А в тот поздний вечер в дом понаехали заместители Лени и его друзья, и как-то вдруг все закрутилось. Народу прибавилось, но мешать сыскарям перестали. Пока они с одним разговаривали, второй брался доставить в морг патологоанатома с кафедры, чтобы тело долго не держали. Принимались за второго, первый уходил в курительную и вынимал из кармана айфон. Люди тревожили гробовщиков, священников, портных, гримеров, парикмахеров, поваров, хотя заняться ими можно было и с утра. Но все оторванные от заслуженного за день отдыха до единого изъявляли фанатичную готовность начать трудиться хоть сейчас. Нет, ничегошеньки я в этом мире не понимаю. И, наверное, никогда не пойму.
Глава вторая
Домой я вернулась за полночь. Мы с Настасьей оказались очень кстати, потому что в раже организационных хлопот и обсуждения последствий случившегося о Ленке постоянно забывали. Каждый думал, будто ей сейчас выражает соболезнования кто-то другой. В итоге, если бы не мы, сидела бы она одна в спальне, не имея сил даже плакать.
Сначала мы откачивали Ленку словами. Самое идиотское занятие на свете говорить с тем, кто не может слушать. Хочет, ищет в звукосочетаниях утешения и не находит все не то, не так, никто страждущего не понимает. Когда до нас это дошло, Настасья вспомнила, что она врач и прихватила из клиники нечто мощно успокаивающее. Его она Ленке и вкатила с чувством. Десять минут ступора, и вдруг наша приятельница порозовела и разговорилась. Она норовила вспомнить всякую минуту, проведенную с Леней, в том числе интимную.
Ты что ей ввела? Сыворотку правды? Мечту извращенца, практикующего телефонный секс? тихо спросила я после часа предельной сосредоточенности.
Поль, я извиняюсь, лошадь с такой дозы давно заснула бы, сокрушенно прошептала докторица. Перевозбуждение очень сильное. Давай потерпим, добавлять нежелательно. А то она завтра никакая будет.
Святое, потерпим, согласилась я.
Несчастная Шехерезада отключилась на описании тысяча второй ночи с Ленечкой.
Я предпочла бы этого не знать, буркнула Настасья. Скучновато любились.
Ладно, главное, что им нравилось, чего уж теперь.
Теперь ничего. А потом новый муж. Она ведь все наследует, Поль, да?
Она.
Везет.
Настя, что ты несешь!
Ну, подруга, после того, что я сейчас выслушала, Ленку впору с освобождением от брачных уз поздравлять. Имей ввиду, если, расслабившись, она разболталась об интиме, значит, проблемы были именно с ним, проклятущим.
Я предпочла бы этого не знать, буркнула Настасья. Скучновато любились.
Ладно, главное, что им нравилось, чего уж теперь.
Теперь ничего. А потом новый муж. Она ведь все наследует, Поль, да?
Она.
Везет.
Настя, что ты несешь!
Ну, подруга, после того, что я сейчас выслушала, Ленку впору с освобождением от брачных уз поздравлять. Имей ввиду, если, расслабившись, она разболталась об интиме, значит, проблемы были именно с ним, проклятущим.
Знаешь, сейчас она согласилась бы, чтобы эти проблемы длились вечно.
То сейчас. Поглядим на нее через полгодика.
Мы не слишком дряни? Сидим возле нее, сплетничаем.
Не слишком, отрезала Настасья. Вот случись тебе завтра в своей газете ее откровения опубликовать, а мне сейчас набить сумку дорогими мелочами из тумбочек, тогда да.
Умей она сомневаться до колик, была бы отвратительным хирургом.
Развозил нас Костя Воробьев. Плотные Настасья и Сергей постепенно растекались по заднему сиденью, и Борис Юрьев услаждал мой слух, то покряхтывая, то попискивая между ними. «Так тебе, Боречка», злорадствовала я про себя, вольготно устроившись рядом с водителем. Привилегия человека, знающего наизусть нормы ежемесячного привеса и прироста детенышей. Но порадоваться зрелищу сплющенного Юрьева не довелось. Меня высадили первой, чтобы не нервировать полковника.
Мужчины почивали Севка в своей постели, Вик в моей. Если бы он изволил разложить диван, пока не сморило. Или хоть проснуться от тычков любимой и любящей женщины. У меня был выбор: рухнуть на пол, сползти в квартиру Измайлова и использовать по назначению его кровать или притулиться к одному из спящих. Последнее было быстрее и проще всего. Честно говоря, спускаться на этаж не доставало уже сил, а валяться вместо коврика, на который, пробудившись, полковник спустит ноги, тупости. Севка спит неспокойно, поэтому я выбрала Вика. Но он на непривычно узком ложе брыкался похуже мальчишки. И, как ни старалась я занимать поменьше места, к утру была порядком испинана.
Едва открыв глаза, вместо извинений Вик заявил, что никогда так отвратительно не спал.
Не верю, милый. А сутками пребывая в засаде или преследуя бандитов? Неужели не доводилось дождаться, когда проснется напарник, и прикорнуть на кафеле в подъезде, в куче голубиного помета на чердаке или на комковатой земле?
Измайлов не удостоил меня ответом и направился в ванную. В знак протеста против выраженного молчанием пренебрежения я приготовила ему холостяцкий завтрак, то есть наделала бутербродов и сварила кофе. Он зарычал, что и не ел столь же плохо никогда. Это было уже явной ложью.
Хоть бы молочной овсянки сварила, размечтался Вик.
Пришлось срочно обидеться и отправиться досматривать свои сны, в коих я, жуя булку с сыром, отбивалась от каких-то налетчиков, вооруженных костылями. Они гнали меня к наркологам и кричали, будто сыр отравлен. Если я была достойна кары за скудное утреннее питание полковника, то получила сполна. Когда кошмар, наконец, сошел на нет, и начался полноценный отдых, я услышала суровое:
Мам, привет, есть хочу.
Доброе утро, Севушка, сказала я.
Но верхние и нижние ресницы еще минут десять цеплялись друг за друга, не давая мне прозреть. Войдя же в кухню, я обнаружила сына, за обе щеки уплетающего то, от чего с негодованием отказался полковник. Изредка Севка блаженно жмурился и уверял:
Это не каша!
Попробуй им угоди.
Далее обстоятельства складывались одно к одному. Раздался телефонный звонок, и печальный незнакомый женский голос попросил о встрече:
Полина, давайте поговорим, где вам удобно. Только по возможности скорее. Если вы не хотите выбираться из дома, я сама к вам подъеду.
Вы представиться забыли, сообщила я.
Ой, простите, это от хронического нервного расстройства. Я Юлия.
Выяснилось, что общения со мной нетерпеливо жаждала подруга бывшего мужа. Нам с ним удалось сохранить человеческие отношения. Он усиленно обеспечивает будущее сына, возит отдыхать, забирает на выходные. На мой счет деньги переводит, хотя знает, что я их принципиально не трачу. Экс-благоверный твердо убежден жены бывшими не бывают. За четыре года, что мы врозь, он и мне ухитрился это вдолбить. Поэтому у меня не было причин отказывать его девушке во встрече. Одно необычно раньше мы с ним обсуждали любые проблемы без посредниц.
Вы действуете по собственной инициативе, или он вас уполномочил?
Фифти-фифти, ответила она.
И привела мое неуемное любопытство в рабочее состояние.
От меня что-нибудь потребуется? Если деньги, я сразу сниму в банке. Если время, отвезу сынишку к маме.
Время, без признаков колебаний решила она. И терпение. Полина, вы себе не представляете, что с ним происходит.
Ее распирало желание выговориться, меня послушать. Редкое совпадение, и губить его смысла не имело. Договорились, что она навестит меня через полтора часа.
Севку подгонять не пришлось. Смышленый ребенок чуть ли не с рождения пристрастился вить веревки из обожающей его бабушки. Оба при этом испытывают наслаждение. И хором отвергают, как робкие попытки деда «насадить в доме подобие дисциплины и распорядка, потому что мальчик это не девочка», так и мои энергичные требования того же. Только не подобия, а настоящего. В общем, бабушка с внуком находятся в постоянном заговоре против всего здравомыслящего на свете. И дабы эта предприимчивая, веселая парочка не приступила к осуществлению террористических актов, мы с папой по мере сил не провоцируем ее на борьбу с собой.
Опять малыш мешает жить, дочка? для вида проворчала мама.
Отдам в детский сад, пусть развивается вместе с себе подобными, пригрозила я.
Они ему не подобны!
И меня быстренько выставили из родительского дома, пожелав удачи в делах и счастья в личной жизни. Последний пункт этой программы минимум мама всегда выделяет интонацией. Не верит, что можно неплохо чувствовать себя рядом с полицейским, расследующим убийства, да еще при двадцатилетней разнице в возрасте.
Что-нибудь одно, дочка, учит она. И то многовато на твои хрупкие плечи.
Плечищи, если честно, широковаты, поэтому я частенько морю себя голодом. Но, когда лет десять назад мама подумала, что у меня из-за среднего роста и нормостенического телосложения в окружении «сплошных манекенок» может возникнуть комплекс неполноценности, она стала определять их исключительно так. И ведь, поскандалив, повоевав за свое право на голую, горькую истину, я привыкла. А остальные почему-то даже не пытались оспаривать заявление. Если дама уровня мамы сочла мои плечи хрупкими, значит, это самое они и есть. Баста.
Но я отвлеклась. А тогда неслась на всех парах, едва не забыв купить чего-нибудь к чаю. Наверное, Юлии тоже было интересно на меня взглянуть, потому что к двери подъезда мы прискакали ноздря в ноздрю. Если бывший муж ставил целью найти нечто, и отдаленно не напоминающее меня, то он преуспел. Я впервые подумала о том, что выбор подходящей Измайлову пассии производился заботливым эстетом Юрьевым не с кондачка. Почему-то бывший супруг после меня тоже остановился на высокой сексапильной блондинке. «Ну, теперь ясно, какая у Вика будет следующей, не упустила я случая потравить душу. Полагала, Боря блажит. Ан, нет, знает некий секрет закономерности смены мужских вкусов. Бабник подпольный»! Тем не менее, при виде Юлии настроение мое не испортилось. Я, к несчастью своему, из тех, кому гораздо неприятнее было бы наткнуться на собственного двойника.
Ощутив себя неповторимой, я легко пригласила девушку в дом. Ее лицо ничего кроме озабоченности не выражало. Отчаянной озабоченности, впрочем. Мне даже мысленно фыркнуть по поводу переизбытка косметики на нем в дневную пору не захотелось. Десять минут, пока я метала на стол угощение, Юлия молча глотала слезы. Я заволновалась. Но гостья вдруг решилась дать слезам волю и разбавить ими чай. Спасибо, что свой, а не мой. Снова надо было ждать, когда она успокоится. Наконец, девушка мне такое выдала! Честное слово, я предпочла бы перспективу уговоров моего бывшего на ней жениться.