«Спи, мой милый сынок, не печалься, что мох стал погостом,
Я накрою тебя, согревая своим материнским теплом».
Мамка, мама моя, блудный сын ищет вновь твоё тёплое брюхо,
Что манило к себе сладким запахом нежной, молочной любви,
Позови меня взглядом, улыбкой, вновь созданным утром,
Белоснежным туманом зови и вернусь я на круги свои
В райский сад, где завистников нет, жертвы нет, нет святых, нет обмана,
Где любовь спелым цветом цветёт, я зубами сорву лепесток,
Поднесу и шепну прямо в ухо тебе: «Здравствуй, мама!»
И растает в седых облаках побеждённый собратьями волк.
Птица-ворон
Окунуться б в омут!
Улететь бы в космос!
Словно птица-ворон
Копошусь в навозе:
В мелких обещаньях,
В мелочных обидках,
Встречах и прощаньях,
Свадьбах и молитвах.
Хочется на волю,
Только в куче пища,
И не может ворон
Взмыть от пепелища.
Так и кружит возле
Кучи, смрада, пепла
Все его поносят,
Что виновник бед всех:
Поджигал и какал,
Что ж наделал, гадкий?
Ну, а ворон плакал
И гадал загадки,
Чем же виноват он,
Очищая землю,
Прилетев когда-то
С юга к вам на север?
Коль народ закован,
Сам собою скручен,
Пусть, уж, чёрный ворон
Покружит над кучей.
По прочтении Фредерика Стендаля
Тайно вошла в полусонный мой разум,
Всем своим видом давая понять мне,
Что простота сновидений и сказок
Плод воспалённого воображения
Лишь моего. Попытался не сразу
Веки поднять, напрягаясь всем телом,
Выдохнул, что нецелесообразно
Гнать ту, которая с краю присела,
Женщину в чёрном, а может быть, в красном.
Может, не женщину, а привиденье
Жестом, зовущее вдаль от постели,
Взглядом манящее, сердцем орущее,
Ненастоящее и не живущее
Как же она хороша, Боже Святый,
Боже Бессмертный, та девушка в чёрном
Или же в красном. Рука к изголовью
С тайным теплом, ворожбой непонятной,
Нежно, но властно стремится, с любовью
К векам моим, замыкая в объятьях
Горло и плоть. Прохрипевши раз пять я
Дёрнулся, стих от прильнувшего счастья,
Понял, что мозг наполняется кровью,
Сердце орехом взорвалось на части.
Две половинки: одна оказалась
В тайной руке тёплой, нимфы прекрасной
Женщины в чёрном, а может быть, в красном
Веки открылись, но царство блаженства
Не растворилось в иллюзии страсти.
Женщина в красном само совершенство,
В чёрной вуали мираж сладосчастья.
Будь со мной рядом, шепнула в уста мне,
Тихо промолвила, внятно и чётко.
Тайно растаяв в дурмане хрустальном,
Как приходила, в красном иль чёрном.
Гололёд
Гололёд. Тормоза захлебнулись надрывно от смеха,
И завыли сирены, голодными псами, навзрыд,
И душа отделилась от бренного тела, как ветка,
Топором отделённая от корневищ вековых.
Гололёд. И дублёнка, как рыжее летнее чудо,
И как солнце, кудряшки в кругу ярко-алой зари,
И смеялось то тело когда-то, влюблялось как-будто,
И дарило надежду тому, кто устал и затих.
А сегодня оно поменялось с уставшим ролями,
Кто устал, отдышавшись, отправится дальше в поход,
И, возможно, дойдёт и сыграет ноктюрн на рояле,
Насмешив и Шопена, и в сердце своём гололёд:
Как он может играть, чем творить, коль с гармонией в ссоре?
Удивить, не способен, ползущий по льду, Агасфер,
Лишь надежда на чудо Второго пришествия вскоре
Укрепляет в нём дух и изысканность внешних манер.
Так ему и ползти: день за днём, год и век, по пустыне
Ледяной, горделивой, безжизненной, как в зеркалах,
Отражающей ночь. А кругом, только, запах полыни,
А в дали рыжий свет, а в груди только боль, только страх.
Он припал бы к кресту. Нет креста! Только в небе высоко
Светлый Лик и кудряшки в цвет лета, да кто-то поёт
Заунывную тему бродяги байкальских широт, но
Тот бежал на свободу, а этот на плаху ползёт.
И заплакал уставший, и слёзы, примёрзшие к векам,
Просветлили глаза, постаревший от скупости рот
Улыбнулся чудак: «Всё мираж! Всё тупая потеха!»,
А виновен во всём гололёд.
Edgar Allan Poe
I
Поплыла тюль ажурная, словно в театре кулиса,
Солнце ленно ползло, разгоняя тяжёлые тучи,
Усмехаясь лукаво улыбкой недоброй скрипучей,
Рыжим носом почуяв добычу в курятнике, лис как.
Ножки стула качнулись, как под режиссёром бездарным,
Я присел на ковёр, весь трясясь от ежиного страха
В куль свернулся, затих, предвкушая душевный пожар, дым
От берлоги моей, ощущая свой собственный запах.
II
В круг, восточные девы меня потащили, танцуя,
Спели, трижды, смеясь над нарядом моим: «Аллилуйя!»,
Теребя мой колпак, что короной завис, с бубенцами,
Поглумившись, исчезли пыльцой в сатанинском тумане.
III
Повернувшись в ковре, я увидел оскал крокодилий,
А из пасти, как рвота, алмазы, монеты златые,
Шарик скачет по кругу, как лошадь под ханом Батыем,
Над зелёным сукном, по полям захиревшей России.
IV
Хохоча над увиденным, кто ж усомнится смешно ведь,
Погрузился в пустыню, где холодно и не уютно,
Жажда мучит, ломает, глаза режет хмурое утро,
Скосив взгляд, замерла, напряжённо дыша за окном смерть,
Попытался подняться, откинув бред антиутопий,
Отогнать ту, с косой, что ползёт обниматься со мною.
Но прозрев, оценил, что мои путешествия опий:
Жизнь нельзя обменять на мираж с кружевною канвою,
Как немыслимо свет загонять в чёрно-белые рамки,
Отмирает театр, если в зале отсутствует зритель,
Словно битвы солдат к монументу, к сверкающей рампе
Подхожу, опуская цветы у подножия мыслей.
Мяч не утонет, а шарик тем более:
Выпорхнет в небо беспечный молчальник,
Вдаль унося все сомненья и боли, и
Верность перстам, что держали вначале.
В облаке чистом сотрутся сомненья,
Планы и кланы останутся в прошлом,
Даже сегодняшнее стихотворение
Цвет поменяет из ясного в пошлый.
Всё иллюзорно. Лишь светлость печали,
Тремоло смеха, мечтательность мысли,
Трель соловья, о чём в детстве мечтали
Это останется в прожитой жизни.
А стальное сотрётся, исчезнет иль
Перетечёт из ярчайшего в блёклый:
Близким казалось, а стало далёким,
Стально-бетонное сдунулось в пыль.
Недодержали напиток коньячный,
Перетянули золота нить
«Левая» проба и все стали ныть,
Брызгать слюной и слёзой морды пачкать.
Что уж теперь извращаться, кто круче,
Кто нос по ветру, а кто средневздыбленный,
Облако часто становится тучей,
Смерч разносящей иль чистящей скверны гниль.
Незачем нам же оценивать нас же,
Что натворили, то в наших котомках:
Звёзды, потери, рассветы, помолвки,
Души и мысли открытые настежь
Пусть уж другие друзья и подруги
Нас обслюнявят, ревниво взирая,