Вот Леопольд сидит в своей художественной мастерской, что в подвале кинотеатра «Пионер» на улице Карла Маркса в Иркутске. Он был весь поглощен работой. Предстояла премьера фильма «Виннету вождь апачей» и надо было своевременно сделать рекламный плакат. Работа близилась к концу, но вдруг нечаянно опрокинулась банка краски. Она залила пятном мужественное лицо главного героя Пьера Бриса.
Ну, блин, начал чертыхаться Леопольд, Опять непруха сегодня.
В этот момент дверь каморки приотворилась. Её холостяцкий бедлам осветило милое личико девчонки. Леопольду некуда было идти после рабочего дня. Никто его не ждал. Жилья в Иркутске не имел. Вот и работал, как папа Карло, тут же и жил. За порядком в каморке он сильно не следил. Рабочий хаос сопровождал Леопольда всю жизнь.
Девушка, Вы ко мне? начал игривым тоном шутить Леопольд. Будете позировать для бессмертного произведения? Я вижу Ваше обнаженное тело в свете увядающих закатных лучей солнца. Вы ярче всех тициановских героинь. Рембрандт отдыхает, ой, как я Вас изображу!
Солнечный луч скользнул по летнему платьишку девушки. Она стояла робко и заворожено глядела на иркутского живописца, с творчеством которого ещё не успела познакомиться мировая общественность.
Что Вы такое говорите? Если мой папа узнает, он просто убьет меня, да и Вас заодно, тихо произнесла Олеся.
Фу, какая дикость. При таком раскладе мир не увидел бы «Данаю» Рембрандта, «Купальщиц» Гюстова Курбе, «Перед баней» Пьера Огюст Ренуара, «Олимпию» Эдуарда Мане. Проходите, пожалуйста. Меня зовут Леопольд, весело улыбаясь, сказал художник.
Меня зовут Олеся, звонко засмеялась девчонка. Как красиво и увлекательно Вы говорите, включилась в разговор очаровательная Олеся.
Уже через минуту они пили чай и громко смеялись. Леопольд рассказывал Олесе, как он, из-за отсутствия жилья, ночевал в огромном шкафу художественной академии в Ленинграде, когда учился в реставрационном художественном училище. Как стоял на стреме и чуть не попал в банду профессиональных ленинградских воров. Он говорил о своих трудностях и тяготах тепло и весело с присущим ему природным чувством юмора. Олеся была просто заколдована этим уже взрослым парнем. Леопольду было 25 лет, а Олесе только что исполнилось 19 лет.
Вот уже в ход пошло вино «Ркацители». Его терпкий вкус с легким алкогольным воздействием растопил защитную реакцию девушки и вот она уже обнаженная сидит посреди каморки художника. Она доверилась Леопольду. Солнечный луч, угасающего заката пробегал по её упругой девичьей груди, касался её губ, отражался, как в озере, голубых её глаз. Казалось, что среди разбросанных тут и там планшетов, деревянных заготовок для рекламных щитов, обрывков холста из-под земли начал бить родник. Родник чистой как слеза студеной воды. Тайный источник, манящий своей свежестью и непорочностью.
Наш «Рембрандт» сидел обалдевший и завороженный. Он не мог оторвать взгляд от красавицы. Он не мог начать писать картину. Когда он вставал, чтобы размять свое тело от перенапряжения, попереминаться с ноги на ногу, Олеся испугано вскрикивала, закрывала обнаженную грудь ладонями. Картина так и не получилась, но он сблизился с Олесей, как может сблизиться молодой мужчина с молоденькой девушкой. Сблизился и уже не отпускал никогда. Спустя немного времени, они лежали в своей импровизированной постели.
Милая, нежно обратился Леопольд к своей избраннице, а не завести ли нам ребёночка? Я очень хочу, чтобы ты подарила мне наследника или красавицу дочку.
У меня уже два месяца задержка, дорогой. Я не знала, как сказать тебе об этом заговорила Олеся, нежно целуя своего «Рембрандта», «Ван Гога», «Тициана», он был дороже ей всех этих названных гигантов кисти и холста.
Это был её Леопольд, так и не нарисовавший бессмертного портрета своей любимой.
Отец Олеси Георгий Павлович вопреки ожиданиям убивать дочку и зятя не стал. Он с любовью посматривал как нежно и трепетно Леопольд обнимает за талию стройную фигурку Олеси. Он как мужик понимал своего зятя и радовался за дочку.
Потом молодую семью охватили приятные заботы на свет появилось два сына, два наследника Василий и Илья.
А портрет жены, наверное, предстоит ещё написать.
2. Старый козёл
В палатке что-то зашевелилось, видать сработали «гидравлические будильники». Один за другим из удушья алкогольного тумана и сизого перегара выползают двое: Серёга и Михалыч. Зевающий Леопольд передает свой пост кострового Сергею. И уползает в палатку, чтобы во сне вернуться в свои грёзы по ушедшей молодости, если повезёт, конечно, сразу отрубиться и провалиться в сказочный мир сновидений. Вот пусть Серёга теперь и ведет дальнейший рассказ о наших приключениях в предгорьях Саянских отрогов. Где красота природы просто завораживает, располагая к открытым, честным и откровенным разговорам.
Ничего не поделаешь, раз высунулся, буду вести рассказ о наших приключениях и воспоминаниях, улыбнулся Серёга.
Сидим у костра. Михалыч палкой начинает разгребать угли. Вдруг, пых просмолённый сук выстреливает, ударяясь о тлеющие угольки, подпрыгивает. От удара или ударной волны во все стороны разлетаются огоньки. Я суетливо стряхиваю их со своей штормовки. Смотрю на Михалыча, а он пляшет, как будто ему скипидаром смазали одно место. Прыгает, верещит, потом падает на траву и начинает перекатываться с боку на бок. Я не понимал, что происходит, как помочь Михалычу?
Потом всё внезапно, как и началось резко успокоилось.
Оказалось это один тлеющий уголек залетел Михалычу за шиворот и жёг его кожу, пока не догорел совсем. Михалыч потряс своей телогрейкой, как трясут своей шкурой собаки, вылезая из реки, присел и начал свой рассказ.
Понимаешь, Серёга, мы с тобой почти ровесники, нам уже за пятьдесят, есть и мудрость вроде бы и жизненный опыт. Но случается порой такое, что сердце плачет и его раздирает на части. Послушай, меня.
Недавно ко мне в душу так же внезапно залетела огненная молния, а потом растворилась, погасла и исчезла. Оставив незаживающие ожоги, да ноющую боль в моем сердце. Было это в прошлом году. Меня, как главврача санатория, командировали в город Сыктывкар для участия в конференции врачей. Со мной поехала девчонка практикантка, ей предстояло выступление на секции молодых специалистов. Облздравотдел командировал нас.
Сначала мы на поезде добрались до нашего северного города Братска, там пересели на самолет. Потом опять поезд, автобус, приехали за полночь. Устали как собаки. С размещением в гостинице были накладки.
Дежурная до утра поселила нас в одноместный номер. Мы и этому были рады. Скинув куртки, не раздеваясь, мы улеглись на узенькую кровать и провалились в крепкий сон. Просыпаюсь под утро. Наташа, так звали девушку, прижалась спиной к стене. Её белокурая шевелюра расплескалась на моей груди. Одна рука обнимает меня. Девчонка посапывает во сне и периодически вздрагивает. Я пытаюсь отодвинуться, чтобы освободить немного места на кровати. Но она во сне инстинктивно прижимается ко мне. Я пытаюсь немного развернуть Наташу, чтобы сон её продолжился на спине. Она прижимает мою ладонь к своей груди.
Сначала мы на поезде добрались до нашего северного города Братска, там пересели на самолет. Потом опять поезд, автобус, приехали за полночь. Устали как собаки. С размещением в гостинице были накладки.
Дежурная до утра поселила нас в одноместный номер. Мы и этому были рады. Скинув куртки, не раздеваясь, мы улеглись на узенькую кровать и провалились в крепкий сон. Просыпаюсь под утро. Наташа, так звали девушку, прижалась спиной к стене. Её белокурая шевелюра расплескалась на моей груди. Одна рука обнимает меня. Девчонка посапывает во сне и периодически вздрагивает. Я пытаюсь отодвинуться, чтобы освободить немного места на кровати. Но она во сне инстинктивно прижимается ко мне. Я пытаюсь немного развернуть Наташу, чтобы сон её продолжился на спине. Она прижимает мою ладонь к своей груди.
Боже, я такой груди еще ни разу не встречал и не ощущал. Она просто рвалась наружу из-под её кофточки. Сквозь этот упругий бугорок я начал слышать, как бьется сердце девушки.
А она во сне, видимо, боясь остаться одна, бессознательно прижимает и прижимает меня к себе. Её губы начинают шептать: «Я боюсь, я боюсь, не бросай меня, мне страшно».
Я лежу, весь зачарованный, молча. Я боюсь шевельнуться, чтобы не разбудить это божественное создание.
Первые лучи, восходящего солнца, заглянули в окно нашего гостиничного номера. Сумерки понемногу начали таять, уступая свои владения морозному утру.
Потом я проваливаюсь и тону, как в омуте, в поцелуях этой красавицы. Я никогда раньше не обращал на неё внимания на работе. И когда всем коллективом ехали в автобусе с работы, она тоже не притягивала моего взора.
А сейчас Её поцелуи все ниже и ниже. Я не заметил, как на нас не осталось никакой одежды. Наверное, во время землетрясения стены этой гостиницы ходили ходуном. А причиной этого «природного» явления были мы с Наташей. Закончилось всё также внезапно, как и началось. После длинной паузы послышалось: «Михалыч, прости меня. Это какое-то наваждение. Сейчас мне стыдно перед самой собой. Я никогда не позволяла себе быть такой раскрепощённой даже со своими парнями».
И много у тебя их, было? ласково спрашиваю я.
Нет, Вы третий, задумчиво со слезами на глазах произносит Наташа.
Я успокаиваю девушку, говорю какие-то банальности. А она сидит, и моча плачет. На регистрацию семинара мы опоздали. Когда спускались по лестнице, гостиничные горничные и администратор с нескрываемым интересом рассматривали нас, шушукались. Конференция закончилась, все участники начали разъезжаться. Меня оставили на совещание с заместителем министра здравоохранения.
Наташа уехала, я даже не успел с ней попрощаться.
Приехав домой, я с удивлением узнал, что она без объяснения причин написала заявление об увольнении и отбыла в неизвестном направлении
Михалыч говорил, а из глаз его текли слёзы.
Успокойся ты, старый козёл, ласково обнимая друга, сказал я. Что тут можно сказать ещё?
3. История про Светку
Постепенно из палатки к излучаемому нежными ниточками энергий бархатному теплу, исходящего из мягкого пламени костра, выползли из своей берлоги-палатки все остальные добровольные отшельники. Костер, как миниатюрный термоядерный реактор, высвобождал из хвороста тепловую энергию солнца. Она была законсервирована в древесной структуре поленьев. Они когда-то были деревьями и тянулись к свету, согреваясь в лучах нашего Светила и впитывая его энергию. А сейчас поленья сами отдавали это тепло людям.