А давайте эту научим!
Ребята, а вышибалы
Ребята, а вышибалы
Да ладно! Шлюха Кэтти нам еще спасибо скажет!
Я уже не понимала, кто из них что говорит, все смешалось, все слилось, они обступили кругом, не давали встать с колен, били, щипали, дергали за волосы.
Я молчала.
Молчала, когда платье рванули так, что рукав оторвали, когда деньги потребовали отдать отдала.
А потом поняла все. Больше не выдержу.
И тогда появился он Нет, ОН
Высокий такой, черноволосый. Я зареванная была, плохо разглядела. Кажется, он тоже из нашего поселения был, но про него говорили «большой человек». Что это значит не знаю. Вот только не фермер, точно. Вроде его боялись, но я маленькая была, не помню точно, за что.
Я сейчас, когда пишу это, понимаю, что тот парень ненамного старше меня нынешней был, но тогда, крохой он совсем взрослым показался.
Я тряслась вся, не могла слезы остановить. Всю колотило.
Я же видела его потом
И не раз! Может, даже трижды! И вот, каждый раз язык отнимался, даже имени не спросила. Кэтти, когда ей все рассказала, как-то его назвала, а я не помню. Так жалко
Вот сейчас жила бы и знала, что того человека с теплыми руками, которыми он вытер мне слезы добрыми глазами, зовут
А так не знаю.
Да, тогда пацанве поселенской мало не показалось. У-у-х! Как он ловко с ними! А еще после того раза на меня больше никто и никогда в поселении косо не посмотрел! Не сказал ничего!
Другое дело дома
Дома у нас, то есть у Кэтти он не был. Если бы был, хоть раз, я бы не хотела его имя помнить. Может, лучше пришел бы?
Нет, как хорошо так. А то было бы мне и вовсе нечего вспоминать.
Хотя, может, если бы он к нам пришел, а у меня рядом с ним язык не отказывал, и я бы сказала, что плохо мне, очень плохо, когда ночью ходят, хотят ко мне зайти, пугают Может, и тогда бы, защитил?
Ведь больше защитить меня было некому. И к пятнадцатой весне совсем невыносимо стало.
И хорошо, что он никогда не пришел!
И вообще хорошо, что не видела его больше никогда!
Если бы даже защитил, но пришел бы в дом Кэтти как «гость» Я бы не хотела сейчас вспомнить его имя.
А я хочу.
* * * *
* * *
* *
* *
*
Думала, лето пережду. Опять же, и этот страшный огромный Брэг с раздробленным носом, воняющий алкоголем так, что его приближение всегда можно угадать по запаху даже на насквозь продуваемом чердаке, куда-то пропал.
Кэтти говорила кому-то, что на приданное мне зарабатывать, очень смеялась. Я поняла тогда, что это шутка. Ведь не могла она отдать меня Брэгу? Или могла?
Я думала, что как минимум, лето в запасе у меня есть, а потом, даже если Брэг вернется, холода наступят, и до следующей весны на чердак никто не сунется. Значит, удастся продержаться целый год. Не удалось.
Через месяц весна уже была на исходе, Кэтти сказала, что «берет меня в дело».
Вместо Шеи. Ей Ваприн навсегда перечеркнул возможность карьерного роста.
Мама А Кэтти мне мама!
Надо сказать о ней несколько слов.
Мама очень любит деньги.
Пожалуй, единственное, что любит.
Мне всегда казалось, что любовь к деньгам занимает сердце Кэтти полностью, и на меня в ней не остается места.
Если бы она любила меня хотя бы вполовину так
Но я отвлеклась.
Я это к тому, что понятно, чем руководствовалась Кэтти, когда впускала в дом Ваприна.
Поселение Какилея маленькое. И все знают, что Ваприну ни один дом не отдаст дочь в хозяйки. Не приживаются они у него. Трое уже было. А как последняя зимой на капище перебралась, к нам зачастил. Раньше тоже ходил, но больше пил.
Зачем, говорит, мне платить за то, что дома бесплатно валяется?
Я хоть и маленькая была, а понимала, что «валяется» это не образное выражение. Скорее всего, и вправду валяется. И не от большого здоровья.
«Девочек» и раньше били «гости», но в тот день, я за доктором бегала, и вместе с ним в комнату «девочек» вошла. Не верилось, что недавно э т о было лицом не очень красивым, кстати, лицом, частенько опухшим и неприятным, с небольшим шрамом на двойном подбородке, но все же лицом. Человеческим, даже женским
Тогда окончательно поняла, пора бежать.
Переселяйся к Селене, Раки, сказала Кэтти. Хватит на чердаке мерзнуть, дочка.
Я не мерзну, ответила тихо, но чтобы Кэтти услышала, и дальше принялась оттирать пятна с пола.
Кэтти не стала спорить, подошла и пнула пониже спины, вынуждая сесть.
Я не спрашиваю, мерзнешь, или нет! Пришло время.
Так много Кэтти со мной редко разговаривала.
Будешь, наконец, отрабатывать хлеб. Хватит дармоедничать!
Я голову опустила, очень ответить хотелось, но смолчала.
То есть отрабатывать? Я, сколько себя помню, его отрабатываю. На кухне, на огороде, с ведром и щеткой в руке, на побегушках по всему поселению!
Кэтти дернула меня за ворот рубахи, вынуждая встать. Оглядела, как лошадь выбирала, вокруг крутанула. Хмыкнула. Сказала мягко, доверительно:
Ваприн, детка, не такой злодей, каким кажется. Он почему зверствует? Давно на тебя глаз положил. А Шея, дура, сама его выбесила. Зачем сунулась к пьяному? Но она и старуха уже давно. То ли дело ты. Тебя не тронет. Кэтти провела рукой по моим волосам, приглаживала вихры что ли? Я тебя Брэгу обещала, но говорят, он не вернется.
А я поняла, что то, что было страхом раньше, не страхом было. Так, ерунда.
Правда, Брэгу обещала.
А теперь Ваприну отдает.
Я молчу, жду, когда это кончится. Рано усвоила, если меньше говорить, меньше шанс, что заметят. Запомнят.
Гляди ж ты, Кэтти всматривалась в мое лицо, как впервые видит. Ни слезинки, хоть и дрожит. Ну же, дочка, Кэтти опять провела рукой по моим волосам. Это он с Шеей не со зла. Да и не везло мужику в жизни. С тобой совсем по-другому будет. Говорит, к себе забрать хочет.
В тот же вечер я ушла.
Спустилась во двор, помыла ведро, простирнула тряпку. Тряпку оставила сушиться на улице, а ведро и швабру в подсобку отнесла.
Раки, окликнул голос Анны. Сбегать надо за постельным!
Постельное мы шили у миссис Архаис. И в тот вечер она не дождалась двух тов за свои простыни.
Молча взяла у Анны два та, думая, как бы мне на чердак пробраться, там под половицей у меня еще три мелочью. Скопила.
Пока думала, какой предлог найти, Анна неожиданно ласково спросила:
Хочешь чаю, сладкого? С булкой?
Я всегда думала, что выбитого шесть лет назад зуба Анна мне не простит. И старалась поменьше попадаться на глаза. А как поменьше когда толчешься на одной кухне, в одном дворе. Рядом с Анной голова сама в плечи втягивалась, дар речи пропадал от страха. И стыдно было, что за меня ее так.
Садись, Раки, Анна поставила передо мной горячий противень со свежими, только что из печи, булками. Налила стакан молока.
Мне даже стыдно стало, что побег задумала.
А потом Анна спросила:
Перебираешься сегодня? Шея-то из больницы сюда не вернется.
Я смотрю на нее, понимаю, что нужно ответить, или хотя бы кивнуть, и не могу. Вот не могу, и все.
Анна тоже молчит. А потом подсела поближе, резко обхватила плечи, я не сразу поняла, что обняла, другой рукой голову к себе притянула, и так держала какое-то время, укачивая, как маленькую. Потом так же резко оттолкнула, оглянулась по сторонам. Вытащила откуда-то маленький кошель, молча сунула мне за пазуху. Туда же отправила маленький мешок с сухарями.
Больше нельзя, сказала. Вон, худая какая, итак выпирает. Если встретишь кого
Ан, перебила я, и прошептала. У меня еще на чердаке
Где? тоже шепотом.
Под половицей, она шатается, прямо посредине.
Сиди. Ешь! Сама принесу.
Вернулась быстро. Ловко сунула монеты, а потом как рявкнет, я аж подпрыгнула:
Ты еще здесь, Раки? Кого я полчаса, как за постельным послала?! Ишь, раскорячилась, звезду на лоб себе наклеила!
За спиной Анны мелькнуло розовое платье Кэтти.
Последним, что я получила от Анны, поспешно поднимаясь, была хорошая такая, хлесткая затрещина, чуть с ног не сбила.
Долго потом щека горела. А я не знаю, скажу когда-нибудь Анне спасибо?
За спиной Анны мелькнуло розовое платье Кэтти.
Последним, что я получила от Анны, поспешно поднимаясь, была хорошая такая, хлесткая затрещина, чуть с ног не сбила.
Долго потом щека горела. А я не знаю, скажу когда-нибудь Анне спасибо?
Шла по узкой поселенской улочке и думала, что я воровка. Только почему-то совсем не стыдно.
Кэтти говорит, что я вылитый папаша, наверно, он был дурным человеком. А может и нет. А может, я похожа на него, да. Вон и от Кэтти тоже ушла.
Два та огромные деньги, и я понимала, что Кэтти будет меня искать. Не меня, деньги. Эти два, за целую партию постельного, и те, что можно на мне заработать. Может, они получены уже. И, скорее всего, искать меня будет Ваприн. Или еще кто.
Поэтому свернула за красным кирпичным домом Ваприна, проскочила бакалейную лавку, а вместо того, чтобы свернуть к дому миссис Архаис, спустилась к реке. На берегу оставила короткое платье и штаны, хоть и жалко было, жуть. Но может, так подумают, та же Кэтти, например, что я с горя решила утопиться? Шансом таким пренебрегать нельзя.
Вот ботинками не стала жертвовать, они крепкие, удобные, и неизвестно, сколько идти придется. Связала их, повесила через плечо, выдохнула и вошла в реку.
Выдержала в ледяной воде только до леса, и то, продержалась исключительно мыслями о собаках Ваприна. И о нем самом.
Ближе к утру лес закончился, за ним открылось поле поселение Алибама. Весь день просидела у воды, на солнце, даже немного поспала. Показываться в Алибаме нельзя: здесь меня знают, рано или поздно, до Кэтти дойдет слух.
Вверх по реке шла три дня, то есть три ночи. Ночью шла, утром искала, где отогреться. Первые два дня везло солнце грело по-летнему, а третий день пришлось мокнуть под дождем. Правда, к вечеру распогодилось, но не настолько, чтобы высушить одежду и согреться. Пришлось сушить на себе.
На четвертый день, то есть утро, решила будь что будет. Хлеб закончился, есть хотелось страх. Это поселение по моим подсчетам должно называться Иова. Первым, кого я встретила, оказался дедушка с сетью. С въедливыми такими, неприятными глазами. И брови, страшные, косматые, нависают. У нас в поселениях старики редкость, то ли дело в городке. Так что я уставилась на того, как овца на овцелошадь.
Ты откуда? старик тоже уставился на меня во все глаза. Еще и голая!
Это он про то, что я в одной рубахе. Она хоть и длинная, и подпоясала ее как платье, на верхнюю одежду мало похоже. Еще и ботинки на босу ногу.
Я знала, что вверх по реке крупное поселение Мэн, и рискнула: