Через какое-то время в вагон вошла делегация поездного начальства: начальник поезда, два милиционеры, несколько энкэвэдэшников в кожаных тужурках и кепках, как в кино. Продолжаю теряться в догадках, как вычислили вагон и кран, который дернули. Скорее всего, кто-то донес. Маму заставили предъявить документы, пропуска на себя и меня. Второго пропуска, естественно, не имелось. Спасительную роль сыграло мамино удостоверение работника совнаркома Азербайджана. Поездная бригада была из Баку, и всё закончилось составление акта с подписями свидетелей происшествия и угрозой, что в Баку НКВД разберется, случайно ли я дернул кран или преднамеренно, чтобы нарушить расписание, движение воинских составов. Мама пила таблетки, и ждала кары в Баку. Соседи по отсеку очень напугали её, объясняя, какое это преступление, в военное время пытаться остановить поезд, нарушить движение поездов на линии снабжения фронта нефтепродуктами из Баку. Мама плакала.
К счастью, происшествие закончилось без последствий. Маму даже не вызывали в НКВД. На работу к ней пришел сотрудник, расспросил подробности, записал, мама расписалась и больше её не трогали
К счастью, происшествие закончилось без последствий. Маму даже не вызывали в НКВД. На работу к ней пришел сотрудник, расспросил подробности, записал, мама расписалась и больше её не трогали
В Баку, я вернулся в свою школу 42, во второй класс и успел к знаменательному событию в жизни каждого советского школьника. Класс готовился к торжественной линейке, где всех нас должны были принять в пионеры.
Принимали сразу всем классом, было нам по восемь лет, согласия никто не спрашивал. Это в хрущевские и последующие времена, родители по религиозным или каким-то другим соображениям, могли не позволить ребенку стать пионером. Решились бы родители ребенка в 1944 году отказаться от красного галстука! Живо отправили бы далеко за Урал.
Мы выстроились в линейку в длинном школьном коридоре, старшеклассники комсомольцы торжественно внесли знамя, не помню какое, скорее всего, школьное, и каждый из нас перед знаменем произнес клятву: «Я, юный пионер, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь, что буду твердо стоять за дело Ленина Сталина, за победу коммунизма», и так далее. Затем комсомольцы каждому повязали красный галстук, старшеклассники забили в барабаны, затрубили в горны, красивая девушка из райкома комсомола, отдавая честь у знамени, торжественно провозгласила: «Юные пионеры! К борьбе за дело Ленина Сталина будьте готовы!»
«Всегда готовы!» хором ответили мы, и запели, отрепетированное заранее:
Мы пионеры Родины великой,
Заботой Партии всегда окружены,
Мы скажем все горячее «Спасибо!»
Родному Сталину, вожатому страны!
Первые послевоенные годы
В 1945 году мне было уже 9 лет, и многое отчетливо сохранилось в памяти. Прежде всего, два салюта. 1 мая и 9 мая. Позже я много раз смотрел салют с Бульвара, из парка Кирова, но такого потрясающего зрелища, как в День Победы сорок пятого, больше не видел.
Помню раннее утро 9 мая. Всех нас разбудила громкая, на весь двор, музыка, громкие крики людей, вышедших во двор. Кто плакал, кто смеялся, все были возбуждены.
С началом войны все радиоприемники и радиолы у населения изъяли. В последние дни апреля 45-го, их вернули владельцам, и теперь они гремели на весь двор и улицу.
Всю войну мы продолжали жить в Арменикенде, на Верхнее Бульварной улице, в 223 м квартале, в котором в послевоенные годы, с отменой карточной системы, заработал ресторан «Мугань». В 60 70-ые годы, со стороны проспекта Ленина, пристроили башню высотку отеля с тем же именем. Название Ленинского проспекта заменили на проспект Свободы Азадлыг. Долгое время с фасадной части нашего квартала пустовало помещение бывшего магазина, в котором, мы дети, играли в прятки. Потом там разместились пожарные со своими красными автомобилями. Позже пожарников сменили продовольственный, а затем промтоварный магазины.
Репрессированные в 1937 году, отец моего папы Сергей Михайлович и старший брат Костя, сгинули безвестно в сталинских лагерях. Мама отца, Ванда Эдуардовна, благодаря знаниям основ медицины, полученным в Институте благородных девиц, выжила в казахстанских лагерях, и в 1950 году вернулась в Баку, узнала, кто состряпал донос на её семью.
Оказалось, их квартира приглянулась соседу, невысокого ранга сотруднику НКВД. Он и организовал «антисоветские настроения бывшим дворянам». Отправил в места не столь отдаленные, и захватил квартиру. Поиски справедливости, по возвращению из лагеря, для Ванды Эдуардовны закончились получением предписания в 24 часа покинуть Баку, «вспомнили», что бывшие осужденные по 58 статье, не могут жить в столицах. А где жить, не стали утруждать себя проблемой. Такова история моих бабушки и дедушки. Похожая на миллионы судеб интеллигенции, да не только интеллигентов, а также рабочих и крестьян. В сталинские годы, если ты, во что бы то ни стало, желал продвинуться по службе, захватить чью-то собственность, достаточно было написали донос, что гражданин такой-то высказывает недовольство, ведет антисоветские разговоры. Брата мамы и Симы Анатолия, инженера одного из московских заводов, отправили на Колыму, за фразу «Попробовали бы в Америке на неделю задержать зарплату рабочим».
После смерти Сталина, Ванда Эдуардовна вернулась в Баку. В доме имелось пианино, и она давала уроки пения студенткам Консерватории. Нерегулярно посещала службы в православном храме, хотя по крещению лютеранка. Написала брату в Нью Йорк, и он несколько раз присылал посылки с очень любимым ею «настоящим» кофе. Папа с мамой протестовали против её контактов, боялись за свою судьбу и карьеру, и были правы. «Компетентные органы» каждую посылку проверяли и половину присланного конфисковывали. Ванду Эдуардовну предупреждали, если не прекратит переписку, отправится вновь в места, откуда недавно вернулась. Бабушка, закаленная годами лагерей, опытом общения с «компетентными», принародно посылала их нецензурными словами на три и пять букв. Воспитанница института благородных девиц, получившая дополнительное лагерное образование, так её доставали! И продолжала переписку с братом, не обращая внимания на запугивания, до самой своей смерти в 1959 году, в 89 лет. Брат Ванды Эдуардовны (Петр или Николай имя, если называли, не запомнил), в 1925 году, с женой, эмигрировавший в Америку, был старше, и судьба его не известна. В 80-е годы я написал по его адресу на конверте 1925 года, с надеждой найти следы, но безрезультатно. Другой брат, Эрик Эдуардович, дослужился до полковника Российской Императорской Армии, о нем тоже ничего не известно.
В Таллинне бабушка отыскала младшую сестру Марию Эдуардовну, которой, сразу же после освобождения, написала. Мария испугалась общаться с бывшей репрессированной, запретила ей писать и, прекратила общение. Адреса её, я не нашел, иначе отыскал хотя бы родственников. Вот такими были четверо Розенбергов, фамилия которых заставляла вспомнить гитлеровского министра, родственниками которого они не были. Фамильные следы бабушки я искал, приезжая в Германию, после отмены Железного занавеса, и ничего не нашел. Выходит, много поколений жили они в Прибалтике. Родители опасались за мою судьбу и ничего не рассказывали о прошлом своих семей, останавливали все мои расспросы. Чтобы понять их, следует вспомнить, в какое время мы жили!
Песни моего времени
Музыкальные мелодии, песни, фильмы, сопровождающие нас с рождения, как и государственные катаклизмы, происходящие в стране, остаются вехами в истории поколения.
Помню себя с двух лет. У меня с рождения, не известно в кого, росли очень длинные ресницы. И когда мама купала меня, реснички попадали в глаза, и я громко орал. Это мое самое первое сохранившееся воспоминание, подтвержденное родителями. Следующее, тоже, засвидетествованное: я не мог уснуть, пока мама не усыпит меня колыбельной песней.
Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю.
Придет серенький волчок,
Он ухватит за бочок
И потащит во лесок.
Позже мамину колыбельную дополнила черная бумажная тарелка репродуктора на стене:
Месяц над нашею крышею светит,
Вечер стоит у двора.
Маленьким птичкам и маленьким деткам
Спать наступила пора
Даст тебе силу, дорогу укажет
Сталин своею рукой.
Спи, мой воробушек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной!
Затем вспоминается детсадовская «В лесу родилась ёлочка», которую вспоминал и вспоминаю с детьми и внуками. Её исполняют и поныне каждый новогодний праздник.
Детсад сменила школа, а с ней пришли и новые песни.
Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы, пионеры, дети рабочих.
Близится эра
Светлых годов,
Клич пионера
«Всегда будь готов!».
На пионерском сборе, вожатая учила нас и веселой песенке.
По улицам шагает
Весёлое звено;
Никто кругом не знает,
Куда идёт оно;
Друзья шагают в ногу,
Никто не отстаёт,
И песни, всю дорогу,
Тот, кто с нами, тот поёт:
Припев:
Если песенка всюду поётся,
Если песенка всюду слышна,
Значит, весело всюду живётся,
Значит, песенка всюду нужна!
Повзрослев, в третьем или четвертом классе мы запели:
Мы кузнецы, и дух наш молод,
Куем мы счастия ключи.
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
В стальную грудь сильней стучи, стучи, стучи!
Мы светлый путь куем народу,
Полезный труд для всех куем
Дальше вспоминаются песни Дунаевского из кинокомедий «Веселые ребята», «Волга Волга», «Весна». Их помню и люблю, их все знают и сегодня. Я больше слушал, петь не всегда заставляли. Да и голоса у меня никогда не было. Пел только, когда нельзя было увильнуть, когда сразу несколько классов сгоняли в Актовый зал и готовили школьный хор к приезду проверяющего, из Министерства или даже из Москвы. Песни те давно не поют, но какие-то куплеты врезались в память на всю жизнь.
Если знание сегодняшней жизни черпаешь из зомби ящика, эти песни весьма актуальны. Одна из них называлась «В защиту мира!».
В защиту мира, вставайте люди!
Ряды тесней, страна к стране!
И пусть над миром сильней орудий
Призыв наш реет: Не быть войне.
Вторую «Гимн демократической молодежи», недавно случайно услышал в какой-то радиопрограмме, и неожиданно вспомнил.
Дети разных народов,
Мы мечтою о мире живем.
В эти грозные годы
Мы за счастье бороться идем.
В разных землях и странах,
На морях-океанах
Каждый кто молод,
Дайте нам руки,
В наши ряды, друзья!
Не только идейно выдержанные, патриотические песни сохранила память, когда вспоминаю дворовые посиделки 1950 х годов. В Баку, пацаны, старше меня, под гитару пели, а мы слушали и подпевали, не забываемые поныне, «Фонарики ночные».