И проповедник изгнан разбойником Картушем,
Невинные зарезаны, у вдов душа в тоске,
Продали все: страдания сирот и душу.
Все сразу! Клятву, и то, что Бог хранит,
И храм, где говоришь «Introibo», умирая,
И скромность, чистоту! Страдалец, посмотри,
Глаза твои могилу сияньем освещают!
Они продали печь, облатка там пеклась,
И продают Христа. И даже его тело!
Они продали пот, что капает со лба,
И гвозди с бледных рук и ног окоченелых!
Бандиту продают, который дорог им,
Страдальца на распятии, на человечьих спинах;
Страдания, семь слов Спасителя святых,
В придачу к ним мучения невинных!
Так, чтоб удар хлыста в ответ он получил!
Чтобы сказать аминь и Слава тебе боже!
Чтоб мертвую главу каменьями разбить!
Чтоб запекалась кровь, стекавшая по коже!
Его колени продают и пальмовые ветви,
И рану на боку, навек застывший взгляд,
И приоткрытый рот, дыханье близкой смерти,
И крик: Господь! Зачем покинул ты меня?
Гробницу продают и полумрак продали!
И серафимов, певших в далеких небесах,
И мать, что возле дерева с поникшими руками,
Стояла возле сына, не поднимая глаз!
Да, то епископы, священники торговцы
От скомороха мерзкого, с короною на нём,
До сытого Нерона, который вновь смеется,
Ногою на Тразеасе и на Фрине локтем.
Злодей, ударом жезла, прикончивший закон,
Разбойник-император с бесчестною душой,
Что дважды пьян и низок, но более жесток,
То ли свинья в клоаке, то ли в могиле волк,
Да, продают, о, мученик, задумчивого Бога,
Который улыбается нам в роковой ночи,
Стоящий на земле иль под небесным сводом,
Иль на Голгофе черной, что век кровоточит!
IX. Искусство и народ
I
Искусство это счастье, слава,
В житейских бурях заблистало,
Сверкая в небе светлом.
Искусство это вечный праздник,
Звезда, что никогда не гаснет,
Как искра божья интеллекта.
Искусство будто чудеса,
Которого так ждут сердца,
Где лес для города шумит,
А муж с женой воркует,
Где голоса сердец вживую
Поют все сразу, от души!
Искусство это ум людской,
Посмеет кто прервать покой?
Оно, как покоритель нежный!
Тибр, Рейн ему пропели оды!
И дав рабам навек свободу,
Народ великим стал, как прежде!
II
И Франция непобедима,
Пой свою песню кротко, мирно,
Глядя на неба свод!
Твой голос радостен, глубок,
Надежды мира он предрек,
Великий, братский наш народ!
Народы! Пойте на рассвете,
И вновь, когда наступит вечер,
Весельем полнится работа.
Засмейся, добрый старый век!
Воспой свою любовь навек
И полным голосом свободу!
Италии народы, пойте,
Пой, похороненная Польша,
Неаполь, где всё кровоточит,
И Венгрия, терпя невзгоды,
Тираны! Так поют народы,
Как будто грозный лев рычит!
Х. Песня
Угодники! Приглашены за стол хозяев важных,
Смеющаяся пасть и с неуемной жаждой,
Тирана чествуя, мол, добрый он и славный,
И пьете, изменив всему, что люди чтут,
Вина налив в бокалы, позора отхлебнув
Что ж, веселитесь! Я люблю,
Твой хлеб засохший, правда!
Чиновник живоглот и подлый ростовщик,
Пузан, который у Шеве свой выставляет шик,
С Мопа и Фульдом ты сама любезность!
Оставьте бедняка в печали на краю,
Жируйте и имейте власть свою
Что ж, веселитесь! Я люблю
Твой хлеб засохший, честность!
Злодейство как лишай, бесчестие проказа,
Солдаты не спешат с Монмартра по приказу,
И кровь с вином струятся, как отрава,
Ну, пойте же! Военный рой гудел,
Пил, чокался, гулял, катался по земле
Что ж, веселитесь! Я б хотел,
На бис твой хлеб, о, слава!
Народ предместий, ты бывал великим.
Сегодня словно крепостной безликий,
Где много денег, нет достоинства народа,
Иди смеяться, пить с накинутой петлей,
Да славься император! припев заводишь свой
Что ж, веселитесь! Мне милей
Твой черный хлеб, свобода!
XI. О! Знаю я
I
О! Знаю я: они десятки раз соврут
Чтобы уйти от правды горьких уз,
И отрицают всё, мол, он, не я!
Но разве ж я солгу, и Данте, и Эсхил?
Сказав, что из злодеев никто не уходил
От поэтического смертного огня.
Для них закрыл я книгу искупленья,
Историю на ключ замкнул без сожаленья;
Сегодня это каторга, поверь!
И страждущий поэт не грезит до зари;
Теперь он держит ключ Консьержери.
В судах их цепи ждут за дверью.
Они в карманы к королю залезли, словно
Не вензель императора на их погонах,
Макбет прохвост, а Цезарь плут прожженный.
Вы стережете каторжан, мои стихи!
А Каллиопы звездные мои
Ведут здесь книгу заключенных.
II
О, печальный народ, надо Вам отомстить!
И трибун огласил: поэт призван парить,
Невзирая на Фульда, Маньяна, Морни;
Он с восторгом встречает лазурные ночи
Но ведь ты же сообщником сделаться хочешь
Черных дел, а меня возмущают они,
Когда скроешь бандитов вуалью своей,
Небеса или солнце, свет полночных огней,
Не смогу их увидеть, увы!
И пока негодяй заставляет молчать,
А свобода повержена наземь опять,
Как поспешно задушенный ангел,
До тех пор, пока в трюмах стенанья слышны,
Я сияю могильным сиянием луны
Для презренных, согбенных пред знатью;
Я кричу: Поднимись! Небо стонет, ревет!
Просыпайся, великий французский народ!
Ты увидишь мой пламенный факел!
III
И жулики, что делают из Франции Китай,
Получат по загривкам свист моего хлыста,
Они поют «Te Deum», я кричу им: Помни!
Я отхлестаю тех людей, их имена, дела,
И тех, кто носит митру, и намеренья зла,
Я их держу в моей поэме, как в загоне;
Падут тотчас стихарь и требник сами,
Падут тотчас стихарь и требник сами,
Вот, уж и Цезарь под моими стременами
Спасается, меняя свой наряд!
Луга зеленые, цветы, поля пшеницы,
И облака, похожие на крылья голубицы,
И озеро, где водоросли дрожат,
Великий океан, зеленой гидры чешуя,
Леса, шумящие вокруг прозрачного ручья,
Маяк вдали, звезда в предгорьях темных,
Узнают про меня, промолвив очень тихо:
Да, это дух возмездия пришел великий,
Тот дух, что скоро демонов прогонит!
XII. Карта Европы
Оружие повсюду в провинциях хранится.
И лжет престол. И тот, кого здесь называют принцем,
Судить спокойной совестью, не опуская глаз!
О, змеи лживые, вы душу мне порвали,
Ужасные и мерзкие, так крепко повязали,
Что гром и молнии застыли в небесах.
Секут солдаты женщин на улицах немых.
Свобода, добродетель скажите, где же вы?
В изгнании! И в страхе, по трюмам кораблей.
O, нации! Где ж ваши прекрасные сердца?
Ядра́ повстанцам мало от пушек подлеца,
Гайнау заряжает их головками детей.
О, русские! Дрожа, в потемках вы брели,
По Петербургу крепостным, рабом родной земли.
Цель вашего хозяина огромная тюрьма;
Россия и Сибирь О, царь! тиран! вампир!
Две половины эти твой составляют мир:
Уныние и сокрушенья тьма.
В Анконе от смерти кварталы трясет,
Добрый папа Мастай свою паству сдает,
«Огонь!» бойцы услышат вновь и вновь,
И Симончелли гибнет, за ним и все другие,
Последуют, не дрогнув, апостолы святые;
И, умерев, идут, туда, где есть Господь.
Святой отец, ты на руках одерни рукава!
И в обуви твоей кровь жертвы запеклась!
А отравитель папа не зря к тебе приник,
Кто следом тут умрет? И сколько здесь смертей?
А знает это тот, кто вводит паству в тень,
О, господи! Не пастырь ты, мясник!
Италия! Германия! Венгрия! Сицилия!
Европа старая в слезах, упадке и бессилии,
Их лучшие сыны мертвы, и нет отваги там.
На юге эшафоты, кругом гора костей
Луна вся в саване, и с каждым днем бледней,
Садится солнце в кровь по вечерам.
Суд инквизиции над Францией поникшей,
Бандит, прирезав их, воскликнул: «Все отлично!»
Париж униженный смывает кровь с икон,
Задушенная Франция погибель и бессилье!
Слезами, криком, воплями разбужены в могиле,
Так хорошо! кивнули Торкмада и Лобардмон.
Баттьяни, Шандор и Поэрио, вы жертвы!
За право вы боролись впустую, это верно?
Взмахнув шарфом, Боден упал, как птица,
Скорбите на горах, и плачьте, кто в лесах!
Где божий был Эдем, у королей тюрьма,
Венеция гребцы, Неаполь вот гробница!
На эшафоте вздернуты Палермо и Арад,
Веревка для героев, что подле баррикад,
Свободный, гордый флаг подняли в небеса,
Но скоро коронован уж будет Шиндерхан,
Тогда, как дождь ручьем течет по черепам,
И ворон клювом ищет кровавые глаза.
И будущее рушится, как сыплется песок!
Цари сбежали, с моря уж катится поток,
Народы! Горн звучит, заливисто и вольно,
Какое бегство! И войска, тотчас заметив,
Уходят в бурю и в сожженный пепел,
Все в ужасе. Идем! Господь промолвил.
XIII. Песня
А женщина? она мертва.
Мужчина тоже? Да,
И его кости пожирает кот.
И в теплое, дрожащее гнездо
Вернется кто-нибудь? Никто.
Птенцы зря разевают рот!
Пастух-то без вести пропал!
Мертва собака! И шакал
Уж ждет, глаза горят.
А за овчарней смотрит кто?
В том то и дело, что никто.
Жаль маленьких ягнят!
Сам он в тюрьме, в приюте мать,
Страданий не пересчитать!
И дом качает ветром,
И колыбель из лоскутов.
Кто там остался? Да, никто!
Лишь дети в платье ветхом!
XIV. И ночью глубокой
И ночью глубокой, угрюмой, холодной,
Тень крылья свои простирает свободно,
В дворцах, охраняемых пушками справно,
Под теплым, из соболя покрывалом,
В кроватях покрытых шелками, муслином,
На облаке мягкой, пушистой перины,
За складками бархатных штор без зазренья,
И в удовольствиях до исступленья,
Под нежные звуки мечтательной арфы,
Где факел с дрожащим пламенем жарким
Не смеет светить на резной потолок,
Не смеет светить на резной потолок,
Вы граф Мопа, герцог де Сент-Арно,
Сенатор, префект, генерал, заседатель,
Ты, Цезарь, провинции почитатель,
Что грезил империей и создал ее,
Поспите пока! Каторжане, вперед!
XV. Очные ставки
O, трупы, говорите! Убийцы Ваши кто?
И кто вонзил стилеты в вашу грудь легко?
Сначала ты, ответь, что в темноте застыл.
Ты кто? Религия. Меня отец святой убил.
А вы? Мы честность, добродетель, здравый смысл,
А кто же вас зарезал? Да, церковь. Кем ты был?
Я нравственность народа. А кто избил тебя?
Присяга. А кто в крови спит на исходе дня?
Я справедливостью была. Ты помнишь палача?
Судья. А ты, гигант в доспехах без меча?
Какая грязь прилипла к сиянью смельчака?
Я Аустерлиц. А кто убил тебя? Войска.
Книга II. Порядок восстановлен
I. Идиллии
Сенат
Играйте, скрипки и свирель!
На радость всех богинь,
И лейся звонко птичья трель.
Маньян пусть спляшет нам кадриль,
Сент-Арно пасторель!
Подвалы Лилля
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Государственный совет
Огня, огня сюда добавьте!
И фейерверк в сады!
Ворота шире открывайте!
И пойте-ка на все лады!
И дам на танец приглашайте!
Чердаки Руана
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Законодательная Ассамблея
Любовь нас призывает в путь,
И чтоб стать лучшим всяк готов,
Собрать свой мед, здесь почерпнув,
Как пчелки посреди цветов,