Постепенно мои слова и ласковый голос возвращали Дымка в прежнее состояние. Вот он прикрыл пасть, дышать стал ровно, хвост упал на пол, уши согнулись. Я поцеловал несколько раз его в щеки. Пес улыбнулся, начал слизывать с моего лица остатки слез. А потом затих, задремал у меня на руках, обессиленный внезапным чувством страха и агрессии. И я осторожно покачивался своим телом, убаюкивая Дымка, как младенца.
Когда Дымок пришел в себя, я убрал зеркало с пола на верхнюю полку. Решил не вешать на стене слишком свежи были неприятные ощущения.
Папе, когда он вечером вернулся с работы, ни слова не сказал о происшествии. Дымок также не подавал вида, встретил папу весело, с улыбкой во всю пасть.
С той поры я убедился окончательно, что у меня появился настоящий друг, который защитит меня всегда.
А то злополучное зеркало так и осталось лежать на полке, я не повесил его на стену.
Глава 13. Дымок и дрова
Приучил я Дымка помогать мне при рубке дров Разбросав корм птицам, пес подбегал к крыльцу, садился на задние лапы. Куцый хвост нетерпеливо бил по земле, уши попеременно опускались и взлетали вверх, как быстрые стрижи, пасть широко открыта, и розовый язык скользит по зубам. А черные озорные глаза неотрывно смотрели на меня. Точнее, на топорик в моей правой руке и говорили: «Мой мальчик, пора браться за дело настоящих мужчин, я готов». Вся фигура моей собаки выражала радостное возбуждение, еще бы впереди работа для его зубов, лап и хвоста. И я подавал знак взмахом топорика, мол, пришла пора действовать.
Дымку только и нужна была эта команда. В лучах утреннего солнца он взлетал подобно мохнатому снаряду, оставляя за собой завесу пыли да испуганное кудахтанье кур. Приземлившись около калитки, взмахом короткой сильной лапы открывал ее и с радостным лаем выскакивал на улицу. Там около забора лежали приготовленные для рубки доски.
Дымок впивался крепкими зубами в одну из них, напряженно пятился назад, отчего хвост застывал неподвижно, как электрический столб около нашего дома; глухо ворчал, пока вытаскивал доску из связки, а затем тащил ее несколько метров до дубовой колоды, где я ловко орудовал своим топориком. Дымок разжимал зубы, клал доску к моим ногам, и здесь же, повизгивая от усердия, неистово размахивая хвостом, снова устремлялся за очередной своей добычей.
Я перевозил нарубленные дрова в дровяник на тележке с двумя колесами, которую папа сделал для этого случая. Дымок, держа поленья в зубах, подносил их к тележке, резким взмахом головы, радостно повизгивая, бросал в нее. Коротко лаял: «А каков я, мой мальчик! Тебе здорово повезло, что я есть у тебя. Но и ты для меня первая радость и первое счастье! Так мне хорошо с тобой!»
Я заливался наивным смехом от такой искренности и непосредственности. Мой верный мохнатый друг весело щурил глаза, облизывал теплым языком мои босые ноги. Мне было щекотно, но очень приятно.
Нагрузив тележку доверху, я вез дрова в сарайчик. Дымок неторопливо шагал рядом, покачиваясь на упругих лапах. Вся морда собаки сияла от гордости: вот он какой, верный и незаменимый помощник своему хозяину.
Послушай, Дымок, говорил ему по дороге я, вот придут скоро холода, дождь там, всякий снег, мороз. А в нашем домике будет тепло.
Пес поднимал морду, взгляд спрашивал: «А что такое тепло? Объясни доходчиво, на понятном мне языке».
Это, мой друг, весело отвечал я, как тебе сейчас под твоей шубой, шерстью. Тебе же хорошо!
Дымок кивал головой, капельки пота от усердного труда и солнца падали с мохнатой морды. Он стряхивал их движением головы из стороны в сторону.
Так вот, продолжал я, будем вечерами вместе топить печь. Только вечерами, потому что утром будет топить папа. А когда была жива мама, это делала она. Знаешь, Дымок, так здорово! Огонь гудит в печке, трещат дрова, искры вылетают, когда открываешь дверцу. Раньше мама ставила чугунок с молоком, такой сладостью тянуло от вскипающего молока, что голова начинала слегка кружиться.
Дымок кивал головой, капельки пота от усердного труда и солнца падали с мохнатой морды. Он стряхивал их движением головы из стороны в сторону.
Так вот, продолжал я, будем вечерами вместе топить печь. Только вечерами, потому что утром будет топить папа. А когда была жива мама, это делала она. Знаешь, Дымок, так здорово! Огонь гудит в печке, трещат дрова, искры вылетают, когда открываешь дверцу. Раньше мама ставила чугунок с молоком, такой сладостью тянуло от вскипающего молока, что голова начинала слегка кружиться.
При таких словах Дымок быстро быстро закрутил головой, давая понять, что он все понимает. Обалдевшие от такого круговорота собачьей морды гуси застывали на месте, лишившись своего обычного гоготанья. Картина так картина!
Я люблю, Дымок, подытоживал я свой короткий рассказ, залезать на каменку, кирпичи там горячие, так приятно лежать на них, переворачиваясь с боку на бок.
При слове «каменка» пес замотал головой из стороны в сторону, давая мне понять, что ему неведомо это странное слово, хвост от напряжения встал торчком. Я засмеялся, толкнул Дымка ногой, мол, не переживай, все скажу;
Каменка, Дымок, здесь я выставил себя едва ли не печных дел мастером, это такое пространство над печкой, куда можно забраться и греться на кирпичах. Порой я засыпаю на них. Так легко спится, и сны я вижу самые яркие. Обязательно я в них рыцарь, спасающий от опасности принцессу. Хочешь, будем вместе спать на каменке?
Дымку можно было и не задавать этот вопрос. Его умные глаза, вскинутые на меня, подтверждали: «Куда ты, мой мальчик, туда и твой четвероногий друг Дымок!»
Даша Космон, 11 лет
Светлая картинка моего деревенского босоногого детства, наполненная улыбкой мамы и мудростью папы, ароматом трав и цветов, щедрым солнцем и ощущением радости и счастья. Незримого и невидимого, но такого большого и теплого.
Глава 14. Сюрприз
Наше знакомство с бабушкой Любой, сторожем завода, получило свое развитие. Прощаясь с ней в тот вечер, когда мы договорились стать друзьями, я пообещал прийти с Дымком в ближайший выходной. Помочь в уборке конторы, повеселить забавами и проделками Дымка.