Поначалу меня не подпускали к основным фондам и отвели к одному-единственному стеллажу с детской литературой, где я имел право рыться и брать книги на дом. Наивные. Я не стал тратить время на бессмысленное поиски увлекательного чтива, а поступил как Македонский, разрубивший Гордиев узел, взял три-четыре книги с левого угла самой верхней полки возможно, я думал, что самые интересные книги ставят выше, чтобы их труднее было достать, прочитал их за один день, а на следующее утро пришёл за следующими томами благо были летние каникулы, и свободного времени хватало. Библиотекарши удивились, похвалили моё усердие, а потом привыкли к тому, что я появляюсь у них каждый день. Когда с детским стеллажом было покончено, я стал потихоньку пробираться к взрослому фонду, где корешок к корешку стояли добротно изданные толстые тома собраний сочинений: Марк Твен, Жюль Верн, Майн Рид и Джек Лондон манили меня в дальние страны.
Я до сих пор благодарен добрым феям-библиотекаршам за то, что они сделали для меня исключение и сняли табу с взрослых книг. Увы, я позабыл их имена, но с тех пор молюсь их смутным образам. Потому что есть лишь один способ жить интересно и весело каждый день узнавать как можно больше нового о мире. И такая возможность мне была предоставлена. Однако если каждый день читать новые книги, то наконец может настать момент, когда все знания, имеющиеся у человечества, станут тебе известны. «Что делать тогда?» спрашивал я себя. И сам же себе отвечал: «Тогда, наверное, я стану взрослым и мне придётся самому добывать новые сведения и, вполне возможно, как и говорил папа, писать новые книги». Иначе станет скучно Про «скучно» я услышал от нашего соседа, художника Вахутинского, зашедшего к отцу с просьбой проявить фотоплёнку. «И так жить скучно, а тут ещё», пожаловался он как-то на жизнь. Что «ещё» я не расслышал, но пришёл к выводу, что Вахутинский наверняка прочитал все доступные книги, и теперь ему больше знать нечего. Именно поэтому, когда он не рисует для окрестных школ портреты Ленина, пьёт водку и валяется в грязи. И его жена, Олимпиада Викторовна, от жалости и безысходности поддерживает его увлечения. «Странно, почему люди пьют водку, думал я, ведь шоколад намного вкуснее? Когда я вырасту, буду покупать себе шоколад каждый день». Идея с шоколадом мучила меня достаточно долго, но не настолько, чтобы стать навязчивой, а вот мысль о том, что поток книг однажды может иссякнуть, нет-нет да и повергала меня в уныние, и я старался об этом не думать.
В моей советской стране было принято подписываться на журналы. В семье этим обычно занималась мама: папе выписывали «Науку и жизнь» и «Технику молодёжи», мне «Юный техник» и «Костёр», маме и бабушке «Работницу», а братишке Марату «Весёлые картинки». Конечно, я читал всё. Из «Весёлых картинок» мне запомнились стихи:
Погостить из леса-бора
Прибыл зайка к брату в город.
Угощает зайку брат,
Открывает лимонад.
Угоститься это дело.
Вдруг бутылка зашипела.
Крикнул зайка: «Ой-ой-ой!»
Прыг в окошко и домой.
Я заучил их наизусть и читал братишке много раз, и он всегда искренне веселился, будто слышал впервые. Жаль, автора я не запомнил, хотя, думаю, вычислить его сейчас, в век Интернета, несложно. Предпочтения мои всё же отдавались тогда не стихам, а текстам, посвящённым радиотехнике, новым открытиям и разгадкам хитроумных фокусов.
Одна из статей «Науки и жизни» привела меня к мысли, что объём прочитанных мною книг сопоставим с библиотекой Максима Горького, который обладал широкими знаниями, поскольку интересовался практически всем. Я подумал, что три тысячи книг совсем не шутка. Пора было как-то использовать полученные знания.
Глава 2. Короткое замыкание
В детстве я не знал слова «аббревиатура», но зато хорошо запомнил загадочное сочетание букв «РВС». Я заметил их в сноске какой-то очередной книги, которую привезла мама из жуковской библиотеки. Буквы составляли название повести Аркадия Гайдара деда ельциновского деятеля, развалившего мою страну, но что они значили? Тайну следовало немедленно разгадать, иначе дальше жить было невозможно. Те издания, которые хранились у меня, ничего не могли подсказать, и в санаторской библиотеке, рассчитанной на взрослых читателей-отдыхающих, не оказалось нужной повести. Тогда я и стал приставать к маме с просьбой найти книгу в Жуково соседнем селе, где она работала бухгалтером и куда ежедневно ездила на электричке. Мама, конечно же, никогда не отказывала в подобных просьбах, но она была сильно занята на работе бесчисленными отчётами и, разумеется, забывала. Пришлось напоминать ей несколько дней подряд, пока заветная книжка не оказалась у меня в руках. Я прочёл её залпом, и тогда понял, что мир устроен несколько сложнее, чем я предполагал: не каждый человек допускается к его секретам, а только тот, кто знает пароли.
И я, к величайшему моему удовлетворению, стал обладателем одного из таких паролей: если б мне, к примеру, понадобилось доставить бойцам важные сведения, то слово «РВС», или «реввоенсовет», явилось бы пропуском в штаб Красной Армии. «Как жаль, что я опоздал родиться, думал я, ни тебе гражданской войны, ни Отечественной. Всё в прошлом. Где теперь совершать подвиги?» Что и говорить, завидовал я героям прочитанных книг. Да и не я один. Во дворе мальчишки играли в «Красное знамя» и, страшно подумать, бредили о времени тяжёлых испытаний, когда можно будет пожертвовать собственной жизнью во имя Великой Родины так, как это сделали Александр Матросов и Олег Кошевой.
Однажды я заметил, что знания, полученные из книг, делают меня особенным в среде мальчишек. По правилам игры, каждая из команд должна была придумать пароль, представлявший собой сложносокращённую фразу. Бывало, я даже не участвую в игре, а сижу, скажем, дома и читаю очередную книжку, и в это время забегают ко мне Петра с Ринатом и с ходу прямо в лоб спрашивают:
Самат, что такое «ЗК»?
Ну это ж понятно, отвечаю, «ЗК» значит «Зоя Космодемьянская».
Ух ты! Ура! Зоя Космодемьянская! восхищаются они и убегают к своей команде с радостной вестью.
Проигрывающие соперники придумывают новый пароль, и снова ко мне отправляют послов. Они вбегают в квартиру неожиданно, без предупреждения, без мысли постучаться в дверь. А зачем? Она ж все равно не заперта.
А что такое «КЗ»? спрашивает Ринат, в школе он считается двоечником, но мы с ним дружим, хотя, вроде как, принято, чтобы пятёрочники дружили с пятёрочниками, а двоечники
Ну! торопит Ринат. Говори быстрей! Ему даже не приходит на ум, что я чего-то могу не знать.
Кажется, Константин Заслонов, говорю.
Снова восторги и посланники убегают на поле брани выручать «своих».
Ну! торопит Ринат. Говори быстрей! Ему даже не приходит на ум, что я чего-то могу не знать.
Кажется, Константин Заслонов, говорю.
Снова восторги и посланники убегают на поле брани выручать «своих».
Нехитрая игра «в пароли» сделала меня легендой двора. Ребята постарше однажды устроили мне экзамен, загадывая умопомрачительные сокращения.
Скажи, что такое «СБЧЖ»? спрашивали они.
Я отвечал не задумываясь:
Ставка больше, чем жизнь.
А «ЧТИС»?
Четыре танкиста и собака.
Дураки, они даже не догадывались, что чем длиннее сокращения, тем легче их разгадывать. Да и что там разгадывать-то? Ответы лежали на поверхности. Фантазии ребят хватало лишь на то, чтобы загадывать названия фильмов. Ведь если спросить, что такое «ЗиГ», понятно же, что это «Зита и Гита», поэтому поначалу я не очень-то и обольщался открывшимися способностями, но со временем стал замечать нечто мистическое: я расшифровывал сокращения машинально, автоматически, каким-то неведомым чутьём, совершенно не прилагая усилий. Это была особенность моего организма точно такая же, как способность дышать или, скажем, переваривать пищу. Мозг привычно реагировал на знаки и извлекал из них сокрытый от непосвящённого смысл.
Благодаря уникальным способностям дешифратора и очкам с оправой из пятнистой пластмассы я получил от старших ребят прозвище «профессор», чем очень гордился. Мне, честно говоря, льстило, что я имею некоторый авторитет среди мальчишек, но, к моему огорчению, умственные способности тогда не очень ценились. Знания, которыми я обладал, почти ничего не стоили по сравнению с физической крепостью товарищей по играм. Они росли ловкими, шустрыми и крепкими, я им намного уступал: был слаб, робок и нерешителен, в драках всегда проигрывал и совсем не понимал, как можно было назвать журнал «Знание сила», если на самом деле сила заключалась абсолютно в другом. Вот, например, мой сосед сверху Наилька Акбашев устроил в сарае тренировочный зал: натаскал откуда-то гирь и гантелей и каждый день тренировался. Пытался учить меня:
Качайся, мужчина должен уметь постоять за себя. Вот вырастешь, будут у тебя понты, заведёшь себе девчонку, чтоб жениться, и станешь с ней гулять. Придётся защищать её. А как, если ты слаб?
Дурак ты! резюмировал я, абсолютно не представляя себя рядом с девочкой.
Как это можно «завести себе девчонку»? Она ж не кошка и не собака, да у неё ещё и родители. И куда её потом девать, если заведёшь? Ведь в конуру не посадишь, и в сарае зимой холодно.
Тут надо отдельно сказать про сараи. В нашем посёлке ни у кого из ребят не было собственной комнаты в квартире. Честно говоря, никто и не предполагал, что такое возможно. В лучшем случае был собственный уголок в зале или спальне. Но инстинктивное стремление к самостоятельности, видимо, ничем не заглушить, поэтому в тёплое время года мальчишки перебирались в сараи, которые находились у большого оврага на самом краю посёлка, и родители не препятствовали сезонному исходу взрослых детей, поскольку поселковские квартиры были небольшими. Сараи благоустраивали, кто как мог: обшивали стены досками, стелили полы. Необходимый материал тащили с ближайшей стройки, никто из строителей этому не препятствовал, поэтому и воровством подобное приобретение не считалось. Только у меня одного не оказалось собственного «местожительства», поскольку отец любил столярничать и устроил в нашем сарае мастерскую, где и пропадал всё свободное время. Он и меня научил многим полезным вещам: строгать, пилить, колотить, и даже колоть дрова было для меня совершенно естественным занятием, которым в той или иной мере владели все санаторские мальчишки. Правда, мама с бабушкой было возмутились, когда я взял в руки отцовский топор и стал колоть дрова для титана, в котором разогревалась вода для ванной. Они боялись, что я отрублю себе палец или ногу. Но отец твёрдо заявил, что не дело женщин вмешиваться в мужские дела, и поощрил моё стремление к общественно-полезному труду.