Познавание ведьм
Москва ушедшая
Игорь Олен
© Игорь Олен, 2021
I. Некогда
В путь
Вика, активно участвовавшая в жизни школы и победившая в смотре-конкурсе «Ставрополье, мой край родной», получила в году 198-каком-то путёвку в Артек. Девятнадцатого сентября она села в поезд и покатила. «Вот, едет а прочие учатся, учатся, учатся» часто выстукивали колёса. Вика тогда, приколов комсомольский значок, подходила к окну, чтобы с улицы её видели школьники и завидовали. Ей тогда было бы очень приятно. Весь вагон ехал весёлый и говорил про таинственные Геленджик, Ялту, Мисхор и Анапу, где пляжи песчаные и каменистые, про медуз, пальмы и чудо-плоды фейхоа с удивительным запахом.
Делалось всё теплей и теплей, и всё больше старушек бегало по перрону с корзинами слив, винограда и яблок. За Мелитополем далеко заблестели морские заливы.
И вдруг ночью поезд остановился. Сначала все спали, потом стали спрашивать, где стоим; наконец, вспыхнул свет, поднялись гвалт и гомон. Проводники говорили, что впереди стоит поезд, перед которым ещё один поезд. Смелые пассажиры и Вика, спрыгнув на насыпь, отправились разузнать, что и как, предводительствовал же моряк из Дудинки. Ночь была душная. За передники поездами гудела толпа и подпрыгивала, чтобы что-нибудь впереди углядеть. Бегали возбуждённые машинисты и милицейский сержант.
Дать фарватер специалисту! гаркнул моряк из Дудинки и двинулся сквозь толпу, как таран. Вика влезла на крышу вагона (такая уж смелая) и рассмотрела вдали ещё поезд, оставленный пассажирами и как бы съехавший в яму. Луна серебрила окрестности небывалым загадочным светом.
Что? Что? бросились все к возвратившемуся моряку из Дудинки.
Вертаемся, значит, домой.
Поезд, никак, опрокинулся?
Но моряк из Дудинки ответил не прежде, чем раздавил на лице своём комара. Нет теперь у нас Чёрного моря и полуострова Крым. Вакуум вместо них.
Заливает-то!
Северный флот попусту байки не травит. У самого в Севастополе мать-старушка.
Вика разволновалась и громко сказала: Азовское море есть, Чёрного с Крымом нету?
Одна Арабатская стрелка от Крыма осталась, сестрёнка.
А как же Атрек? от волнения переставила буквы Вика и чуть не заплакала.
Я тебе врать не буду. Пойдём. И моряк из Дудинки сходил с ней вперёд, где было видно Азовское море, плескавшее в Арабатскую стрелку, и никакой воды более.
Постояв, посердившись, подумав, народ сел в вагоны, и поезда дали задний ход, кроме самого первого, провалившегося в яму. Многие в Мелитополе вышли, чтобы отправиться отдыхать на Азов. Вика поехала восвояси и не вставала от огорчения с верхней полки своей. «Делу время час потехе, час потехе, час потехе» дразнились колёса.
Вика вернулась в степное своё Ставрополье и пошла в школу. Учиться уже не хотелось, зато она часто слушала радио, отыскалось ли Чёрное море. Дикторы говорили, что как воды сгинули вместе с курортами и побережьем, так до сих пор не находятся. Вика вздыхала, усаживалась на крыльцо перед домом, грустила. Кругом были степь, да отары овец, да холодное солнце. Ветры в ту осень исчезли, перекати поле (они же кермеки,качимы и прочая) позастревали кто где. Один из них, с Вику ростом, уткнулся в крыльцо и мешал проходить. Чтобы не наколоться, Вика надела перчатки и потащила его на помойку. Когда они удалились от дома и их никто не мог слышать, перекати-поле вдруг заорал:
Что я тебе сделал, что ты меня тянешь в негодное место?!
Вика его отпустила и отскочила опасливо. Ты ты лежал и мешал проходить, бесполезный кермек. Вот поэтому.
Я?! Кермек?! Бесполезный?! Ладно же, злая девчонка. Подымется ветер, я укачусь от тебя с удовольствием!
Ветра не будет. Вика, вздохнув, принялась ковырять носком землю. Чёрное море пропало, и по законам физической географии ветер не подымается.
Да, дела сразу поник и приплюснулся в скорби крикун. Что ж, тогда оттащи меня под стог сена, чтобы я умер, как благородная флора. Ибо, сама рассуди, хорошо ли лежать среди мусора, дожидаясь конца? Когда нет ветров, мы, катающиеся шары, умираем. И он всплакнул.
Тебя спрятать в сарай, может быть? предложила смышлёная Вика.
В сарай?! Не желаю в сарай! Ты сама поживи в пыльном тёмном сарае! А ведь могла бы помочь мне по-настоящему: покатала б меня вместо ветра, такая здоровая девка!
Тогда я бы стала не человеком, а двигателем, возразила, обидевшись, Вика и захотела уйти, но обидчик вцепился в неё, потащился за нею с отчаянным воплем.
Постой! Погоди! Я придумал! Иди искать Чёрное море, а я с тобой. Ведь тебя а я знаю, я наблюдал за тобой с первого сентября! погрозил он ей каждой колючкой, приняли в сентябре в комсомолки. Где, спрашивается, комсомольский задор и активность? инициатива, в конце концов где комсомольская?! Или не совестно?
Вика и возразить не могла, только светила голову, потому что огромный колючий кермек говорил совершенную правду.
Утром она притворилась, будто она идёт в школу, а за овчарней она повернула и побежала, таясь, к Перекати-Полю. Они поздоровались.
Я согласна.
Давай тогда Живо, живо, чтоб не заметили твои злые родители, что пинают меня каждый день!
Вика надела перчатки и побежала, подталкивая товарища, по дороге, ведущей в холмы, но на первой вершине упала без сил.
Ранец скинь! Ранец! советовал Перекати-Поле. Отец твой сядет на мотоцикл и догонит нас, если будешь ползти черепахой!
Нет, задыхаясь, отнекивалась Вика. В ранце нужные для путешествия вещи. И комсомольские книжки, чтобы читать и воспитываться.
Перекати-Поле раздумывал миг. Полезай в меня и, если покатимся в гору, беги во мне, будто белка в колесе, а когда под гору ты садись на свой ранец, который повесишь на палку, которую пропусти через центр моей шаровидности.
Вика влезла в него, и с вершины холма она ехала, сидя на ранце, только ей было тряско, так как она геометрию знала неважно и центр вычислила неточно. Вечером проезжали отару баранов, вдруг окруживших их и мешающих следовать далее.
Мудрый старый вожак заявил: Бе-е-е! Все травяные шары неподвижны, этот подвижный. Надобно съесть его, очень вкусный, коне-е-е-чно! Я уверен. И он решительно подступил.
Вика, раздвинув колючки трясущегося в страхе спутника, крикнула: Убирайтесь отсюда! Дорогу мне! Разве не видите, я человек! Кто б удивился таким говорящим баранам, только не Вика, видевшая несравненные чудеса: да хоть вакуум вместо Чёрного моря, поэтому не удивлялась.
Ты человек? Бе-е-е! засмеялся Вожак. Человек это тот, кто стрижёт нас огромными ножницами. Верно я говорю?
Ве-е-ерно! вскричали бараны. А это не человек, потому что не ходит с ножницами.
Тут подъехал пастух, что сидел необычно у лошади на боку. Ты не спорь с ними, девочка, произнёс он. Что им взбредёт в головы, то и делают. Выдумали, что пастух это тот, кто сидит на лошадном боку, и я вынужден этак ездить, чтобы они меня слушались. Я измучился от такой безобразной езды и, наверно, уйду скоро на пенсию.
Бе! Ты хороший пастух, рассудили бараны. Давайте же есть эту штуку, которая к нас прикатилась!
Постойте! воскликнула Вика, вынув из ранца маленькие маникюрные ножницы, так как ей было четырнадцать лет и она была почти девушка.
А бараны, перепугавшись, выстроились рядами. Пришёл челове-е-ек! сразу видно!
Она подошла к Вожаку и остригла, оставив ему небольшие подштанники, после чего объявила: Пастух это тот, кто сидит у коня на спине.
И бараны испуганно повторили.
Обрадованный пастух поместил седло лошади на спину. Ты помогла мне, и я хочу отблагодарить тебя, начал он. Говори, в чём нужда?
Мы разыскиваем пропавшее Чёрное море и Крым, а куда ехать не знаем, поведала Вика.
Пастух осмотрелся и наклонился к ней. Я скажу тебе тайну, которую никому не скажу, чтобы меня не назвали лгуном. Слушай. Я пас отару близ Каспия и услышал, как Каспий захохотал и изрек, он-де теперь самый модный в Союзе. Кати-ка ты к Каспию и спроси у него. Он что-то знает.
Уже в холода подкатили они к побережью и обнаружили только лёд.
Опоздали! орал Перекати-Поле. Из-за того, что ты каждый день отдыхаешь помногу и перечитываешь свои книжки, чтобы воспитываться по-комсомольски. А следовало бы спешить!
Море не замерзает ниже Махачкалы, усмехнулась начитанная Вика, и никуда от нас не уйдёт. После чего, как обычно, вынула из ранца книжку и стала читать, да увлеклась до такой степени, что, вскочив, погрозила невидимому врагу кулаком.
В Махачкале рыбаки переучивались на водителей и рассказывали, что Каспий заледенел до Баку. Из Баку пришлось мчаться до Ленкорани, где слышались страшный треск и ворчание: это Каспий натягивал на себя ледяную попону с вмёрзшими кораблями и был недоволен. Только у Астары, на иранской границе, Вика увидела зыбкие его волосы и глаза под бровями из пены и закричала:
Скажите, где Чёрное море?
Каспий метнул в неё вал проревев: Кыш! Голову я упру в Бендер-Шах, а ступни в Астрахань. Я усну до июля, и мы посмотрим, как вы попрыгаете без меня!
Тужась, он вновь потянул на себя лёд.
Перекати-Поле с воплями уколол его злыми колючками. Это ты украл Чёрное море и по законам физической географии погубил ветра, и мои братья-кермеки не могут кататься по свету!
Каспий валом достал путешественников и подкинул их в небо.
Делаю, что хочу, и допросчиков мне не надо! Любили вы Чёрное море с гаграми и магаграми, а теперь уважайте меня и зовите меня по старинному: Понт Гирканский. Не то пролежу подо льдом тыщу лет, так негде вам будет курортничать, разве что заграницей, да вас туда и не выпустят, ха-ха-ха! Чтоб к июлю меня окружили пансионатами в два ряда, а не то Я волшбе обучался у древних халдеев. Я вам не только Я вас вообще!! размахнулся он и зашвырнул их под самый экватор.
Кунцевский Прохиндей дома и на работе
Прохиндей встал в три ночи, вынул из холодильника ящик-посылку и, пройдя в спальню, сел под лампой. Слышался шум прибоя. Он приложил ухо к фанере и спел: «Утомлённое солнце! тихо с морем прощалось! в этот час ты призналась! что нет любви!» Он отстранился и прочитал адрес на крышке: МОСКВА КУНЦЕВО ПРОХИНДЕЮ ОТ ПОНТА ГИРКАНСКОГО, после чего убрал крышку и, вдохнув запах магнолий и пальм, переместил ящик к свету. Блеснуло раскинувшееся в своих берегах Чёрное море. «Мисхор бормотнул Прохиндей, вглядываясь в южную часть Крыма. Здесь я бывал ещё мальчиком. Мы много пили и ели, и папа учил меня жить. А, Пицунда, где я бывал с друзьями. Мы много пили и ели и спорили, кто из нас станет большим человеком Одесса! Мы пили и ели с любимой на Дерибасовской, но не так много, как человек за соседним столом, и любимая с ним ушла. Глупая и неверная Соня!» Он прослезился.