Мама твердила, что он очень интеллигентный мальчик, а это, по её мнению, самое важное в семейной жизни. Правда, постепенно выяснилось, что «интеллигентный мальчик» на самом деле пьяница и бабник, но изменить уже ничего было нельзя. Арсений для меня был по-прежнему недоступен.
Однако прошло не так уж много времени, и жизнь всё расставила по своим местам. Всё тайное, как водится, стало явным, причём выяснились интереснейшие факты.
Оказывается, Арсений не писал мне просто потому, что очень сильно заболел. Снова дела сердечные, но не в любовном плане, а в медицинском. Когда его госпитализировали, тётка, у которой он жил, немедленно телеграфировала Сениным родителям. Любящая мама сразу же полетела на Урал, но во избежание ненужного ажиотажа обмолвилась соседкам, что едет знакомиться с родственниками новой Сениной невесты. Может быть, эта странная женщина думала, что если она скроет его обострившуюся болезнь и придумает несуществующую невесту, то болезнь отступит, а невеста появится. Не в меру услужливые соседки мгновенно, причём с большой радостью, донесли эту весть до ушей моей мамы, а она поспешила поделиться новостью со мной. Естественно, из самых лучших побуждений.
Приехав к сыну, Сенина мама поспешила первым делом пресечь поток корреспонденции, которая, по её мнению, могла повредить больному сердцу её сына. Все мои письма (а я писала по два, а то и по три письма в неделю) тут же рвались на мелкие клочки. А когда Сеня удивлялся, что письма от меня приходить перестали, мама говорила: видишь, сынок, стоило тебе заболеть, и твоя Елена Прекрасная и думать о тебе забыла. Естественно, Сенины письма, которые он писал мне из больницы и просил маму бросить их в почтовый ящик, она отправляла туда же, куда и мои, в мусорную корзину. Получается, что наши письма всё-таки встречались там, в мусорнике, но ни я, ни Сеня об этом не знали.
Ну, она это делала якобы не со зла, а искренне считала, что так будет лучше для Арсения. Думала, что так ему будет спокойнее.
Потом на Урал полетела весть, что я вышла замуж. Этого Сеня пережить не смог и даже сделал попытку наложить на себя руки. Но родня быстро повернула дело так, что это была вовсе не попытка суицида, а обострение болезни сердца, и Сеню миновала участь всех самоубийц-неудачников: он не попал на принудительное лечение в психушку и не оказался на учёте у районного психиатра.
А мама его торжествовала: видишь, сынок, я же тебе говорила!
Конечно, рано или поздно всё должно было выясниться. Оно и выяснилось. Сеня приехал ко мне, и мы с ним очень серьёзно поговорили. Он изложил мне ту версию, которую рассказывали ему. Я, в свою очередь, рассказала то, что говорили мне. Стало ясно, что нас обоих провели, как маленьких детей. Но Что сделано, то сделано! Никто не в силах изменить прошлое.
Теперь между нами стояли не только несговорчивые наши родители, заочно ведущие непримиримую войну, но ещё и мой муж. Фёдор к тому моменту уже начал спиваться, и было ясно, что процесс этот необратимый.
А у меня тем временем подрастала Оленька, и лишить её отца, пусть даже такого завалященького, я не решилась.
Однако с Арсением мы продолжали созваниваться, изредка виделись, мой муж был в курсе наших отношений, и ему это активно не нравилось. Он при каждом удобном случае говорил мне разные гадости, но делать серьёзные пакости не решался, поскольку, во-первых, у самого было рыльце в пушку, а во-вторых, Арсения он побаивался.
Я после окончания университета осталась жить и работать здесь, в областном центре. Арсений же на Урале как-то не прижился, вернулся домой, в наш маленький городок, тихий райцентр. Переехать поближе ко мне он не решился, потому что родители убедили его, что он их единственная надежда, опора и поддержка в старости. Его старшая сестра, жена военного, как и положено, колесила вслед за мужем по необъятным просторам нашей огромной страны, и так выходило, что о престарелых родителях должен был заботиться Арсений.
Честно говоря, не такие уж они и престарелые. Оба не столько болели, сколько играли у сына на нервах. Он это всегда понимал, но не обижался, а только посмеивался. Ну, и оставался на месте.
Я задумалась: а почему, собственно, я не бросила смертельно надоевшего мне мужа-пьяницу и не вышла замуж за любимого мужчину?
Ах, предрассудки, предрассудки Разводиться некрасиво Что за чушь? Не средневековье же на дворе! И разве Фёдор подходящий отец для Олечки? Правда, каким отцом мог бы стать для неё Арсений хорошим или так себе, мне узнать так и не довелось. Мы же встречались с ним с глазу на глаз, без Оли, без Фёдора, без его и моих родителей. Должно быть, я всё-таки побаивалась, что Арсений не сможет полюбить моего ребёнка всей душой, не найдёт для Олечки места в своём сердце, вот и не спешила менять свою, его и Олечкину жизнь Ну, конечно, и Федину жизнь тоже, но это уже не так важно.
И вот теперь Арсения нет, а я осталась один на один со своей загубленной жизнью. Оленька проводит лето у моих родителей, в городе моего детства. Я как раз собиралась туда на выходные, чтобы проведать её, но теперь не поеду. Там хоронят Арсения
Ночью мне приснился необычный сон. Очень и очень странный. Как будто на пороге нашей убогой двухкомнатной квартирки возник Арсений.
Я в радостном недоумении бросаюсь к нему со словами:
А мне сказали ты умер
Я умер.
А как же торможу я в двух шагах от него.
Не думай об этом.
Вдруг я ощущаю присутствие мужа. Оборачиваюсь влево точно, стоит в проёме кухонной двери, сжав челюсти. Я физически чувствую его плохое настроение, его неприязнь к Сене: «Снова припёрся, гад»
И тут Арсений говорит мне:
Я ехал тебя предупредить
Я перебиваю:
Так ты живой или нет?
Нет.
И тут мой муж, решив вмешаться, цедит сквозь зубы:
Зачем ты открыла ему дверь?
Я не открывала.
Как же он здесь оказался?
Действительно, как? Я машинально взглянула на дверь: закрыта на засов и цепочку, потому что мы, видимо, уже собирались спать.
И тут до меня начинает доходить Я изумлённо смотрю на Сеню, хочу его потрогать, но мои руки погружаются в странную субстанцию туман, облако, непонятно что. Я с ужасом понимаю, что его лицо, руки, рубашка в клеточку, куртка всё это просто разноцветный туман, мираж, фата-моргана. Потом Сеня стал меня обнимать, и это было очень приятно. Нет, объятий как таковых я не чувствовала, нельзя же почувствовать туман! но меня охватило чувство какой-то особенной защищённости, душевного комфорта и бесконечного покоя.
Вот с этим чувством я и проснулась. Мне было необыкновенно хорошо, хотелось петь, хотелось улыбаться. В первые секунды после пробуждения я была уверена, что Арсений жив, по крайней мере для меня. Я же только что с ним общалась! И потом до самого вечера я хранила в себе это тёплое, уютное чувство единения с любимым. Спать завалилась ещё засветло в полной уверенности, что он снова придёт в мой сон.
Но он не пришёл ни в эту ночь, ни в следующую.
Два дня спустя приехала Вероника. Вместо приветствия сказала:
Хорошо, что тебя не было на похоронах.
Здравствуй, Вероника!
Здравия желаю. Его мамаша клянётся, что зароет тебя живьём.
Так не я ж его сбила!
Два дня спустя приехала Вероника. Вместо приветствия сказала:
Хорошо, что тебя не было на похоронах.
Здравствуй, Вероника!
Здравия желаю. Его мамаша клянётся, что зароет тебя живьём.
Так не я ж его сбила!
А его вообще никто не сбивал. Папа-полковник всех судмедэкспертов по стойке «смирно» поставил, так что до правды быстро докопались. Оказывается, ему вкололи смертельную инъекцию, а потом на тихой просеке машиной переехали. Уже мёртвого. Чтобы было похоже на несчастный случай.
Так. Занятно. А я при чём?
Он якобы собирался ехать к тебе. Так его мамаша утверждает.
Так мы за три дня до этого виделись. А на выходные я туда собиралась. Олечку проведать. Ну, и его тоже. С чего бы это ему?..
Вроде предупредить тебя о чём-то хотел. Срочно.
Ах, да
Что «да»?
Я испуганно глянула на Веронику. Сердце у меня заколотилось между горлом и затылком, мозги напрочь отказались соображать.
Постепенно, выдавливая из себя по одному слову, по одному междометию, я рассказала ей свой сон.
Она недоверчиво покачала головой:
Не может быть
Да, я понимаю, правдой это быть не может, и тем не менее правда, развела я руками в полной растерянности.
Мы помолчали, переваривая мысли и пережидая шок.
Верка маялась даже больше меня:
Как думаешь, о чём собирался предупредить?
Сама можешь представить, как сильно мне хочется это узнать! Главное, что обидно: сама же, идиотка, его и перебила Может, он всё же что-то кому-то сказал?
Вроде нет. Только родителей предупредил, что собирается к тебе. Срочно. И исчез. Они думали к тебе поехал. Проклятия вдогонку слали. А через день их пригласили в морг для опознания. В кармане куртки нашли билет в твою сторону. Неиспользованный. Поняли, что до тебя он не доехал, но мамаша считает тебя главной виновницей.
Верка, мне страшно. О чём он хотел предупредить? Разве нельзя было сделать это по телефону? Что это за тайна?
Вероника пожала плечами и хмыкнула:
Тайна сия велика есть. А узнать её хотят все ты, я, его родители, милиция в общем, весь наш тихий городок.
Хлопнула входная дверь: пришёл мой муж, Федя ясное солнышко. Естественно, навеселе. Пьяненько улыбнулся, приветливо помахал Веронике и, едва разувшись, бухнулся спать.
Я вздохнула:
Вот кого не волнуют никакие тайны. Ему важен не процесс, а результат. С тех пор, как узнал о смерти Арсения, не просыхает. От радости.
Его можно понять, философски изрекла подруга.
Да брось Он уже давно живёт своей жизнью, в которую я не лезу. С чего бы ему соваться в мою?
Из вредности. Слушай, а он работает?
Что ты! Когда ему работать? Знаешь же золотое правило алкоголиков: если пьянка мешает работе брось работу.
И он бросил? ахнула Вера.
Как ты можешь так плохо думать о моём муже, покачала я головой. Не он бросил работу, а работа его. Выгнали Федю. Врач-алкоголик даже в бесплатной и беззарплатной медицине никому не нужен.
И он сидит на твоей шее?
Не всегда. Какие-то деньги у него изредка появляются. Откуда я не интересуюсь. Всё равно ведь правды не скажет. Бутылки он собирает или грузчиком подрабатывает мне без разницы.
Героическая ты женщина, вздохнула Вероника. У меня так не получается.