тюремного двора. У высокого дувала глинобитной стены княжеского двора сидел на возвышении из горы подушек, явно притащенных из княжеской спальни, монгольский нойон15 в шёлковом халате. По бокам стояли его личные стражники, чуть в стороне несколько монгольских командиров. Немного левее от начальника высилось сооружение из столбов, жердей и плах с верёвками и крючьями, на котором корчился человек без лица. Над ним трудились «мастер по добыванию тайн из закрытых уст» и двое его помощников.
Сиантоли не любил пытки, хоть и понимал, что без этого разговорить хранящего секретные сведения почти невозможно, он отвёл взгляд.
Справа от главного монгола под свирепыми взглядами воинов съёжились ожидающие своей очереди недавние сокамерники Сиантоли. Среди них не было повара, и Сиантоли вдруг понял, что корчащийся на крючьях окровавленный кусок мяса это повар и есть. Ему стало не по себе.
С другой стороны от пыточного станка на деревянной скамье сидел князь, ещё вчера властелин Урахая и прилегающей провинции, а теперь пленник презираемых им плосколицых монголов. Он старался вести себя достойно, но вид пытки явно вышибал его из равновесия. Рядом, прикрывая лица платками, стояли три его жены, около каждой по служанке.
Вдруг все обернулись к станку для пыток повар заговорил! Сиантоли не было слышно слов, но по выражениям лиц и так многое можно было понять. Главный палач немедленно ослабил пытку, толмач склонился к голове несчастного и дублировал каждое слово для нойона. После нескольких коротких реплик главный монгол дал команду. Воины помощники палача притащили одного из высокопоставленных тангутов, что было видно по одеждам. Теперь «извлекать тайны» будут из него.