Спасибо, отче, проговорил он, сгребая монеты в кошель.
Старик вытянул руку, и Федьке пришлось поцеловать ее в качестве благодарности. Потом как-то Меншиков признался, что ему это не понравилось.
А теперь ступайте, дети мой, проговорил монах. Аудиенция закончилось и мне пора идти творить мессу.
Приятели поспешили к двери. Меншиков на мгновение задержался и еще раз отвесил батюшке поклон. На улице их ждал кузнец Емельян. Он явно не собирался уходить без них. Радоваться этому или огорчаться приятели не знали.
Ну, как? спросил взволнованно он.
Все в порядке. Я надеюсь, ты выкуешь нам шпаги? полюбопытствовал Федор и протянул пару монет, достоинством в пятак.
Это само собой, улыбнулся мужичок. Тут же запихнул в карман брюк. А насчет своей работы вы с местным воеводой потолкуйте. Городничий у нас головастый может, что и подскажет, да и поможет в этом ответственном деле. Ему лучше всех ведомо, где земля лучше, где хуже. Где подтапливает изредка, а где топи да болота. Не человек, а голова.
Мы, так и сделаем, проговорил Федька, и направился было в сторону Магистрата, но мужичок, схватив его за рукав, проговорил:
Только он давеча уехал к себе домой трапезничать.
Ага, трапезничать, проговорил Сашков, да где мы теперь его дом-то сыщем. Ты-то чай занят.
Занят, согласился кузнец, но проводить провожу. Он ведь тут рядышком живет. Если подняться на колокольню, то можно его дом разглядеть.
Некогда нам по колокольням ползать, молвил Федор.
Они вышли из ворот и кузнец вдруг остановившись, добавил:
Так вон же его двухэтажный особняк, и он указал в сторону дома, что стоял по другую сторону огромной поляны, на которой в будущем, как помнили приятели, будет площадь Жертв Революции. Я вас до него мигом доведу.
Так вон же его двухэтажный особняк, и он указал в сторону дома, что стоял по другую сторону огромной поляны, на которой в будущем, как помнили приятели, будет площадь Жертв Революции. Я вас до него мигом доведу.
Теперь приятели и сами без посторонней помощи нашли бы дорогу, но видя, с каким рвением, кузнец рвется им помочь, решили прибегнуть к услугам Емели. Глядишь, и расщедрятся дворяне, да копейку другую подкинут.
Ну, ты и шустер, брат, проговорил, улыбаясь, Федя.
На небольшой возвышенности, обнесенный металлической кованой оградой, явно сделанной местными умельцами, приятели не удивились, если бы Емельян заявил, что это его работа, вздымался над округой двухэтажный дом с мезонином. Низ здания был каменный с большими окнами, а верх деревянный, окрашенный в желтоватый цвет. Над наспех отштукатуренным крыльцом был криво приколочен герб недавно образованного города. Сашков тут же прикинул, сколько людей сейчас могло тут проживать. Скорее всего, решил он, меньше тысячи. А между тем Емельян ни чего не говорил, Федор не выдержал и поинтересовался:
Твоя работа? коснулся рукой металлических прутьев ворот.
Моя! Гордо проговорил кузнец, смущаясь.
А что не хвастаешься?
Так нечем хвастаться-то.
Надеюсь, что шпаги куешь, столь же искусно.
Пока никто не обижался, господин.
Вот я и не хотел быть первым, кто обидится. Да и мой приятель тоже. Ты ведь сам понимаешь, что без хорошей шпаги дворянин и не дворянин. Тем более времена ныне сам знаешь какие.
Великая Тартария вновь ощетинилась и смотрит в нашу сторону, проговорил кузнец.
Так я об этом и толкую. Разгневаем императрицу, и сошлет она нас с товарищем на войну. А без оружия, какие мы к черту воины
Ты уж не сумлевайся боярин, заулыбался кузнец, через два дня можешь спокойно заходить за шпагами. Я их делаю не хуже аглицких.
Ну, ты брат и уморил, рассмеялся Сашков, я, конечно, верю тебе, что не хуже аглицких шпаг. Тут он замолчал, вытер слезы, выступившие от смеха из глаз, и продолжил. Но как же мы тебя найдем, сам понимаешь, люди не местные и не знаем где твой дом.
А чего знать, меня, поди, каждая собака в округе знает. Только спроси любого встречного: где, мол, кузнец Емельян живет? Так тебе не то, что скажут, а и покажут, а то и доведут.
А, что раньше смастерить никак? спросил Федька и полез в кошель.
Можно и раньше, согласился Емельян, когда к нему в руку лег еще один пятак.
Проговорил, поклонился и ушел.
А знаешь, а мне казалось, проговорил Сашков, что в одной книге я читал, будто монастырь был закрыт шестнадцать лет назад.
Ну, то, что мы с тобой видели трудно уже назвать монастырем. Иноков, как я заметил раз-два и обчелся. А настоятель при любом храме есть. Так что в этом ничего нет удивительного. Просто местные жители обитель по-прежнему именуют не иначе как монастырем.
Приятели, проводили взглядом кузнеца, и, открыв ворота, вошли во двор усадьбы градоначальника.
Усадьба воеводы оказалась не такой уж большой, как вначале показалась путешественникам. Дом с мезонином, конюшня, из-за дверей которой доносилось ржание коней. Колодец, над которым висело деревянное ведро, уже почерневшее от сырости. Перед колодцем в образовавшейся от времени яме скопилась вода, образовав небольшую лужу. Огород, который был разбит здесь, скорее всего, на потеху жене, чем из-за какой-то другой необходимости. У ворот карета, оси которой маленькой кисточкой смазывает мужичок в европейском кафтане с туеском в левой руке, в котором, скорее всего, масло.
Не успели приятели и пару шагов сделать, как на крыльце возник собственной персоной воевода. Дюжий мужик лет так приблизительно сорока пяти, высокого роста, в зеленом мундире из дорогого сукну с позолоченными пуговицами и красными лацканами. Мундир на нем распахнут, отчего виден алый камзол, с большим количеством пуговиц застегнутых как у заправского военного, и с двумя рядами галунов: одного узкого и одного широкого. Темно-зеленые штаны, заправленные в сапоги с высокими голенищами и каблуками. На толстой шее у него парадный красный галстук с белой обшивкой. На голове парик-коса «А-ля будера» (крысиный хвост), за неимением видимо своих волос. В руках он держит трость и шляпу.
Кто такие? Вопросил он.
Меншиков Федор Алексеевич, представился Федор, своим настоящим именем, делая поклон, мой приятель и коллега Буйносов Александр Георгиевич. Архитекторы из Санкт-Петербурга. По именному распоряжению государыни Императрицы. С кем имеем честь разговаривать?
Князь Нарышкин Семен Иванович, градоначальник города Череповца, проговорил тот, увидев дворян, причем ударение в названии города он сделал на второй слог.
Тем временем Меншиков запустил руку в карман камзола и извлек бумагу, написанную наспех в кабине «Газели» перед самым прыжком. И протянул эту подделку, выполненную по копиям приказов Екатерины II, градоначальнику.
Тот покрутил ее перед глазами, и, не вдавливаясь в ее недостатки, молвил:
А, Вы, Федор Алексеевич, кем приходитесь Александру Даниловичу?
Однофамилец, буркнул Федор, понимая, что афишировать свое родство с пращуром, фаворитом Петра Первого, в данное время не желательно. Хотя когда был жив Алексашка, градоначальник еще делал первые шаги, да за подол мамки держался, а, Вы, Семен Иванович кем приходитесь Нарышкиным? Тоже однофамилец?
О нет, Федор Алексеевич, о нет. Я являюсь пра-пра-правнуком брата Натальи Кирилловны Нарышкиной матушки Петра Великого. Вот божьей милостью прозябаю в этом богом забытом уголке.
Градоначальник вздохнул, явно было видно, что должностью он был не доволен. Нарышкин с удовольствием покинул бы и этот город, и эти места, только лишь бы оказался в Санкт-Петербурге. Но пока об этом оставалось только мечтать, и всему виной было то, что один из его братьев разгневал императрицу-матушку.
Вот уже пятнадцать лет я в этой местности, проговорил Нарышкин с грустью в голосе, сначала в Устюжне верховодил, а теперь вот здесь. Почитай второй год. Как указ об образовании города был Екатериной подписан, так меня сюда и сослали.
Он повертел бумагу, сунутую ему Меншиковым, посмотрел еще раз и вернул ее Федору.
А может вы сейчас со мной, предложил он, я собирался сделать объезд «города», здесь он слово город произнес с явным пренебрежением, а заодно и вам покажу, ну, тут он замялся, подбирая слова, ну, чтобы легче план города было бы э состряпать. Да заодно и квартирку, где вы могли бы остановиться присмотреть. Кстати, а надолго вы в наши края?
Дня на два, подумав, проговорил Александр, мы вот с Федором решили, что за это время успеем сделать наброски. Остановиться бы хотели у кузнеца Емельяна, тем более у нас дело к нему.
Какое дело? насторожился князь Нарышкин. Чувствовалось, что во всем тот искал подвох. Неспроста прислала к нему Екатерина сих отроков. Ох, неспроста. Видно считает, что не достоин он этой должности. Как бы еще дальше не отправила. Куда-нибудь на границу с Великой Тартарией. Худшей ссылки и придумать нельзя.
Да мы у него шпаги заказали, проговорил Федор, наши сломались в схватке с разбойниками. А на счет поездки по городу, это хорошая мысль. Никто не покажет нам местность лучше, чем его «Городской голова».
Эти слова «Городской голова», сразу же расположили приятелей к Нарышкину. Чувствовалось, что тот обожал лесть.
Ха-ха-ха, рассмеялся князь, «Городской голова», занятно, занятно. Насчет Емельяна, он для меня кое-что должен, и думаю, в моей просьбе не откажет. А сейчас поехали, там, в дороге и поговорим.
Пока разговаривали, кучер успел привести из конюшни двух пегих лошадок и запрячь в карету. И вот теперь белая карета с родовым гербом дома Нарышкиных, стояла приготовленная к поездке. Кучер, парнишка лет восемнадцати, при виде приближающегося князь и его компаньонов, тот самый, что смазывал оси, резво спрыгнул с кучерского облучка и открыл дверь.
Сначала градоначальник, а за ним Меншиков с Сашковым забрались в карету. Кучер крикнул:
Но! и они поехали.
В середине восемнадцатого века, как отметили приятели, города как такового еще и не было. Несколько улочек да главная дорога, тянувшаяся от монастырских стен прямиком на север. Из каменных строений только бывшие монастырские постройки да дом градоначальника, все остальное аккуратные однотипных одно-двухэтажные избы,. в большей массе своей покосившиеся. Идеальный русский «городской» пейзаж восемнадцатого века, без булыжных мостовых, керосиновых ламп и прочих фонарей. Это только в Москве да в Санкт-Петербурге по указу Анны Иоанны улицы ночью освещаются.
Карета миновал уже знакомую приятелям цветочную поляну, проехала мимо ворот монастыря и свернула на широкую дорогу, в которой приятели опознали будущий сначала Воскресенский, а уже потом и Советский проспект.