Твоими бы словами, Палыч.
Голову на отсечение даю!
Ну-ну, не зарекайся.
Век баранку не крутить! понесло шофёра.
Такому весомому аргументу возразить было трудно. Однако Игорушкин, подумав, посоветовал своему шофёру укрепить в заливчике гостю стульчак. Для удобства. В воде, но у бережка. Из камыша навес над ним соорудить. Солнце беспощадное, для москвичей непривычное: увлечётся рыбачок, напечёт с непривычки голову. А голова эта на всю Россию одна такая!..
Что это за рыбак, если сидеть будет! возмутился Михал Палыч и даже чертыхнулся с досады. Настоящему ловцу клёв не позволит сесть.
Годы, возраст. Всё такое, не сдавался Игорушкин.
Да он моложе вас!
Сравнил! У меня опыт. Я сколько уже здесь, на Каспии! Пообвыкся. И к жаре. И к солнцу. А он что?
А он боевой офицер! не унимался водитель. Герой-фронтовик!
Чувствовалось, биографию прокурора России он изучил изрядно, подготовился к встрече.
Артиллерией командовал! Бог войны!
Этот аргумент оказался увесист. К тому же водитель сказал так, как отрубил. После этого Игорушкин смолк насчёт скамейки, хотя и чувствовалось, что слова подчинённого его не убедили.
Он, немало сомневаясь, начал советоваться с Тешиевым, который поблизости тоже зорким оком изучал обустроенный для важного гостя заливчик.
Что скажешь, Трофимыч? смущённо обратился к нему прокурор области.
Не помешает стульчак, согласился тот. На всякий случай. Пусть стоит. Лишним не будет.
Вот! сразу ожил Игорушкин. А я что говорю? А этот мне сказать не даёт.
Нафедин передёрнул плечом и покраснел.
Знаток, нашёлся меня учить! Игорушкин укоризненно глянул на водителя.
Я слышал, у него ранение фронтовое имеется, продолжил заместитель. В ногу как раз. Он действительно артиллерист. Снарядом угодило. Вроде под Берлином.
Что скажешь, Трофимыч? смущённо обратился к нему прокурор области.
Не помешает стульчак, согласился тот. На всякий случай. Пусть стоит. Лишним не будет.
Вот! сразу ожил Игорушкин. А я что говорю? А этот мне сказать не даёт.
Нафедин передёрнул плечом и покраснел.
Знаток, нашёлся меня учить! Игорушкин укоризненно глянул на водителя.
Я слышал, у него ранение фронтовое имеется, продолжил заместитель. В ногу как раз. Он действительно артиллерист. Снарядом угодило. Вроде под Берлином.
Вот, вот! Игорушкин взмахнул руками.
Может подвести нога у воды-то, не унимался Тешиев. А на нашей жаре, будь она неладна. Как бы чего не случилось. Тогда совсем это А потом что? Одним словом, шир-пыр, восемь дыр.
Известная картина.
Ну, делайте как хотите! совсем взвился водитель и махнул в отчаянии рукой. Вы начальники, вы и решайте! Только я позориться не стану. Высмеет нас Кравцов с этим креслом.
Да какое кресло? замахал руками Игорушкин. Так. Скамеечка небольшая. И навесик от солнца.
Тогда вспомните меня, не унимался Нафедин, отходя в сторону.
Креслице можно соорудить, рассуждал, будто сам с собой, Тешиев, лукаво улыбаясь. Только вот незадача! Вдруг Кравцов не один приедет?
Игорушкин онемел от такого оборота, открыв рот от удивления.
Вдруг девушку какую возьмёт.
Это зачем? В его-то годы?
Какие у него годы? Нас не старше, хмыкнул зам. А девушка, она разве помешает в дальней поездке мужчине?
Он меня заверил, что будет один, буркнул Игорушкин, разве что приятель из министерства юстиции. Жена-то приболела. А тот старый друг.
Вот! начал потирать руки довольный собой зам, а я что говорил? Вот вам и дружок!
Для сугрева, хохотнул своей догадке водитель.
Николай! нахмурился Игорушкин, он не терпел лёгких тем и легкомысленных намёков в отношении начальства. Чего ты несёшь?
А что? Я без этого, не обиделся тот и зигзагообразно повёл рукой. Я тоже, может быть, биографией Бориса Васильевича зачитывался. И знаете, чего мне встретилось?
Не заводи бодяги, отмахнулся Игорушкин, опять за свой трёп.
Подружка у Бориса Васильевича имеется.
Хватит! Игорушкин оборвал зама.
Серьёзная дама, Николай Петрович. Поэтесса. Не слышали? Юлия Друнина, не останавливаясь, затараторил Тешиев. Со школьной, так сказать, скамьи
Хватит вам, закрывая тему, отвернулся от обоих Игорушкин и бросил в сторону водителя совсем уж сердито: А ты, Михал Палыч, ставь скамейку, как я сказал.
Нет. Увольте покорно, упёрся тот, понурив голову. Зовите, Николай Петрович, своего Волобаева, пусть Виктор Сергеевич командует парадом.
Прокурору района не до этого! Он и так закрутился совсем с этим приездом.
Ничего. Он здесь и за сторожа, и за повара. Он вам что захотите, то и сварганит. А я не буду. Не получится у меня.
Что так?
Ещё свалится с моего стульчака прокурор страны, на всю Россию опозоримся. Не плотник я. Шофёр.
Нафедин сам три войны прошёл-проехал. Считал себя не без гордости, что ценил его за это и уважал прокурор области, даже хвастался за глаза перед другим начальством. Поэтому имел право на самостоятельное мнение и независимость, что постоянно и отстаивал при случае.
Моё дело баранку крутить, а не стульчаки подавать. Михал Палыч закрутил папироску в руках, смял, раздавив, вытащил из пачки другую.
Пальцы его не на шутку тряслись. Давно не бывало такого. Как сел за баранку «полуторки» в финскую снаряды возить, так и германскую всю проехал, только после японской и то по причине уважительной: машину взрывом вчистую разнесло отдыхать пришлось в лазарете под Хабаровском. А как выписали, ещё пять лет трубил на китайской границе пограничником. Зелёную фуражку до сих пор на гвоздике хранит. Домой возвратился, враз «особисты» к себе потянули, с той поры только прокуроров области и катал. По рекомендации самого областного военного комиссара! Ценило начальство Михал Палыча не только за прошлые фронтовые заслуги. Строг и нем был, как могила, а машину знал так, что разбирал до болтика движок и вновь собирал; работал агрегат после такой профилактики, как часы.
Держался водитель прокурора области на уровне, круче офицера какого, хотя и закончил службу сержантом. Молодых, не нюхавших пороху, даже прокурорских, глазом не замечал и к себе не подпускал. Слушался только Игорушкина, да и то порой мог позволить себе не согласиться, когда чуял свою правоту. Нрав у него был жёсткий, тремя войнами и границей скреплённый. И Игорушкин ценил за это своего шофёра, а как человек, на фронтах боевых не бывавший, сам иногда от нрава подчинённого терялся, хотя вида старался не подавать.
Вот и теперь он застыл от последней фразы Нафедина, в бессилии развёл руки и молча воззрился на своего заместителя, вопрошая от Тешиева совета на выходку.
Я книжечку-то этой поэтессы раскопал, зачем-то тыкал ему в руки синенькую книжку стишков зам. Возьму автограф дочке. Очень просила.
Да о чём ты?! отвернулся от него Игорушкин, не понимая.
На картинках как? наседал тем временем на прокурора области Нафедин. Там великие художники, не нам чета, рисуют рыболовов во весь рост!
Чего? не понял Игорушкин, не приходя в себя от возмущения.
У меня в гараже висит, наседал, напоминая, въедливый знаток живописи. Ко дню рождения Вы же подарили! Забыли?
О чём ты?
Репин. Художник. В шляпе там мужик на берегу с удочкой.
Перов, подал голос Тешиев.
Ну, пусть Перов, согласился шофёр. Только задницу-то он не опустил. А видать, давно так стоит, с поплавка глаз не сводит. И никаких тебе стульчаков!
Надоели вы мне все! махнул рукой Игорушкин. Хватит. Заморочили голову. Одному баб подавай, другой с художниками! Репина приплёл! Ты, Палыч, доведёшь меня до инфаркта!
Он задохнулся от возмущения, забылся от чувств и никак не мог вспомнить, кого собирался призвать на помощь.
В общем, не испорти обедню, Палыч. И чтоб рыба была. А стульчак? Хрен с ним, со стулом этим! Рыба чтобы! Понял?
А куда она денется? вдохновенно засверкал глазами Нафедин, окрылённый победой. Вон, по дну гуляет. Мешок не обещаю, а ведро Васильич накидает!
На том и сошлись.
Суета эта, треволнения и приготовления к встрече большого гостя завершились всё же благополучно накануне его приезда, а сейчас все участники и сам долгожданный гость ранним утренним часом в великом напряжении глаз не сводят с поплавков, забыв про всё на свете. Но поплавки спокойны, не шелохнётся ни один. Игорушкина и Тешиева, несмотря на утреннюю прохладу, начинает пробивать лёгкая испарина, но Михал Палыча не смутить рыбьим коварством. А чего дёргаться? Жестом успокаивает он своих начальников, которые поблизости примостились от его удилища со своими. Надо ждать восхода солнца. Оно ещё никак не пробьётся из-за горизонта. Не наступила нужная минута. Вот зорька царапнет, словно играющий котёнок лапкой, верхушки деревьев и камыша, тогда держись, рыболов!..
Второй эпицентр компании, любимая дочка Игорушкина, красивая кудрявая девушка Майя с пронзительными тёмными глазами, обычно подвижная и энергичная, смиренно покачивается в гамаке среди деревьев с книжкой в руках. Рядом присела отдохнуть, побеседовать с внучкой её подружка, поверенная снов, сердечных секретов и надежд бабушка Марья. Да тут же и уснула в плетёном креслице. Её тоже вывезли на природу по такому случаю, хотя Марья Гавриловна отчаянно сопротивлялась сыну дома на балконе с пушистым котом и вязальными спицами спокойнее.
Майя тоже притихла, сейчас её сердечко тревожно ёкает, но не в пример рыболовам. Сейчас Майя вместе с прекрасной и нежной Луизой, которую обнял бесстрашный Морис-мустангер, несётся вскачь на белом скакуне по бескрайней прерии, оставляя позади коварного злодея Кассия Колхауна, стреляющего им вслед из кольта.
Майя, недавняя студентка института, изучает иностранные языки в аспирантуре, ей на это мужское баловство с удочками смотреть тошно. Она уже и за границей успела побывать, на практике в Африке, и с Аравийским полуостровом не по картам знакома, Йемен и Марокко чуть не наизусть знает, переплюнула самого отца, которого дальше столицы да Сочи силком не стащить. Сейчас она смолкла за книгой, затаив на родителей горькую обиду. Как же! Размечталась! Пригласила с собой старшекурсников и любимых подружек с кафедры на уик-энд, прокурором страны похвастать. Когда ещё такая знаменитость их посетит?! А родственнички ненаглядные запретили! Видите ли, молодёжь любознательная не даст гостю отдыхать! Майя царской походкой удалилась с гамаком в гущу деревьев и затихла, надув навеки пухленькие губки. Благо книжку с собой захватила, чтиво не особливо серьёзное в её положении, но майн-ридовские герои увлекли, и она забылась.
Вся в делах Анна Константиновна. С соседкой по квартире, женой Тешиева, черноокой Машей, они заканчивают сервировать к завтраку стол, уставляя его холодными домашними закусками. Михал Палыч наладил им огромный, прямо-таки купеческий самовар, сверкающий медью, и они по очереди подбегают к нему, подкидывают наструганную щепу, удивляясь долгому упорству пузатого аппарата сдерживаться от закипания. Обе любительницы чаепития, они соскучились по настоящему самоварному с дымком чаю, приготовили и сливки, и молоко, однако злодей не пыхтит, не булькает.