Но страх, очевидно, был ложный.
Бурко знал ясно, что делал, когда успокоительно мотал Акулине головой. Очевидно, с дедушкой домовым он уже успел обо всем перетолковать. Акулине даже показалось, что как будто в яслях сена против вчерашнего прибавилось: бог с ними, их дело, им жить И Акулина тихо, осторожно вернулась в избу, но своим открытием побоялась даже с мужем поделиться; не то что «сглазу» испугалась, а просто час неровен: другой ведь такой придет, только скажи неловкое слово Наутро, однако, истина всем ясна стала. И свои и шабры могли совершенно свободно видеть, что Бурко выглядит, как нельзя лучше, еще молодцеватее смотрел на всех, еще форсистее отставлял свой жидкий хвост и вообще держал себя так непринужденно, как можно чувствовать себя только в родной обстановке. Но верх торжества был, когда Акулина, приткнувшаяся глазами к гриве Бурко, вдруг торжественно, голосом, переполненным радости, заявила:
А это чего?
Тут уж все дело раскрылось, и всем стало ясно, что и дедушка остался доволен новым приобретением. Тонкие косички в гриве Бурко обнаружили удовольствие дедушки.
Ишь старый, говорил весело, удовлетворенно Степан, приглядываясь к косичкам, ты гляди, как аккуратно Ловок!..
Дедушка домовой, вероятно, в это время и сам с удовольствием выглядывал где-нибудь из-за угла темного сарая на дело своих рук, и кто знает? может быть, и сам не чужд был невольной дани общего порока людей лести.
Откуда у него, пса, Алешки, деньги! думала Акулина. Ох, уделают они с Пимкой дело.
И действительно уделали. Старик Асимов, отец Пимки, такого же отчаянного парня, как и Алешка, доглядел, что у него дыра в полу амбара, и в том сусеке хлеба и половины не осталось.
Дело раскрылось. Пимка и Алешка таскали хлеб и сбывали его разным лицам на деревне. Асимов пришел к Ивану и предложил или в суд подавать, или обратиться к миру с жалобой на сыновей, чтоб выпороли их.
Скрепя сердце, подталкиваемый Акулиной, согласился и пошел Иван с Асимовым на сходку.
Сходка громко галдела. Увидев отцов, все сразу притихли. Иван еле плелся, убитый и растерянный.
Асимов, коренастный старик, шел не спеша, уверенной походкой.
Здравствуйте, старики, проговорил Асимов, подходя и снимая шапку.
Здравствуйте и вы.
Мы вот, старики, к вам, на детей наших жаловаться пришли. Жить нельзя чего? Подрубили амбар полсусека нет. Пра-а!
Старики потупились и молчали, Иван так и не поднимал головы.
Обросший, мохнатый Асимов прищурил свои широкие глаза и ждал.
Действительно смутился Василий Полесовый, встретившись глазами с Асимовым и, оборвавшись, сказал, обращаясь к сходке: Чего же, говорите, старики?
Вы чего ж желаете? прогремела Иерихонская труба отцам.
Чего? ответил Асимов, посечь
Иван, обыкновенно бледный, покраснел, напрягся, но молчал.
Оба, что ль? спросил Павел Кочегар.
Може, к примеру, внушенье?-подсказал сонный Евдоким.
Действительно, внушенье, быстро кивнул головой Иван.
Это что ж будет? насмешка одна, вспыхнул Асимов, полсусека хлеба внушение им, оболтусам, внушай
Можно строго
Этак кивнул головой Асимов, нет уж, видно, пусть оба в тюрьме посидят.
Асимов повернулся уходить.
Да ты постой, удержал его Василий. Ты стой, скажи, сколько, ты считаешь, у тебя хлеба пропало?
Сколько? Пудов с шестьдесят.
Ловко.
То-то, ловко Пусть тридцать пудов отдаст, Асимов мотнул головой на Ивана, ладно, моего пори, а его хоть в ризницу ставь
Нету, тоскливо ответил Иван.
А работой? подсказал Василий. Ты, слышь, избу хотел же подрубать.
Слово по слову, поладили Ивану отработать. Боясь Акулины, Иван просил мир все-таки сделать сыну внушение.
Акулина в душе рада была, что выпорют оболтуса, и тем больше огорчило ее известие, что не только не выпорют, но ее «вахромей» и работой закрутился.
Заплакала с досады Акулина.
Кто на свет его, проклятого, народил?
Внушение состояло в том, что шесть стариков пришли на другой день утром к Ивану в избу.
Тут же был и Алешка жирный, гладкий, на этот раз струсивший немного. Он и с любопытством и страхом всматривался в чинно входивших, чинно крестившихся, кланявшихся и рассаживавшихся по лавкам стариков.
Когда все сели, за исключением хозяев, и достаточно намолчались, староста обратился к Ивану:
Вот ты, Иван Петрович, на сына обиду сказываешь.
Сказываю, тихо ответил Иван.
Староста медленно, а за ним все перевели глаза на Алешку.
Алешка быстро потупился.
Ты что ж это, Алешка? спросил староста так сурово, что, если бы дело происходило на открытом воздухе, Алешка давно бы уж обратился в бегство.
Страх неизвестности томил Алешку и, чтоб поскорее от него избавиться и смягчить свою участь, оя упал на колени.
Простите, старики, говорил он, отбивая поклоны, не буду больше вот святая икона Накажи меня господь
Алешка говорил сиплым голосом, бойко и усиленно крестился.
Так ну, а если ты опять согрешишь?
Ей-бо
Не миновать нам тогда тебя в острог отослать. Ты, може, видал, как по дороге ведут туда? Дзынь дзынь! Ты это подумал? Ну хорошо. Ну а я, к примеру, да с тебя кафтан сдеру, а он вот с него Этак и ладно будет? А?
Не буду ей-богу
Не будешь Ладно, если не будешь а будешь?! Ты вот сейчас стал человеком, женить тебя время приходит, ты это как считаешь, к примеру, лестно путную-то девку за тебя отдать? А?
Не буду
Слыхали Ты вот отвечай: как ты считаешь, отцу с матерью, как на тебя смотреть?
Не буду
Не будешь, а если будешь?!
Алешка давно выл коровой, а староста равномерно, спокойно пилил, подставляя ему все новые и новые вопросы.
Пимку давно отец с братом отодрали в том же амбаре, откуда крал он, а Алешку все зудил и зудил староста, и что больше зудил, то больше во вкус входил.
Иван вздыхал, вздыхал и не вытерпел:
Уж, старики, простите его на этот раз, может, и опомнится дело молодое.
Когда не опомнится, встрепенулся совсем было уснувший Евдоким.
Известно, золотой мой, опомнится, вздохнул Василий Михеевич.
Охо-хо, грехи! односложно согласился Федор.
Ну, вот видишь, проговорил староста, отец за тебя просит. Ты, что ль, его станешь благодарить? Или этак простил и ладно
Алешка не знал, что ему делать.
Нам, что ли, его за тебя благодарить? Вели, кланяться станем.
Благодари, ткнул Алешку рукой Василий Михеевич.
Алешка стал усердно бить поклоны пред отцом.
Благодарю, тятенька, вас благодарю и вас, маменька
Ты что ж его, Иван Петрович, прощаешь, значит?
Прощаю, Родивон Семенович.
Так И ты, Акулина Ивановна, прощаешь?
Акулина махнула рукой, усмехнулась, закрылась рукавом и произнесла:
Прощаю
Так И вы, старики?
Алешка подполз и к старикам и пред каждым ударил по поклону.
Прощаем, ответили старики.
Ну, видно, ладно, сдался староста. Ну, парень, теперь смотри: две вины выйдет, как в чем попадешься.
Детям накажу
И так женить пора
Староста встал, а за ним и старики.
Что, старики, с устатку по рюмочке?
Старики опять сели, распустили свои официальные лица, а Иван засуетился, доставая из кармана мелочь.
Алешка, бежи
Алешка живой рукой слетал в кабак, прихватил несколько стаканчиков и, возвратившись, быстро расставил все это на стол.
Вот ты, когда хочешь, заметил староста, можешь стараться. И умом господь не обидел смекнул, вишь, что без посуды водки не выпьешь
Старики рассмеялись, рассмеялся и Алешка, добродушно стоявший у двери, когда все кончил.
Тебя б ко мне на выправку, начал опять староста, пока Иван осторожно наливал, я б тебя живо человеком сделал пра-а!
Что, Иван Петрович, как грудь у тебя? спросил Василий Михеевич.
Плохо, к погоде подвалит беда.
А я вот все ногами, золотой мой Пра-а Мое-то дело уж, видно, ладно, а вот Филипп-то мой не годится Лихоманка его замаяла насмерть.
Э-э Ну, будьте здоровы.
А хозяйка что ж?
Ладно, тихо кивнул головой Иван, мы с ней останемся.
А хозяйка что ж?
Ладно, тихо кивнул головой Иван, мы с ней останемся.
Ну, что ж, с мировой вас Ему, что ж, подать бы? Подали и Алешке.
Немного утих Алешка. Помогло и то, что Пимку отец совсем прогнал, и он ушел в город.
Темный, худой, с черными злыми глазками Пимка и Алешку звал, но мягкий, женственный и ленивый Алешка отказался.
Прошел год.
И что нам с ним делать? советовалась Акулина с Драченой. Утих, а дела нет Куда пристроишь гонят Что просто и за человек?
А ему чего? кормят, поят найдено
Так ведь мне-то каково: их, оболтусов, да своих шесть?
Так ведь видно людям вся семья на тебе.
Тихий, тихий, а начни только говорить Все смолчит, а как до сына, откуда что не больно я его испугалась, так ведь и этот оболтус-то не боится
Женить разве?
Думала об этом и Акулина не раз. Женить сына хотел и отец.
«Ну, в мужиках счастья нет, бабу не пошлет ли господь путную: вдвоем бы все живей дело пошло», думала Акулина.
Весь вопрос был в деньгах. Меньше 50 рублей не обойдется свадьба: попу 8 руб., да пол штоф водки, да утиральник, да запись всех-то и 9 выйдет. Кладку невесте ну хоть 10 руб. считать. Одежа жениху 10 руб., водки 3 ведра выйдет 18 руб., харчу, говядинки три рубля все 50 клади и уж бедно, бедно, так только, только Урожай господь послал: с трех десятин пудов 300 будет. Ну подати за две души 25 руб., это что ж? 100 пудов эх, много вот 60 верст всего, на машине 40 коп., а у нас 25 На семена 40 до урожая 8 ртов, невестка девятая, хоть по 2 пуда с рыла что ж это? Если десять месяцев нет, стой Эх
Акулина задумалась.
Не сосчитаешь, вздохнула она.
Порешили на том, чтоб продать корову 20 руб., обнову сыну сделать на 6 руб., кладки дать 6 руб., и того не хватало еще 22 руб.
Продать 100 пудов хлеба, а там к весне парня с бабой куда-нибудь пристроить удастся.
Вопрос, где разыскать невесту, был тоже не из легких. Из своих никто не шел: все знали оболтуса. Из ближайших деревень тоже. И кладка невесте 6 руб. тоже мала. Пришлась одна по вкусу Акулине кладка дорога 12 руб. уперлась и ни копейки не спустила, пес с ней, а жаль: девка здоровая и веселая.
А главное, слух-то про него, куда ни пойдешь, вперед забежал. Этак добрая слава лежит, а худая впереди тебя катит.
Наконец, нашли подходящую.
Эти-то ведь, слава тебе, господи, и недалеко живут и ничего не слыхали И девка тихая, лицом чистая.
Акулине, одним словом, одобряли невестку.
Може, там и есть где лучше, так ищи их, а то и кланяйся еще эти живут в нужде, значит, знает, на что идет.
Эх, кума, качала головой Драчена, в богатом доме бабе хуже. У тебя вот коровки нет и нет, а там их пять, выдой их, да масла сбей, да кудели не перепрядешь в две зимы Тоже и в богатстве!..